— Обними меня, Лавиния, мне холодно, ужасно
холодно, в жизни не было так холодно!
Лавиния обняла Франсину; а между тем по сухой до
хруста траве шагали полицейские, под ногами метались
пятна света от карманных фонариков, звучали
приглушенные голоса; время близилось к половине
девятого.
— Прямо как в декабре. Свитер бы надеть! — не
открывая глаз сказала Франсина и прижалась к подруге.
— Теперь вы обе можете идти, уважаемые, — сказал
полицейский. — А завтра прошу зайти к нам в участок, у
нас, наверно, будут к вам еще кое-какие вопросы.
И Лавиния с Франсиной пошли прочь от полиции и от
белой простыни, которая прикрывала теперь нечто
неподвижное, простертое на граве.
Сердце Лавинии отчаянно колотилось, ее тоже
насквозь, до самых костей пробирал холод; в лунном
свете ее тонкие пальцы белели, как льдинки; и ей
запомнилось, что она всю дорогу что-то говорила, а
Франсина только всхлипывала и жалась к ней.
Внезапно вдогонку послышался голос:
— Может, вас проводить?
— Нет, мы дойдем одни, — ответила в темноту
Лавиния, и они пошли дальше. Они шли по оврагу, тут
все шуршало и словно бы настороженно принюхивалось
к ним, перешептывалось, стрекотало и потрескивало, а
крошечный островок, где остались огни и голоса, где
люди искали следы убийцы, затерялся далеко позади.
— Я никогда раньше не видела мертвых, — сказала
Франсина.
Лавиния вгляделась в свои часы, словно они были
бог весть в какой дали, словно собственное запястье
оказалось за тысячу миль от нее.
— Сейчас только половина девятого. Захватим по
дороге Элен и пойдем в кино.
— В кино?! — Франсина отшатнулась.
— Непременно. Нужно забыть все это. Нужно
выкинуть это из головы. Если сейчас вернуться домой,
мы все время будем об этом думать. Нет, пойдем в кино,
как будто ничего не случилось.
— Лавиния, неужели ты серьезно?
— Еще как серьезно. Нужно забыть, нужно смеяться.
— Но ведь там Элизабет… твоя подруга… и моя…
— Ей мы уже ничем не можем помочь; значит, надо
думать о себе. Пойдем.
В темноте они стали взбираться каменистой
тропинкой по склону оврага. И вдруг перед ними,
загораживая им дорогу, не видя их, потому что он
смотрел вниз, на движущиеся огоньки и на мертвое тело