И
он
устремил
сверкающий
взор
на
свой
удивительный товар — глаза у него тоже были зеленые,
стеклянные, точно у чучела лисы. Машина блестела на
солнце, новенькая, еще пахнущая краской, и ждала их;
удобная,
уютная,
точно
козетка
из
гостиной,
поставленная на колеса.
— В ней спокойно, как на пуховой перине. — Его
дыханье мягко касалось их лиц. — Послушайте. Ни
звука, ни шороха! Все электрическое. Надо только
каждый вечер перезаряжать батареи у себя в гараже.
— А вдруг она… то есть… — Младшая сестра отпила
глоток ледяного чая. — А не может она убить нас током?
— Совершенно исключено!
Он кинулся в машину, улыбаясь во весь рот, зубы его
сверкали; когда поздно вечером возвращаешься домой,
так улыбается навстречу реклама зубного порошка.
— В гости, на чашку чая! — Машина описала
грациозный круг, точно тур вальса. — В клуб, поиграть в
бридж. Провести вечер с друзьями. На праздник. На
званый обед. На день рождения. На завтрак «Дочерей
американской революции». — Машина упорхнула, с
мягким рокотом по катила прочь, точно готовая
скрыться навсегда, но тут же неслышно развернулась на
своих резиновых шинах и подкатила к крыльцу.
Коммивояжер сидел гордый тем, что так прекрасно
понимает женскую натуру. — Управлять ею легко.
Трогается с места и тормозит изящно и бесшумно. Не
требует водительских прав. В жаркие дни ее продувает
ветерком. Да что говорить — не машина, а мечта! —
Машина скользила мимо крыльца, взад и вперед, а он
сидел, закинув голову, самозабвенно закрыв глаза,
напомаженные волосы его развевались по ветру.
Потом он устало и почтительно взошел по ступеням
на веранду, держа панаму в руке, оглянулся и
посмотрел на машину, блистательно выдержавшую все
испытания, как смотрит верующий на алтарь с детства
знакомой церкви.
— Сударыни, — сказал он вкрадчиво. — Двадцать