я живу. Так вот, ответь мне: как все это уместится в
твою Машину?
— Она устроена совсем иначе.
— Очень жаль. Значит, мне некогда будет даже
посмотреть, как она устроена.
Лина поцеловала его в щеку и вышла из комнаты, а
он лежал и принюхивался — ветер снизу доносил сюда
запах Машины и жареных каштанов, что продаются
осенью на улицах Парижа, которого он никогда не
видел…
Между завороженными собаками и мальчишками
невидимкой проскользнула кошка и замурлыкала у
дверей гаража; а из-за двери слышался шорох снежно-
белой пены, мерное дыханье прибоя у далеких-далеких
берегов…
Завтра мы испытаем Машину, думал Лео Ауфман. Все
вместе.
Он проснулся поздно ночью — что-то его разбудило.
Далеко; в другой комнате кто-то плакал.
— Саул, это ты? — шепнул Лео Ауфман, вылезая из
кровати, и пошел к сыну.
Мальчик горько рыдал, уткнувшись в подушку.
— Нет… нет… — всхлипывал он. — Все кончено…
кончено…
— Саул, тебе приснилось что-нибудь страшное?
Расскажи мне, сынок.
Но мальчик только заливался слезами.
И тут, сидя у него на кровати, Лео Ауфман, сам не
зная почему, выглянул в окно. Двери гаража были
распахнуты настежь.
Он почувствовал, как волосы у него встали дыбом.
Когда Саул, тихонько всхлипывая, наконец забылся
беспокойным сном, отец спустился по лестнице,
подошел к гаражу и, затаив дыхание, осторожно
вытянул руку. Ночь была прохладная, но Машина
счастья обожгла ему пальцы.
Вот оно что, подумал он: Саул приходил сюда
сегодня ночью.
Зачем? Разве он несчастлив и ему нужна Машина?
Нет, он счастлив, просто он хочет навсегда сохранить
свое счастье. Что же тут плохого, если мальчик умен и
знает цену счастью, и хочет его сохранить? Ничего
плохого в этом нет. И все-таки…
Внезапно у Саула в окне колыхнулось что-то белое.
Сердце Лео бешено заколотилось. Но он сейчас же
понял — это всего лишь ветром подхватило белую
занавеску. А ему показалось — что-то нежное, трепетное
выпорхнуло в ночь, словно сама душа мальчика
вылетела из окна. И Лео Ауфман невольно вскинул руки,