спорит, но маленькие они были или большие, а кто-
нибудь из них наверняка стоял у Аппоматокса летом
тысяча восемьсот шестьдесят пятого года». И у таких
зрение — как у индейцев, и они видят назад много
дальше, чем мы с тобой когда-нибудь увидим вперед.
— Звучит здорово, Дуг. А что это значит?
Дуглас продолжал писать.
—
Это
значит,
что
они
—
настоящие
путешественники, нам с тобой нипочем с ними не
сравниться. Если уж очень повезет, мы сможем
путешествовать лет сорок, ну пятьдесят, а для них это
пустяки. Вот кто ездит девяносто лет, девяносто пять,
сотню, тот самый настоящий путешественник.
Фонарик мигнул и погас.
Братья тихо лежали в лунном свете.
— Том, — шепнул Дуглас. — Мне непременно надо
испробовать все эти пути. Увидать все, что только
можно. Но главное — мне надо навещать полковника
Фрилея хоть раз в неделю, а может и два, и три раза. Он
лучше всех других Машин. Он говорит, а ты знай
слушай. И чем больше он говорит, тем больше хочется
присмотреться ко всему, что есть вокруг, и все-все
разглядеть, все, что можно. Он говорит — ты, мол,
едешь в таком особенном, необыкновенном поезде — и
верно, так оно и есть! Он и сам в нем ездил, и все знает.
А теперь мы с тобой едем по той же дороге, только еще
дальше, и надо столько всего увидать, и понюхать, и
потрогать! Вот и нужно, чтобы полковник Фрилей нас
подтолкнул и сказал: мол, глядите в оба, запоминайте
все-все, каждую секунду! Помнить надо все, что только
есть на свете. А потом, когда-нибудь, сам будешь
старый-старый, и к тебе придут ребята, и ты им тоже
поможешь, как полковник нам помогает. Вот как оно
получается, Том, и мне надо побольше его слушать и
почаще пускаться с ним в самые дальние путешествия.
Том помолчал. В темноте он старался разглядеть
лицо брата. Потом спросил:
— Дальние путешествия. Ты это сам придумал?
— Может, да, а может, и нет.
— Дальние путешествия, — прошептал Том.
— Одно я точно знаю, — сказал Дуглас, закрывая
глаза. — От этого почему-то тоска берет, как-то одиноко
становится.