просторы: перед ним раскинулось лето. Он вопрошал
ветер и недостижимо высокое небо, и лужайку, где
стояли Дуглас и Том и вопрошали только его одного.
— Дедушка, они уже созрели?
Дедушка поскреб подбородок.
— Пятьсот, тысяча, даже две тысячи — наверняка.
Да, да, хороший урожай. Собирать легко, соберите все.
Плачу десять центов за каждый мешок, который вы
принесете к прессу.
— Ура!
Мальчики заулыбались и с жаром взялись за дело.
Они рвали золотистые цветы, цветы, что наводняют весь
мир, переплескиваются с лужаек на мощеные улицы,
тихонько стучатся в прозрачные окна погребов, не знают
угомону и удержу и все вокруг заливают слепящим
сверканием расплавленного солнца.
— Каждое лето они точно с цепи срываются, —
сказал дедушка. — Пусть их, я не против. Вон их
сколько, стоят гордые, как львы. Посмотришь на них
подольше — так и прожгут у тебя в глазу дырку. Ведь
простой цветок, можно сказать сорная трава, никто ее и
не замечает, а мы уважаем, считаем: одуванчик —
благородное растение.
Они набрали полные мешки одуванчиков и унесли
вниз, в погреб. Вывалили их из мешков, и во тьме
погреба разлилось сияние. Винный пресс дожидался их,
открытый, холодный. Золотистый поток согрел его.
Дедушка передвинул пресс, повернул ручку, завертел —
быстрей, быстрей — и пресс мягко стиснул добычу…
— Ну вот… вот так…
Сперва тонкой струйкой, потом все щедрей,
обильнее побежал по желобу в глиняные кувшины сок
прекрасного жаркого месяца; ему дали перебродить,
сняли пену и разлили в чистые бутылки из-под кетчупа
— и они выстроились рядами на полках, поблескивая в
сумраке погреба.
Вино из одуванчиков.
Самые эти слова — точно лето на языке. Вино из
одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки
лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал,
что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы
видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу
всего, что он узнал, частицу этого особенного дня — дня
сбора одуванчиков — тоже закупорить и сохранить; а
потом настанет такой зимний январский день, когда
валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не
видел, и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы
его снова вспомнить, — вот тогда он его откупорит!
Ведь это лето непременно будет летом нежданных