— Что?
— Когда мы сюда входили, улицу переходил
мужчина в темном костюме. Он только что вошел в зал и
сидит сейчас за нами.
— Ох, Элен!
— Прямо за нами?
Одна за другой все три оглянулись.
Они увидели незнакомое лицо, совсем белое в
жутком
неверном
отсвете
серебристого
экрана.
Казалось, в темноте над ними нависли лица всех мужчин
на свете.
— Я позову управляющего! — и Элен пошла к
выходу. — Остановите фильм! Зажгите свет!
— Элен, вернись! — крикнула Лавиния и встала.
Они поставили на столик пустые стаканы из-под
содовой и смеясь слизнули ванильные усики от
мороженого.
Вот видите, как глупо получилось, — сказала
Лавиния. — Подняли такой шум из ничего. Ужасно
неудобно!
— Ну, я виновата, — тихонько отозвалась Элен.
Часы показывали уже половину двенадцатого. Три
подруги вышли из темного кинотеатра, смеясь над Элен,
с ними высыпали остальные зрители и зрительницы и
заспешили кто куда, в неизвестность. Элен тоже
пыталась смеяться над собой.
— Ты только представь себе, Элен: бежишь по
проходу и кричишь «Свет! Дайте свет!» Я думала —
сейчас умру. А каково тому бедняге!
— Он — брат управляющего, приехал из Расина.
— Я же извинилась, — возразила Элен, глядя на
потолок, где все вертелся, вертелся и разгонял теплый
ночной воздух огромный вентилятор, вновь и вновь
обдавая их запахом ванили, малины, мяты и креозота.
— Не надо нам было задерживаться тут, пить эту
содовую. Ведь полиция предупреждала…
— Да ну ее, полицию! — засмеялась Лавиния. —
Ничего я не боюсь. Душегуб уже, верно, за тысячи миль
отсюда. Он теперь не скоро вернется, а как явится
снова, полиция его тут же сцапает, вот увидите. Правда,
фильм чудесный?
Улицы были пусты — легковые машины и фургоны,
грузовики и людей словно метлой вымело. В витринах
небольшого универсального магазина еще горели огни,
а