«Призрак в опере» с Лоном Чани, четыре раза смотрел
Милтона Силлса, даже один про любовь, с Адольфом
Менжу, только я тогда просидел целых девяносто часов
в киношной уборной, всё ждал, чтоб эта ерунда
кончилась и пустили «Кошку и канарейку» или «Летучую
мышь». А уж тут все цеплялись друг за дружку и
визжали два часа без передышки. И съел за это время
четыреста
леденцов,
триста
тянучек,
семьсот
стаканчиков мороженого…
Том болтал еще долго, минут пять, пока отец не
прервал его:
— А сколько ягод ты сегодня собрал, Том?
— Ровно двести пятьдесят шесть, — не моргнув
глазом ответил Том.
Папа рассмеялся, и на этом окончился завтрак; они
вновь двинулись в лесные тени собирать дикий виноград
и крошечные ягоды земляники. Все трое наклонялись к
самой земле, руки быстро и ловко делали свое дело,
ведра все тяжелели, а Дуглас прислушивался и думал:
вот, вот оно, опять близко, прямо у меня за спиной. Не
оглядывайся! Работай, собирай ягоды, кидай в ведро.
Оглянешься — спугнешь. Нет уж, на этот раз не упущу!
Но как бы его заманить поближе, чтобы поглядеть на
него, глянуть прямо в глаза? Как?
— А у меня в спичечной коробке есть снежинка, —
сказал Том и улыбнулся, глядя на свою руку — она была
вся красная от ягод, как в перчатке.
Замолчи! — чуть не завопил Дуглас, но нет, кричать
нельзя: всполошится эхо и все спугнет…
Постой-ка… Том болтает, а оно подходит все ближе:
значит, оно не боится Тома, Том только притягивает его,
Том тоже немножко оно…
— Дело было еще в феврале, валил снег, а я
подставил коробку, — Том хихикнул, — поймал одну
снежинку побольше и — раз! — захлопнул, скорей
побежал домой и сунул в холодильник!
Близко, совсем близко. Том трещал без умолку, а
Дуглас не сводил с него глаз. Может, отскочить,
удрать, — ведь из-за леса накатывается какая-то
грозная волна. Вот сейчас обрушится и раздавит…
— Да, сэр, — задумчиво продолжал Том, обрывая
куст дикого винограда. — На весь штат Иллинойс у меня
у одного летом есть снежинка. Такой клад больше нигде
не сыщешь, хоть тресни. Завтра я ее открою, Дуг, ты
тоже можешь посмотреть…