Заставление и зло - это не одно и то же. Государство, например, применяет психическое заставление в виде издания законов, тем самым удерживая колеблющегося человека от совершения нарушения. Здесь одна форма заставления (психическое внешнее заставление) воздействует на другую (внутреннее самозаставление). Психическое заставление окружает человека с момента его рождения: в начале в форме родительского воспитания, позднее сюда добавляются преподаватели в учебном заведении, коллектив, друзья, окружение. "Все люди непрерывно воспитывают друг друга - хотят они этого или не хотят..." [ 170]. Где же здесь можно усмотреть какой-то вред? Сам человек как личность не смог бы состояться, если бы был с момента рождения изолирован от такого психического воздействия.
Но только психического заставления бывает, к сожалению, не всегда достаточно. Человек может все-таки пойти на совершение преступления, несмотря на все предшествующее воспитание, осуждения, угрозы. Что же с таким человеком делать? Возможны два варианта: предоставить ему свободу совершить преступление или применить к нему физическое воздействие для предотвращения преступления. Толстой, по словам Ильина, предлагает первый вариант, сам Ильин настаивает на втором. Применение физического воздействия, предостерегает Ильин, возможно только как последняя степень заставления, крайнее средство. Его можно применять только тогда, когда самозаставление бездействует, а одного психического заставления оказывается недостаточно.
Само по себе физическое заставление, как чисто внешнее действие, не может быть ни злым, ни добрым. Оно лишь средство. Оно подобно лекарствам, которые при передозировке или неправильном использовании могут принести вред. От этого лекарства не становятся злыми. Зло идет только от человека, который со злым намерением отравить, сознательно вводит смертельную дозу. Тот момент, что физическое заставление производится вопреки воле заставляемого, также не является отрицательным признаком. "Так, строжайший запрет самовольному ребенку ехать на лодке в бурное море, запрет, сопровождаемый угрозою запереть его и, наконец, завершающийся ввиду непослушания осуществлением угрозы, невозможно признать злодеянием..." [ 171]. Не является отрицательным признаком и то, что это заставление именно физическое, что оно воздействует на тело заставляемого, а тело человека кто-то может рассматривать как на нечто неприкосновенное. "...Тело человека не выше его души и не священнее его духа" [ 172].
Злобное насилие - понятие более узкое, чем понятие заставления. Оно характеризуется противодуховностью и противолюбовностью, т. е. внутренними, а не внешними признаками.
Основную проблему своего исследования Ильин формулировал так: "о духовной допустимости сопротивления злу посредством физического понуждения и пресечения" [ 173].
Для правильного ответа на этот вопрос необходимо наличие пяти условий:
1. Должно быть подлинное зло, т. е. злая человеческая воля, проявляющаяся в физическом действии.
должен видеть совершающееся зло и воспринимать его именно как зло.
3. Сам вопрос должен ставиться от лица человека, обладающего подлинной любовью к добру [ 174].
4. Вопрос должен ставиться от лица человека, имеющего реальную возможность для активных действий.
5. Должна быть такая ситуация, что ни самозаставление злодея, ни психическое заставление других людей не способны воспрепятствовать злодеянию. Т. е. физическое заставление должно быть необходимым.
Как решает вопрос Толстой? "...Л.Н.Толстой и его последователи стараются прежде всего обойти эту проблему или снять ее с обсуждения. Под видом разрешения ее они все время пытаются показать ищущей душе, что такой проблемы совсем нет; ибо, во-первых, никакого такого ужасного зла нет, а есть только безвредные для чужого духа заблуждения и ошибки, слабости, страсти, грехи и падения, страдания и бедствия; во-вторых, если бы зло обнаружилось в других людях, то надо от него отвернуться и не обращать на него внимания, не судить и не осуждать за него - тогда его все равно что не будет; в-третьих, любящему человеку эта проблема и в голову не придет, ибо любить - значит жалеть человека, не причинять ему огорчений и уговаривать его самого, чтобы он тоже любил, а в остальном не мешать ему, так что любовь исключает даже "возможность мысли" о физическом сопротивлении; в-четвертых, это проблема пустая, потому что нравственный человек заботится о самосовершенствовании и предоставляет другим свободу самоуправления, отвращая от них свою волю и усматривая во всем происходящем "волю Божию", и, наконец, в-пятых, если уже бороться с внешним злом, то всегда есть другие, лучшие и более целесообразные средства и меры" [ 175].
Ильин пытается вскрыть основы миросозерцания Толстого, из которых вытекают его ошибки в решении проблемы сопротивления злу. "В центре всех "философических" исканий Л. Н. Толстого стоит вопрос о моральном совершенстве человека... Все миросозерцание Л. Н. Толстого выращено им из морального опыта... Моральность стала высшей, самодовлеющей и единственной ценностью, пред которой обесценилось все остальное" [ 176]. Идея "любви", выношенная и выдвинутая Толстым есть, по существу, "чувство жалостливого сострадания" [ 177], есть скорее "настроение", самоуслаждение [ 178], сентиментальная любовь. Любящий, согласно Толстому, "любит" только до пределов своей моральной праведности. За спасение "любимого" он согласен отдать, в крайнем случае, свою жизнь (предложить убийце убить себя вместо любимого человека), но не свою моральную безукоризненность. Он готов защищать любимое существо лишь до тех пор, пока не окажется необходимым физическое противодействие, которое для него морально запретно, как греховное, постыдное насилие [ 179]. Любовь, провозглашенная Толстым в известном смысле бездуховна и противодуховна [ 180]. Мораль для Толстого выше религии, выше науки, культуры, искусства, государства и права, и Толстой отвергает все эти понятия. "Неизбежным выводом изо всего этого отвержения является, наконец, и отрицание родины, ее бытия, ее государственной формы и необходимости ее обороны [ 181]. Моральное братство об?емлет всех людей без различия расы и национальности и тем более независимо от их государственной принадлежности; братского сострадания достойны все, а "насилия" не заслуживает никто; надо отдать отнимающему врагу все, что он отнимает, надо жалеть его за то, что ему не хватает своего, и приглашать его к переселению и совместной жизни в любви и братстве. Ибо у человека нет на земле ничего такого, что стоило бы оборонять на жизнь и смерть, умирая и убивая" [ 182]. Согласно Толстому, "страдание есть зло". "Если страдание есть зло, то и причинение страданий (насилие!) есть зло. Наоборот, отсутствие страданий есть добро, а сочувствие чужим страданиям есть добродетель. Этим определяется и судьба нашей основной проблемы: в борьбе с страданием - допустимо ли причинять новые страдания, умножая и осложняя их общий об?ем и состав? Ответ ясен... "Сатану" нельзя изгнать "сатаною"; "неправду" нельзя очистить "неправдою"; "зло" нельзя победить "злом"" [ 183].
Ильин же, вопреки Толстому, утверждает, что существуют ценности более высокие, чем страдание или наслаждение отдельной личности, чем даже сама личность и ее мораль.
Учение Толстого Ильин называет сентиментальным нигилизмом [ 184]. Человек, по Толстому, должен жить, завернувшись в себя; весь внешний мир должен отойти на второй план; для него ""борьба всегда останется борьбой, т. е. деятельностью, в корне исключающей возможность признаваемой нами христианской нравственности". И потому все формы и разновидности этой борьбы людей друг с другом предосудительны и запретны: и хозяйственная конкуренция, развивающая технику и материальную культуру; и борьба, возгорающаяся из-за половой любви; и общественно-политическая борьба за право и за власть" [ 185]. Толстой предлагает упростить всю жизнь людей, отказавшись от использования современных достижений науки и техники, отказавшись от собственности на землю, наемного труда, культуры, власти, законов, половой любви, денег, мясоедения, армии и так далее.
Ильин пишет: "Если это религия, то религия, связующая не человека с Богом, а человека с человеком, и притом связующая неверно и некрепко... Настоящая религия начинается от Бога и идет к мироприятию; а это учение начинается от человека и идет к мироотвержению" [ 186].
Что думает сам Ильин о данной проблеме?
Прежде всего, по Ильину, сопротивление злу должно проистекать из любви, а не из ненависти, как казалось бы. Чтобы это понять, надо обратиться к двум первым евангельским заповедям Христа о любви. Первая из них и самая важная "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душой твоей и всем разумом твоим". Вторая - "Возлюби ближнего, как самого себя" [ 187]. Первая заповедь предшествует второй и, кроме того, названа в Евангелии самой важной. Это значит, что выполнение второй заповеди невозможно, если не выполняется первая заповедь. Первая заповедь является критерием для второй. Т. е., если твой ближний совершает богопротивное дело, то это не значит, что надо его любить как самого себя и, если не поощрять его, то хотя бы не противиться ему.
Нельзя ссылаться здесь на заповедь Христа, учившего прощать врагов и прощать обиды. Из Евангелия от Матфея: "Вы слышали слова: "Люби ближнего своего, но ненавидь врага своего". Я же говорю вам: Любите врагов своих и молитесь за тех, кто преследует вас, и тогда будете детьми Отца Небесного. Он - причина того, что солнце сияет над злыми и добрыми людьми, Он посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо, если любите вы только тех, кто вас любит, то разве заслуживаете вы награду? Даже сборщики налогов поступают так же. И если вы приветствуете только своих собратьев, то разве поступаете иначе, чем все остальные? Разве язычники не поступают так же? Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный" [ 188]. Христос имел здесь в виду только личных врагов человека, Христос никогда не учил прощать врагов Бога. Христос учил прощать только своим личным обидчикам.
Конкретные обиды, наносимые конкретными людьми лично тебе, всегда больно ранят и вызывают чувство мести. Но реализация этого чувства, т. е. принятие физических мер к отмщению, а также вся подготовка этого мероприятия сильно отвлекают человека от его прямых задач. Даже сами мысли о мести способны на продолжительное время заставить человека не думать ни о чем другом. Вся жизнь человека может превратиться в бесплодное переживание своих обид. Надо думать, что Иисус предостерегал именно от этого, от обмельчания людей в своих страстях. Если цель жизни какого-то конкретного человека борьба со злом в масштабе большем, чем зло его конкретных обидчиков, то такая цель охватывает и борьбу с конкретными носителями зла - конкретными обидчиками. Но человек при этом не замыкается на своих обидах, свои обиды у него уходят на второй план. А на первый план выдвигается нечто большее, более значимое. И очень важно для самого человека это осознать. Если цель какого-то человека - изменение современного ему общества и борьба со злом, которое в этом обществе правит, и этот человек достигает своей цели (естественно, не в одиночку), и расправляется со злом в масштабе целого общества, то разве не будет он чувствовать себя отмщенным за когда-то причиненные лично ему обиды? Может так случиться, что если не он сам лично, то кто-то из его единомышленников и произведут в ходе борьбы правый суд и наказание над его прежними личными обидчиками. Но не борьба с личными врагами должна быть целью человеческой жизни.
Конечно, каждому человеку свои личные обиды кажутся самыми важными, порой даже более важными, чем все прочие обиды всех остальных людей. Но даже если два человека, каждый из которых имеет своих врагов, об?единятся для отмщения и вместе накажут обидчиков одного, а затем расплатятся с противниками другого, то эти два человека в своей борьбе будут действовать с удвоенной силой, так как их двое, и они вместе делают одно дело. Стоит ли сомневаться в эффективности об?единения большего количества людей в борьбе за бльшие цели?
В словах Иисуса мы не найдем нигде указаний для прощения врагов Бога. Наоборот, самые гневные слова Иисуса направлены как раз против них. Уже описывалась выше сцена изгнания торгующих из храма. Кроме того, приведу слова из Евангелия от Матфея. "И скажет тогда Царь [Христос] тем, кто по левую руку [грешникам]: "Уйдите прочь от Меня, проклятые, отправляйтесь в огонь вечный, что приготовлен для дьявола и его ангелов. Это наказание ваше" [ 189]. Из Иоанна: "Те, кто вершил праведные дела, воскреснут для жизни, те же, кто чинил зло, воскреснут, чтобы быть судимыми" [ 190].
Кто-то может сказать, что наказание людей, по Иисусу, есть дело Божье, люди не в праве наказывать других людей, и тем более не в праве лишать их жизни, например, применять смертную казнь. Ведь многие в мире выступают за отмену смертной казни, и во многих странах она, как высшая мера наказания, уже не применяется.
Вот слова Иисуса о наказании смертью, исходящем не от Бога: "Истинно говорю вам: до тех пор, пока не изменитесь в сердце своем и не станете подобны детям, вы не войдете в Царство Небесное... Кто принимает одного такого ребенка во имя Мое, тот принимает и Меня; тому же, кто побудит кого из малых сих, верующих в Меня, оступиться, лучше было бы, если бы ему повесили на шею жернов и утопили в море" [ 191]. "Непременно будет что-либо, совращающее человека на грех, но горе человеку, через кого оно приходит! Лучше было бы для него, если бы ему на шею привязали мельничный жернов и сбросили его в море, чем чтобы он совратил на грех одного из слабых" [ 192].
Иисус - сын Бога и проповедует от имени Бога. Он учит всех одинаково, учит всех одному. Мы не найдем нигде, что простые люди должны повиноваться своим царям, а цари наказывать своих подданных. Для Бога все равны: и цари, и простые люди. Поэтому все притчи Иисуса, в которых он говорит о наказании царем своих подданных или наказании господином своих слуг, подразумевают не царства земные и не отношения между людьми, а Царство Божие и отношения между Богом и людьми. Именно поэтому Христос мало говорит о наказании людей людьми. Ему просто это было не нужно. Он имел больше власти, чем все цари вместе взятые. Он мыслил не с позиции земного царя, а с позиции Царя Небесного. Пробел восполняют его ученики Апостолы.
Апостол Павел говорит очень четко: "Властитель - слуга Божий, который трудится на твое благо. Если же ты творишь зло, то бойся, ибо в его власти наказать тебя. И он воспользуется этой властью, ибо служит Богу, наказывая творящих зло" [ 193]. Апостол Петр: "Живите свободно, но не позволяйте свободе становиться прикрытием для зла" [ 194].
Вернемся теперь к вопросу о любви, из которой должно происходить сопротивление злу. Из двух основных заповедей любви к Богу и любви к ближнему - первая является более важной, первоочередной. "Абсолютно цельною и полною может быть только любовь к Богу - к абсолютно цельному и полному совершенству" [ 195]. Как же можно любить человека, несущего зло? Стопроцентных злодеев не бывает. В любом злодее есть и что-то доброе. Может быть, надо любить только добрую часть злодея и ненавидеть злую? Нет, это невозможно. Ильин говорит, что при столкновении со злом любовь видоизменяется и принимает форму "отрицающей любви", т. е. ради любви к Богу сдерживается, ограничивается любовь к человеку. "...Остается одно-единственное, универсальное правило: "противиться злу из любви" - из любви отдавая все свое, где это нужно; из любви понуждая и пресекая, где нужно; из любви уговаривая и из любви казня, и из любви не отдавая ничего своего, если это "твое" есть больше, чем твое, если оно есть в то же время - Божие: святыня, церковь, родина или их вещественное воплощение" [ 196].
Посредством физического пресечения невозможно сделать злого человека добрым. Для этого борьба со злом должна вестись во внутреннем мире человека самим этим человеком в процессе его духовного самовоспитания. И только в этом случае мы можем говорить о победе над злом путем его ослабления, трансформации и окончательного исчезновения. Поэтому физическое пресечение зла не увеличивает количество добра в мире, а только уменьшает количество зла. И поэтому его роль подготовительная, оно расчищает дорогу добру, создает для добра необходимый фундамент.
Физическое заставление, таким образом, не только является нравственно оправданным в борьбе со злом, но может быть "прямою религиозною и патриотическою обязанностью человека" [ 197].
Сохраняет ли человек свое нравственное совершенство, убивая другого в ходе борьбы со злом? Ильин говорит, что как бы ни была оправдана необходимость убийства, оно остается сознательно допущенным нравственным несовершенством [ 198] и неправедностью. Но неправедность этого выхода наименьшая, так как иной выход из возможных - несопротивление злу - будет намного более неправедным. И такое убийство не может быть признано греховным [ 199], т. к. оно является духовной обязанностью человека.
Ильин предупреждает, о том, что не следует "возносить силу и меч на высоту совершенства и святости" [ 200], они являются лишь человеческими средствами, а не Божьими. "Освящение меча" есть другое неверное крайнее решение, противоположное непротивлению. Убийство в борьбе со злом есть суть человеческое средство, а не Божественное. Ответственность за него несет сам человек, а не Бог.
Ильин говорит о "духовном компромиссе", к которому обязан прийти борющийся со злом, и который "есть бескорыстное приятие своей личной неправедности в борьбе со злодеем как врагом Божьего дела" [ 201]. И в этом - один из элементов героизма борца со злом. Борец со злом должен найти в себе силы преодолеть и свое внутреннее сопротивление неправедности, и возможное осуждение со стороны окружающих. Все это в сочетании с непосредственными трудностями, лишениями, угрозой самому погибнуть в борьбе и составляет героизм борца.
Заканчивает Ильин свою книгу изложением необходимости духовно-нравственного очищения борца, т. е. покаяния. Воин как носитель меча нуждается в священнике, в монахе как в духовнике, в источнике живой чистоты, религиозной умудренности. Здесь он укрепляет свою совесть, проверяет цель своего служения и очищает свою душу. И самый меч его становится огненной молитвой. Таков Дмитрий Донской у Св. Сергия перед Куликовской битвой.
Священник же, монах, как живой носитель чистоты и праведности приобщается через воина к бремени мира, к его страданию и героической неправедности. Он уже не замыкается в своей праведности. Он бережет ее уже не только для себя. Он не отворачивается от зла, а вступает в борьбу с ним, становясь соратником воину, благословляя его на подвиг, сохраняя для него чистоту и умудрение. Монах выступает как ангел-хранитель воина. И его молитва становится подобной огненному мечу. Таков Св. Сергий, благословляющий Дмитрия Донского [ 202].
Итак, подведу краткий итог всему сказанному в настоящем приложении.
Сопротивление злу является святой обязанностью человека, его миссией на земле, и в случае невозможности или недостаточности только морального, духовного сопротивления, человек должен прибегнуть к сопротивлению физическому.
1 октября 1997 года
Библиография
[1] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с. 8.
[2] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с.15.
[3] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с. 19.
[4] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с. 20.
[5] Платон. Сочинения. М., 1971, т.3, ч.1.
[6] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с. 20-27.
[7] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с. 31-32.
[8] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с. 34.
[9] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с. 36-37.
[10] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с. 95.
[11] Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, с. 96.