уже не мое. Ничего нельзя сохранить навеки.
— Мы поможем, — сказали девочки.
Миссис Бентли повела их на задний двор. Она
захватила коробку спичек, девочки несли по охапке
всякой всячины.
И потом все лето обе девочки и Том часто сидели в
ожидании на ступеньках крыльца миссис Бентли, как
птицы на жердочке. А когда слышались серебряные
колокольчики мороженщика, дверь отворялась и из дома
выплывала миссис Бентли, погрузив руку в кошелек с
серебряной застежкой, и целых полчаса они оставались
нa крыльце вместе, старуха и дети, и смеялись, и лед
таял, и таяли шоколадные сосульки во рту. Теперь,
наконец, они стали добрыми друзьями.
— Сколько вам лет, миссис Бентли?
— Семьдесят два.
— А сколько вам было пятьдесят лет назад?
— Семьдесят два.
— И вы никогда не были молодая и никогда не
носили лент и вот таких платьев?
— Никогда.
— А как вас зовут?
— Миссис Бентли.
— И вы всю жизнь прожили в этом доме?
— Всю жизнь.
— И никогда не были хорошенькой?
— Никогда.
— Никогда-никогда за тысячу миллионов лет?
В душной тишине летнего полудня девочки пытливо
склонялись к старой женщине и ждали ответа.
— Никогда, — отвечала миссис Бентли. — Никогда-
никогда за тысячу миллионов лет.
* * *
— Ты приготовил блокнот, Дуг?
— Конечно! — и Дуглас хорошенько полизал
карандаш.
— Что у тебя там уже записано?
— Все обряды.
— Четвертое июля, и как делают вино из
одуванчиков, и еще всякая чепуха, вроде того, как на
веранду вешают качели, да?
— Вот тут сказано, когда я в это лето первый раз ел
эскимо — первого июня тысяча девятьсот двадцать
восьмого года.
— Какое же это лето, это еще весна.
— Все равно, это было в первый раз, потому я и
записал. Купил новые теннисные туфли — двадцать
пятого июня. В первый раз ходил босиком по траве —
двадцать шестого июня. Бим-бом, бири-бом, побежали