широкой плетеной верхушкой, и все — Дуглас, Том,
бабушка, прабабушка и мама — становились в кружок
над пыльными узорами старой Армении, точно сборище
ведьм и домовых. Затем, по знаку прабабушки — едва
она мигнет или подожмет губы — все вскидывали цепы
и принимались без передышки молотить ковры.
— Вот тебе, вот, — приговаривала прабабушка. —
Бейте блох, мальчики, не жалейте и вшей!
— Ну что ты такое говоришь! — укоризненно
замечала ей бабушка.
Все смеялись. Вокруг бушевала пыльная буря, и смех
переходил в кашель.
Вихри корпии, струи песка, золотистые хлопья
трубочного табака взвивались в воздух и трепетали,
подбрасываемые все новыми и новыми ударами.
Останавливаясь, чтобы передохнуть, мальчики видели
следы своих башмаков и башмаков взрослых, тысячу раз
отпечатавшиеся на узорах ковра, — восточный рисунок
то исчезал, то появлялся вновь, вместе с мерным
прибоем ударов, что омывал его берега.
— Вот тут твой муж пролил кофе, — и бабушка
ударила по ковру.
— А здесь ты пролила сметану, — и прабабушка
выбила из ковра огромный столб пыли.
— Смотрите, тут весь ворс вытоптан. Ах, ребята,
ребята!
— А вот чернила, прабабушка!
— Глупости! У меня чернила лиловые, а это
обыкновенные, синие.
Хлоп!
— Посмотрите, какую дорожку протоптали, — это из
прихожей в кухню. Ох уж эта еда! Она даже львов ведет
на водопой. Давайте, повернем его другим боком.
— А может, просто запереть все двери и никого не
впускать?
— Или пусть разуваются еще в прихожей!
Хлоп, хлоп!
Наконец ковры развешаны на веревках. Том
разглядывает узор — хитроумные петли и переплеты,
цветы, какие-то загадочные фигуры, разводы и
змеящиеся линии.
— Том, ты что стоишь? Выбивай!
— Занятно все-таки видеть всякие вещи, — говорит
Том.
Дуглас подозрительно смотрит на него.
— Что ты там увидел?
— Да весь город, людей, дома, вот и наш дом. —
Хлоп! — Наша улица! — Хлоп! — А вон то, черное —
овраг. — Хлоп! — Вот школа. — Хлоп! — А вот эта чудная