чтобы после, в любой час, когда вздумаешь, пробраться
на цыпочках во влажный сумрак и протянуть руку…
И там, ряд за рядом, будут стоять бутылки с вином
из одуванчиков — оно будет мягко мерцать, точно
раскрывающиеся на заре цветы, а сквозь тонкий слой
пыли будет поблескивать солнце нынешнего июня.
Взгляни сквозь это вино на холодный зимний день — и
снег растает, из-под него покажется трава, на деревьях
оживут птицы, листва и цветы, словно мириады бабочек,
затрепещут на ветру. И даже холодное серое небо
станет голубым.
Возьми лето в руку, налей лето в бокал — в самый
крохотный, конечно, из какого только и сделаешь
единственный терпкий глоток; поднеси его к губам — и
по жилам твоим вместо лютой зимы побежит жаркое
лето…
— Теперь — дождевой воды!
Конечно, здесь годится только чистейшая вода
дальних озер, сладостные росы бархатных лугов, что
возносятся на заре к распахнувшимся навстречу
небесам; там, в прохладных высях, они собирались чисто
омытыми гроздьями, ветер мчал их за сотни миль,
заряжая по пути электрическими зарядами. Эта вода
вобрала в каждую свою каплю еще больше небес, когда
падала дождем на землю. Она впитала в себя восточный
ветер, и западный, и северный, и южный и обратилась в
дождь, а дождь этот час священнодействия уже
становится терпким вином.
Дуглас схватил ковш, выбежал во двор и глубоко
погрузил его в бочонок с дождевой водой.
— Вот она!
Вода была точно шелк, прозрачный, голубоватый
шелк. Если ее выпить, она коснется губ, горла, сердца
мягко, как ласка. Но ковш и полное ведро надо отнести в
погреб, чтобы вода пропитала там весь урожай
одуванчиков струями речек и горных ручьев.
Даже бабушка в какой-нибудь февральский день,
когда снуется за окном вьюга и слепит весь мир, и у
людей захватывает дыханье, — даже бабушка тихонько
спустится в погреб.
Наверху в большом доме будет кашель, чиханье,
хриплые голоса и стоны, простуженным детям очень
больно будет глотать, а носы у них покраснеют, точно
вишни, вынутые из наливки, — всюду в доме притаится
коварный микроб.
И тогда из погреба возникнет, точно богиня лета,
бабушка, пряча что-то под вязаной шалью; она принесет
«что-то» в комнату каждого болящего и разольет —
душистое, прозрачное — в прозрачные стаканы, и