сверстница, и когда она услышит, какое мороженое он
заказывает, что-то произойдет. Не знаю, что именно и
как именно. А уж она-то и подавно не будет знать, как и
что. И он тоже. Просто от одного названия этого
мороженого у обоих станет необыкновенно хорошо на
душе. Они разговорятся. А потом познакомятся и уйдут
из аптеки вместе.
И она улыбнулась Уильяму.
— Вот как гладко получается, но вы уж извините
старуху, люблю все разбирать и по полочкам
раскладывать. Это просто так, пустячок вам на память. А
теперь поговорим о чем-нибудь другом. О чем же?
Осталось ли на свете хоть одно местечко, куда мы еще
не съездили? А в Стокгольме мы были?
— Да, прекрасный город.
— А в Глазго? Тоже? Куда же нам теперь?
— Почему бы не съездить в Грин-Таун, штат
Иллинойс? — предложил Билл. — Сюда. Мы ведь,
собственно, не побывали вместе в нашем родном городе.
Мисс Лумис откинулась в кресле, Билл последовал ее
примеру, и она начала:
— Я расскажу вам, каким был наш город давным-
давно, когда мне едва минуло девятнадцать…
Зимний вечер, она легко скользит на коньках по
замерзшему пруду, лед под луной белый-белый, а под
ногами скользит ее отражение и словно шепчет ей что-
то. А вот летний вечер — летом здесь, в этом городе,
зноем опалены и улицы, и щеки, и в сердце знойно, и
куда ни глянь, мерцают — то вспыхнут, то погаснут —
светлячки. Октябрьский вечер, ветер шумит за окном, а
она забежала в кухню полакомиться тянучкой и
беззаботно напевает песенку; а вот она бегает по
мглистому берегу реки, вот весенним вечером плавает в
гранитном бассейне за городом, в глубокой и теплой
воде; а теперь — Четвертое июля, в небе рассыпаются
разноцветные огни фейерверка — и алым, синим, белым
светом озаряются лица зрителей на каждом крыльце, и
когда гаснет в небе последняя ракета, одно девичье
лицо сияет ярче всех.
— Вы видите все это? — спрашивает Элен Лумис. —
Видите меня там, с ними?
— Да, — отвечает Уильям Форестер, не открывая
глаз. — Я вас вижу.
— А потом, — говорит она, — потом…
Голос ее все не смолкает, день на исходе и
сгущаются сумерки, а голос все звучит в саду, и всякий,
кто пройдет мимо за оградой, даже издалека может его
услышать — слабый, тихий, словно шелест крыльев
мотылька…