вошла Роберта и все трое сели ужинать.
* * *
Раннее-раннее утро, первые отсветы зари на крыше
за окном. Все листья на деревьях вздрагивают,
отзываясь на малейшее дуновение предрассветного
ветерка. И вот где-то далеко, из-за поворота, на
серебряных рельсах появляется трамвай, покачиваясь на
четырех
маленьких
серо-голубых
колесах,
ярко-
оранжевый, как мандарин. На нем эполеты мерцающей
меди и золотой кант проводов, и желтый звонок громко
звякает, едва допотопный вожатый стукнет по нему
ногой в стоптанном башмаке. Цифры на боках трамвая и
спереди ярко-золотые, как лимон. Сиденья точно
поросли прохладным зеленым мхом. На крыше словно
занесен огромный кучерский бич, на бегу он скользит по
серебряной паутине, протянутой высоко среди деревьев.
Из всех окон, будто ладаном, пахнет всепроникающим
голубым и загадочным запахом летних гроз и молний.
Трамвай звенит вдоль окаймленных вязами улиц, и
обтянутая серой перчаткой рука вожатого опять и опять
легко касается рукояток.
В полдень вожатый остановил вагон посреди
квартала и высунулся в окошко.
— Эй!
И, завидев призывный взмах серой перчатки, Дуглас,
Чарли, Том, все мальчишки и девчонки всего квартала
кубарем скатились с деревьев, побросали в траву
скакалки (они так и остались лежать, словно белые
змеи) и побежали к трамваю; они расселись по зеленым
плюшевым сиденьям, и никто с них не спросил никакой
платы. Мистер Тридден, вожатый, положил перчатку на
щель кассы и повел трамвай дальше по тенистым
улицам, громко звякая звонком.
— Эй, — сказал Чарли, — куда это мы едем?
— Последний рейс, — ответил Тридден, глядя вперед
на бегущие высоко над вагоном провода. — Больше
трамвая не будет. Завтра пойдет автобус. А меня
отправляют на пенсию, вот как. И потому — покатайтесь
напоследок, всем бесплатно! Осторожно!
Он рывком повернул медную рукоятку, трамвай
заскрипел и круто свернул, описывая бесконечную
зеленую петлю, и само время на всем свете замерло,
только Тридден и дети плыли в его удивительной
машине куда-то далеко—по нескончаемой реке…
— Напоследок? — переспросил ошеломленный