такую неслыханную вещь, как лимонное мороженое с
ванилью.
Билл Форестер почтительно склонил голову.
— Подите сюда, вы оба, — продолжала старуха. —
Садитесь за мой столик. Поговорим о необычных сортах
мороженого и еще о всякой всячине — похоже, у нас
найдутся общие слабости и пристрастия. Не бойтесь, я
за вас заплачу.
Они заулыбались и, прихватив свои тарелочки,
пересели к ней.
— Ты, видно, из Сполдингов, — сказала она
Дугласу. — Голова у тебя точь-в-точь как у твоего
дедушки. А вы — вы Уильям Форестер. Вы пишете в
«Кроникл», и совсем неплохо. Я о вас очень наслышана,
все даже и пересказывать неохота.
— Я тоже вас знаю, — ответил Билл Форестер. — Вы
— Элен Лумис. — Он чуть замялся и прибавил: — Когда-
то я был в вас влюблен.
Недурно для начала. — Старуха спокойно набрала
ложечку мороженого. — Значит, не миновать следующей
встречи. Нет, не говорите мне, где, когда и как
случилось, что вы влюбились в меня. Отложим это до
другого раза. Вы своей болтовней испортите мне
аппетит. Смотри ты, какой! Впрочем, сейчас мне пора
домой. Раз вы репортер, приходите завтра от трех до
четырех пить чай; может случиться, что я расскажу вам
историю этого города с тех далеких времен, когда он
был
просто
факторией.
И
оба
мы
немножко
удовлетворим свое любопытство. А знаете, мистер
Форестер, вы напоминаете мне одного джентльмена, с
которым я дружила семьдесят… да, семьдесят лет тому
назад.
Она сидела перед ними, и им казалось, будто они
разговаривают с серой, дрожащей заблудившейся
молью. Голос ее доносился откуда-то издалека, из недр
старости и увядания, из-под праха засушенных цветов и
давным-давно умерших бабочек.
— Ну что ж. — Она поднялась. — Так вы завтра
придете?
— Разумеется, приду, — сказал Билл Форестер.
И она отправилась в город по своим делам, а
мальчик и молодой человек неторопливо доедали свое
мороженое и смотрели ей вслед.