лужайку. Ну как, хватит у вас терпения подождать еще
лет пять-шесть, чтобы старый болтун успел отдать
концы?
— Уж будьте уверены, подожду, — сказал Билл.
— Сам не знаю, как вам объяснить, но для меня
жужжанье этой косилки — самая прекрасная мелодия на
свете, в ней вся прелесть лета, без нее я бы ужасно
тосковал, и без запаха свежескошенной травы тоже.
Билл нагнулся и поднял с земли корзинку.
— Я пошел к оврагу.
— Вы славный юноша и все понимаете, я уверен, из
вас получится блестящий и умный репортер, — сказал
дедушка, помогая ему поднять корзинку. — Я вам это
предсказываю!
Прошло утро, наступил полдень. После обеда
дедушка поднялся к себе, немного почитал Уиттира[3] и
крепко уснул. Когда он проснулся, было три часа, в окна
вливался яркий и веселый солнечный свет. Дедушка
лежал в кровати и вдруг вздрогнул — с лужайки
доносилось
прежнее,
знакомое,
незабываемое
жужжанье.
— Что это? — сказал он. — Кто-то косит траву! Но
ведь ее только сегодня утром скосили!
Он еще послушал. Да, конечно, это жужжит косилка
— мерно, неутомимо.
Дедушка выглянул в окно и ахнул.
— Да ведь это Билл! Эй, Билл Форестер! Вам что,
солнце ударило в голову? Вы косите уже скошенную
траву!
Билл поднял голову, простодушно улыбнулся и
помахал рукой.
— Знаю. Но, кажется, утром я работал не очень
чисто.
Дедушка еще добрых пять минут нежился в кровати,
и с лица его не сходила улыбка, а Билл Форестер все
шагал с косилкой — на север, на восток, на юг и наконец
на запад, и из-под косилки весело бил душистый
зеленый фонтан.
* * *
В воскресенье утром Лео Ауфман бродил по своему
гаражу, словно ожидая, что какое-нибудь полено, виток
проволоки, молоток или гаечный ключ подпрыгнет и
закричит: «Начни с меня!» Но ничто не подпрыгивало,
ничто не просилось в начало.
«Какая она должна быть, эта Машина счастья? —
думал Лео. — Может, она должна умещаться в кармане?