протянула руку и помогает ему одолеть последнюю
ступеньку… а потом они, смеясь, качаются на спине у
верблюда, а навстречу вздымается громада Сфинкса… а
поздно ночью в туземном квартале звенят молоточки по
бронзе и серебру, и кто-то наигрывает на незнакомых
струнных инструментах, и незнакомая мелодия звучит
все тише и, наконец, замирает вдали…
Уильям Форестер открыл глаза. Мисс Элен Лумис
умолкла, и оба они опять были в Грин-Тауне, в саду, с
таким чувством, точно целый век знают друг друга, и
чай в серебряном чайнике уже остыл, и печенье
подсохло в лучах заходящего солнца. Билл вздохнул,
потянулся и снова вздохнул.
— Никогда в жизни мне не было так хорошо!
— И мне тоже.
— Я вас очень утомил. Мне надо было уйти уже час
назад.
— Вы и сами знаете, что я отлично провела этот час.
Но вот вам-то что за радость сидеть с глупой старухой…
Билл Форестер вновь откинулся на спинку кресла и
смотрел на нее из-под полуопущенных век. Потом
зажмурился так, что в глаза проникала лишь
тонюсенькая полоска света. Осторожно наклонил голову
на один бок, потом на другой.
— Что это вы? — недоуменно спросила мисс Лумис.
Билл не ответил и продолжал ее разглядывать.
— Если найти точку, — бормотал он, — можно
приспособиться, отбросить лишнее… — а про себя
думал: можно не замечать морщины, скинуть со счетов
годы, повернуть время вспять.
И вдруг встрепенулся.
— Что случилось? — спросила мисс Лумис.
Но все уже пропало. Он открыл глаза, чтобы снова
поймать тот призрак. Ошибка, этого делать не
следовало. Надо было откинуться назад, забыть обо
всем и смотреть словно бы лениво, не спеша,
полузакрыв глаза.
— На какую-то секунду я это увидел, — сказал он.
— Что увидели?
Лебедушку, конечно, подумал он, и, наверно, она
прочла это слово по его губам.
Старуха порывисто выпрямилась в своем кресле.
Руки застыли на коленях. Глаза, устремленные на него,
медленно наполнялись слезами. Билл растерялся.
— Простите меня, — сказал он наконец. — Ради бога,
простите.
—
Ничего.
—