фыркнул — ну да, мол, снежинка, как бы не так. Но
сейчас на него мчалось то, огромное, вот-вот обрушится
с ясного неба, — и он лишь зажмурился и кивнул.
Том до того изумился, что даже перестал собирать
ягоды, повернулся и уставился на брата.
Дуглас застыл, сидя на корточках. Ну как тут
удержаться? Том испустил воинственный клич, кинулся
на него, опрокинул на землю. Они покатились по траве,
барахтаясь и тузя друг друга.
Нет, нет! Ни о чем другом не думать! И вдруг…
Кажется, все хорошо! Да! Эта стычка, потасовка не
спугнула набегавшую волну; вот она захлестнула их,
разлилась широко вокруг и несет обоих по густой зелени
травы в глубь леса. Кулак Тома угодил Дугласу по губам.
Во рту стало горячо и солоно. Дуглас обхватил брата,
крепко стиснул его и они замерли, только сердца
колотились, да дышали оба со свистом. Наконец Дуглас
украдкой приоткрыл один глаз: вдруг опять ничего?
Вот оно, все тут, все, как есть!
Точно огромный зрачок исполинского глаза, который
тоже только что раскрылся и глядит в изумлении, на
него в упор смотрел весь мир.
И он понял: вот что нежданно пришло к нему, и
теперь останется с ним, и уже никогда его не покинет.
Я ЖИВОЙ, — подумал он.
Пальцы
его
дрожали,
розовея
на
свету
стремительной кровью, точно клочки неведомого флага,
прежде невиданного, обретенного впервые… Чей же это
флаг? Кому теперь присягать на верность?
Одной рукой он все еще стискивал Тома, но совсем
забыл о нем и осторожно потрогал светящиеся алым
пальцы, словно хотел снять перчатку, потом поднял их
повыше и оглядел со всех сторон. Выпустил Тома,
откинулся на спину, все еще воздев руку к небесам, и
теперь весь он был — одна голова; глаза, будто часовые
сквозь бойницы неведомой крепости, оглядывали мост
— вытянутую руку и пальцы, где на свету трепетал
кроваво-красный флаг.
— Ты что, Дуг? — спросил Том.
Голос его доносился точно со дна зеленого
замшелого колодца, откуда-то из-под воды, далекий и
таинственный.
Под Дугласом шептались травы. Он опустил руку и
ощутил их пушистые ножны. И где-то далеко, в