дом.
Весь дрожа он вернулся в комнату Саула, поймал
хлопавшую на ветру занавеску и накрепко запер окно,
чтобы она не могла больше вырваться наружу. Потом
сел на кровать и положил руку на плечо сына.
— «Повесть о двух городах»? Моя. «Лавка
древностей»? Ха, уж это-то наверняка Лео Ауфмана.
«Большие надежды»? Когда-то это было мое. Но теперь
пусть «Большие надежды» остаются ему.
— Что тут происходит? — спросил Лео Ауфман, входя
в комнату.
— Тут происходит раздел имущества, — ответила
Лина. — Если отец ночью до полусмерти пугает сына,
значит, пора делить все пополам. Прочь с дороги,
«Холодный дом» и «Лавка древностей». Во всех этих
книгах,
вместе
взятых,
не
найдешь
такого
сумасшедшего выдумщика, как Лео Ауфман!
— Ты уезжаешь — и даже не испробовала, что такое
Машина счастья! — запротестовал он. — Попробуй хоть
разок, и, уж конечно, ты сейчас же все распакуешь и
останешься!
«Том Свифт и его электрический истребитель», — а
это чье? Угадать нетрудно.
И Лина, презрительно фыркнув, протянула книгу
мужу.
К вечеру все книги, посуда, белье и одежда были
поделены — одна сюда, одна туда; четыре сюда, четыре
туда; десять сюда, десять туда. У Лины Ауфман голова
пошла кругом от этих счетов, и она присела отдохнуть.
— Ну ладно, — выдохнула она. — Пока я не уехала,
Лео, попробуй, докажи мне, что это не по твоей вине ни
в чем не повинным детям снятся страшные сны.
Лео Ауфман молча повел жену в сумерки. И вот она
стоит перед огромным, вышиной в восемь футов,
оранжевым ящиком.
— Это и есть счастье? — недоверчиво спросила
она. — Какую же кнопку мне нажать, чтобы я стала рада
и счастлива, всем довольна и весьма признательна?
А вокруг них уже собрались все дети.
— Мама, не надо, — сказал Саул.
— Должна же я знать, о чем прошу судьбу, Саул, —
возразила Лина.
Она влезла в Машину, уселась и, качая головой,
посмотрела оттуда на мужа.