Обычные разговоры вели соседки, ничто их не удивляло, в эти дни в каждом доме полно напастей.
- У меня ничего не берут, отвадила, - всем на удивление буркнула ширококостная Килина Моторная.
Соседи в ум не возьмут: как сумела? Как исхитрилась?
- ...Приходит такой разбойник за молоком, мотает руками...
"Корова болеет", - говорю.
"Веди в хлев".
Как глянул - брезгливо скривился - корова вся в навозе измазалась, хворая...
"Кур есть?"
"Нету".
Немец хочет лезть на чердак.
"Нету лестницы, порубила на топливо".
Бегает по двору, ищет лестницу, а она припрятана в дровах.
Увидел под шестком решето яиц.
"Тухлые яйца", - говорю.
Не поверил.
Сидели две поздние квочки, немцы унесли их, яйца и застыли, протухли. И все-таки я прогадала, - вынуждена была сознаться женщина, - мне бы переложить яйца в тряпку, а то забрал немец с решетом. Еще и связку яблок прихватил, что сохли под стрехой.
Соседок не столько опечалила, сколько развеселила эта история - не каждая бы сумела так околпачить немца.
- Счастливо отделались, - заметила длиннолицая Веремийка.
Женщины одобрительно посматривали на Килину, - сумела перехитрить курохватов, не каждая бы отважилась на это. Хотя, правду говоря, нынче даже пожилые люди не то чтобы осмелели, а озлобились.
Одна Веремийка не разделяла общего настроения, видно, согнуло ее пережитое. Что поделаешь против произвола? Против злой силы?
У Веремийкиного двора остановилась машина, видно, по чьему-то навету. Немцы шастают по двору, шарят на задворках, заглянули в омшаник, увидели ульи.
"Жу-жу есть?"
"Безматок, - говорю, - зажировала, отрутнявила матка".
Да им хоть говори, хоть не говори - вытаскивают улей во двор, крышку сняли, пук соломы подожгли, кладут на рамы. Пчела вылетает, крылышки обгорают, она падает.
Стою, плачу.
"Берите мед, - говорю, - не губите пчел".
Плюгавый вахлак хвать меня за плечи да как рванет, я со всего маху наземь. Хорошо, думаю себе, хоть старика нет, в поле работает, а то без крови не обошлось бы.
Прокурили они дымом все пять ульев. Пчелы, которые уцелели, вьются над двором, тучей закрыли небо, потом полетели в сторону заходящего солнца - на погибель. Ежели в трубу залетят, дымом задушит, а ежели в лес, в дупло - не успеют натрудиться: давно и цвет посох, и лист пожелтел.
Повырезали соты, покидали в ведра, открыли сундук, взяли скатерть, два полотенца, замотали ими ведра, сели в машину и уехали.
Тут загорелся плетень - и нечем залить огонь, - ведра-то забрали, огонь ползет от хлева к хате. Так я плетень топором рубила, растаскивала. Ладно, хоть топор с собой не забрали.
Пришел под вечер старик и упал на улей, думала, не встанет больше. Под ногами хрустят обгорелые пчелы, ползают, жалобно звенят. И ничем не можешь помочь им - опалены крылышки. Я бы по корове не так тужила, а из-за пчел глаза не просыхают. Старик хотел было идти с жалобой к гебитскомиссару, да люди отсоветовали. Слух прошел, что гитлеровцы собирают мед на отравленные конфеты, которыми мажут детям губы, чтобы дети умирали.
По мнению Жалийки, не станут они переводить мед, на это найдутся всякие другие сласти...
История эта угнетающе подействовала на женщин, хотя у каждой полно своих невзгод. Да и что значат все эти невзгоды перед общей бедой?
Как водится, каждая торопится дополнить рассказ соседки случаем из своего опыта.
К Меланке Кострице зашли двое гитлеровцев, сбросили забрызганные грязью шинели - почисть.
- "Нету щетки". Один вынимает из кармана маленькую щеточку, подает мне. Сами стоят над душой, понукают. Почистила шинель, немец хочет забрать щетку, другой не дает - почисть и мою. Почистила и другую шинель. На припечке сохло мыло. Немец говорит - полей на руки. Мне рубашки нечем будет выстирать, думаю себе, в воскресенье выменяла брусочек мыла на базаре за пятнадцать початков кукурузы. Измылил полбрусочка! Набрал полную горсть мыльной пены да мне - раз в лицо! Стою, не пойму - за что? "Ты зачем моей щеткой чужую шинель чистила?"
Скоро уже никого и ничем не удивишь, право. Нет хаты, которую бы не запоганило гитлеровское "воинство".
- ...Разве что одной старостихе Соломии оно по душе. Вся так и цветет, завидев чужеземца, - говорит Меланка Кострица. Видно, в курсе последних новостей на селе. - Едет немецкая кухня, так Соломия бежит наперерез: вставайте у меня под тополем - колодец близко, шнапс будет! Еще и прибавит: мы вас двадцать лет ждали, все глаза проглядели, наплакались... Помои сливайте вот сюда, в этот бочонок, будет свиньям...
- А чтоб тебе провалиться! - не стерпела Варвара Снежко.
Женщины наперебой принялись проклинать Деришкуриху и весь Деришкуров род.
- Ох, и хваткая баба, ведрами лапшу, рис носит, свиней, коров кормит...
- А думаете, Селивон не знает, на чем свет держится? На соли да на зерне в трудное время озолотиться можно.
- Соломия водку на коромысле носила...
- Санька бархатный занавес в Доме культуры сорвала, в сундук спрятала.
- Где только бомба упала - Санька туда бегом за поживой. Мыловаренный завод в Лебедине разбили, девка села на бочку, в руке топор - зарублю, кто подойдет!
В печенках сидит у людей Селивонова семья. Меланка Кострица вспоминает, - это у всех на памяти, - как Соломия в свое время скрытничала, прибеднялась: "И картошка-то не уродилась, и корова не доится, и куры не несутся, и огурцы не завязываются, и капусту блоха поела, и сад пустым-пустехонек, и курчат лисица потаскала, и медосбор плохой, и рыба не ловится, и на помидорах завязи нет". Век жила на мудрой поговорке: скупа - не глупа. Теперь вот дождалась своей поры, живет припеваючи, палец о палец не ударит. Зачем, когда люди из страха на нее горб гнут, и косят, и носят... Еще и издевается над теми, кто честно трудился в колхозе.
- Слава богу, что я при советской власти свое здоровьечко берегла, теперь оно кстати...
Каждое воскресенье гребет барыши от продажи самогона, керосина, соли, мыла - мало призапасла?
- Я купецкая дочь! Всего полно было, а ни обуться, ни одеться! Одежу моль поела. Зато теперь все завидуют... Вышла раз за ворота, яйцо лежит, кто-то подкинул - не иначе заговоренное. Чтобы добро в доме перевелось. Под вечер схватило поясницу, не повернуться. Крутит, ломит - сглазил кто-то. Мало разве завистливых глаз? Старосте почет и уважение, везде честь и место. У нас все начальники задобрены. Надо бы позвать Гапониху, чтобы сбрызнула с уголька - черный глаз, карий глаз, минуй нас.