— Маленький, лицо красное и даже вроде толстый,
волос — кот наплакал, и те какие-то рыжеватые… Ай да
Том, попал в самую точку! Пошли! Зови ребят! Ты им
тоже все растолкуешь. Ясно, Душегуб живой! Он
сегодня ночью опять будет всюду рыскать и искать себе
жертву.
— Угу, — сказал Том и вдруг задумался.
— Ты молодчина, Том, здорово соображаешь. Никто
бы из нас не сумел вот так поправить все дело. Целое
лето чуть не полетело вверх тормашками, спасибо ты
вовремя выручил. Август будет не вовсе пропащий. Эй,
ребята!
И Чарли умчался прочь, крича во все горло и
размахивая руками.
А Том все стоял на тротуаре перед домом Лавинии
Неббс. Он был бледен.
— Бог ты мой, — шептал он. — Что же я такое на
творил?
И повернулся к Дугласу.
— Послушай, Дуг, что же это я натворил?
Дуглас не сводил глаз с дома. Губы его шевелились.
— Вчера вечером я был в овраге. Я видел Элизабет
Рэмсел. И я проходил здесь по дороге домой. И видел
стакан с лимонадом там, на веранде. Только вчера
вечером. Я даже мог его выпить… Я его чуть не выпил…
* * *
Она была из тех женщин, у кого в руках всегда
увидишь метлу, или пыльную тряпку, или мочалку, или
поварешку. Утром она, что-то мурлыча себе под нос,
срезала с пирога подгоревшую корочку, днем ставила
пироги в духовку, а в сумерки вынимала их. Когда она
несла в буфет фарфоровые чашки, они звенели, точно
колокольчики. Она неутомимо сновала по комнатам,
словно пылесос, выискивая малейшие пылинки, наводя
везде чистоту и порядок. В каждом окне стекла
сверкали, как зеркала, вбирая в себя солнечные лучи.
Дважды в день она обходила весь сад с лопаткой в
руках — и всюду, где она проходила, тотчас
распрямлялись и вспыхивали ярче трепетные огоньки
цветов. Спала она спокойным сном, за всю ночь
переворачивалась с боку на бок раза три, не больше, —
она вся отдыхала, точно белая перчатка, которую на
рассвете
вновь
заполнит
неутомимая
рука.
А
проснувшись, легко касалась людей и поправляла их,