— Какое же это счастье, одно горе! — всхлипывала
его
жена.
—
Ох,
как
тяжко,
прямо
сердце
разрывается… — Она вылезла из Машины. — Сначала
там был Париж…
— Что ж тут плохого?
— Я в жизни и не мечтала побывать в Париже. А
теперь ты навел меня на эти мысли. Париж! И вдруг мне
так захотелось в Париж, а ведь я отлично знаю, мне его
вовек не видать.
— Машина, в общем-то, не хуже.
— Нет, хуже! Я сидела там и знала, что все это
обман.
— Не плачь, мама!
Лина посмотрела на мужа большими черными
глазами, полными слез.
— Ты заставил меня танцевать. А мы не танцевали
уже двадцать лет.
— Завтра же сведу тебя на танцы!
— Нет, нет! Это не важно, и правильно, что не
важно. А вот твоя Машина уверяет, будто это важно! И я
начинаю ей верить! Ничего, Лео, все пройдет, я только
еще немножко поплачу.
— Ну, а еще что плохо?
Еще? Твоя машина говорит: «Ты молодая». А я уже не
молодая. Она все лжет, эта Машина грусти!
— Почему же грусти?
Лина уже немного успокоилась.
— Я тебе скажу, в чем твоя ошибка, Лео: ты забыл
главное — рано или поздно всем придется вылезать из
этой штуки и опять мыть грязную посуду и стелить
постели. Конечно, пока сидишь там, внутри, закат
длится чуть не целую вечность, и воздух такой
ароматный, так тепло и хорошо. И все, что хотелось бы
продлить, в самом деле длится и длится. А дома дети
ждут обеда, и у них оборваны пуговицы. И потом, давай
говорить честно: сколько времени можно смотреть на
закат? И кому нужно, чтобы закат продолжался целую
вечность? И кому нужно вечное тепло? Кому нужен
вечный аромат? Ведь ко всему этому привыкаешь и уже
просто
перестаешь
замечать.