Хоть бы скорее из лесных чащоб пришла весточка, подруги знали бы тогда, что им делать, не стали бы сидеть дома, коптить небо, терпеть издевательства да ждать бесславной гибели.
Где они, милые, дорогие Марко и Сень, помнят ли еще о своих верных подругах?
15
Над головой нависло серое небо, студеные ветры гуляют на просторе, сметают березовую листву, глаз притягивают сочные зеленые всходы, лесные сполохи осени. Грозные взрывы сотрясают воздух, мощный гул волнами разносится далеко окрест. Истомленные, обросшие лица темнеют. Трое брели навстречу людскому потоку, день и ночь валом валившему на восток. Чавкает грязь под ногами, ревет скотина, глухо урчат тракторы, вязнут по ступицу телеги. На телегах матери с детьми, домашний скарб. Заляпанные грязью пастухи гонят гурты коров. Старики и дети, платки и бороды, молчаливые, изнемогшие, придерживаются обочин. У каждого в руках узелок.
Трое идут навстречу людскому потоку, приближаются к селу.
- Не уведи Перфил коней, не месили бы теперь грязь, - угрюмо буркнул Марко.
- Нет худа без добра, - заметил Мусий Завирюха, - пустит слух, что мы подались на Волгу.
- Передохнём здесь, - кивает Павлюк на хату в стороне от дороги, на пригорке.
Мусий Завирюха пристально всматривался в раскинувшиеся перед ними окрестности - леса да овраги, - что-то обдумывал. Невысокий, коренастый Марко шел следом.
Двери в хате распахнуты настежь, посередине сеней круглая яма, куча свежей глины. Друзья поняли, что пришли не вовремя, однако хозяйка, пожилая, седая женщина, повела путников в просторную хату, усадила за стол - теперь не разберешь, когда кстати, когда нет. Поставила крынку простокваши, миску огурцов, помидоров. Хлеба и сала у путников своего хватало.
Над селом нависла угроза фашистской неволи, и хозяйка с молодухой хлопотали возле ямы. Обложили толстым слоем пакли, поставили туда кадку, насыпали зерном - не заплесневеет, не вздуется, не отсыреет. Накрыли досками, засыпали землей. Марко хотел было помочь, да женщины сказали обойдутся без посторонней помощи. Не мешает и домашние пожитки припрятать - верхнюю одежду, обувь поновее. Враг на все зарится. Вдалеке гремели пушки, в хате тревожно звенели стекла.
Скоро прибыли еще постояльцы - молодая женщина с изможденным лицом и с нею две девочки и мальчик, почти ровесники. Через плечо у женщины висела сумка с мукой, крест-накрест другая - с одеждой. У детей тоже были узелки. За семьей бежала коза, она осталась за порогом и теперь тыкалась головою в дверь.
- Беда с этой козой, - словно оправдываясь, сказала женщина, красноармейцы по дороге взяли нас на машину, так коза принялась так жалобно кричать, что дети с плачем вылезли из машины, жаль стало бросать ее. А с козою кто возьмет? И без козы плохо. Дорогой подоим, сварим галушечек, так и перебиваемся...
При этих словах хозяйка втянула в хату козу, дала капустного листа; завидев детей, коза мигом освоилась с новой обстановкой, повеселели и дети.
Мусий Завирюха пригласил семью к столу, нарезал хлеба, сала, хозяйка поставила миску слив и яблок. Изголодавшиеся дети несмело присели к столу. Мусий Завирюха вложил каждому в руку по куску хлеба и сала. Хрустели огурцы на зубах. Коза потянулась мордой к столу, и мальчик, опасливо озираясь, дал ей корочку хлеба. Будь это свой хлеб, заработанный, он бы ни минуты не колебался. Белоголовый мальчуган и чернявенькие девчонки заинтересовали Павлюка. На какое-то время изба превратилась в детский сад. Озабоченности на лице как не бывало, взгляды прояснились. Смуглая, приятной наружности женщина не столько ела сама, сколько старалась накормить детей.
- Все ваши? - нечаянно вырвалось у Павлюка.
- Мои, - чуть замявшись, ответила мать, и губы ее дрогнули в слабой улыбке.
Павлюк больше не расспрашивал, хотя и почувствовал - женщина что-то недоговаривает.
Наевшись досыта, дети примостились на полу. Павлюк, сняв с них ботинки, попросил у хозяйки теплой воды - промочили ноги ребята.
Незаметно надвинулись сумерки, глухо позвякивали стекла от взрывов, дети, устав за день, спали крепким сном, а взрослые слушали невеселую повесть женщины.
...На Житомирском шоссе народу - хоть пруд пруди, сбились в кучу сутолока, паника... Кто станет под бомбами убирать с дороги искалеченных лошадей, разбитые телеги с домашним скарбом, покореженные тракторы, образовался затор. Бомбы падали на беззащитных людей, на мирные хаты, куда ни глянь - горят села. Люди сквозь смерть рвались на восток, не останавливаясь ни днем ни ночью, - боялись, как бы не накрыла гитлеровская орда. С обожженным ребенком на руках бежала мать, с перебитыми ногами лежали на дороге женщины, старики, изувеченные, растоптанные дети, стояла девушка без рук, кровь ручьем сбегала на дорогу...
Учительница Галина Петровна с двумя девочками свернула с шоссе, кинулась напрямик полем, перелеском. Кормилица коза не отставала от них ни на шаг. Кто обзавелся телегой или тачкой, - имущества прихватил побольше, зато связал себе руки.
Расположились лагерем в редколесье, в ложбинке, на некотором расстоянии от шоссе. Занимался малиновый рассвет. Клокотало варево в котелках. Костры раскладывали из сушняка, бездымные. Заморенные, истомленные люди, хоть и проголодались, нехотя хлебали горячую жижу, кормили детей.
Белоголовый мальчуган отбился от семьи, потерял мать, бросившуюся в лесок с сестричкой. Бродил среди чужих людей, смотрел голодными глазами, как дети располагались вокруг мисок. Закутался с головой в свою одежонку, прилег под кустом, укрылся от людских глаз со своей тягостной думой.
Смуглая, худенькая учительница скупыми словами передавала эту печальную историю, но тем сильнее брала она Марка за душу. В трудную минуту, когда смерть витает над головой, не каждый заметит голодного и беспомощного, разглядит горечь и отчаяние в детских глазах. Мальчуган сам ведь не осмеливается обратиться к людям за помощью, у них своего горя хватает.
Марко ушел в свои мысли. Сколько их нынче, таких вот отощавших, натерпевшихся страха детей. Он ясно представляет себе, как теплая рука коснулась мальчугана, что накрылся с головой, только чтобы скрыть от посторонних глаз детскую свою обиду да и самому не видеть, как дети мотают ложками.
Ласковая женщина разбудила мальчика, подвела к чугунку, за которым сидели две чернявенькие девочки, которые охотно отдали белобрысому своему соседу тепло своего сердца и ложку в придачу. Мальчик несмело начал вытаскивать из чугунка галушки, а на ресницах дрожали слезы. Вся эта сцена четко и ясно встала перед Марком - и взгляд, и выражение, и движение руки, - будто он сам там присутствовал.
Мальчугану впервые пришлось познать горький жизненный опыт.
Случайно встретились в деревенской хате, судьба сроднила их. Хозяева легли спать, света не зажигали, а печальный женский голос льется и льется во мраке ночи.
Привязался мальчик к своей новой матери, пригревшей его. Как ни трудно приходилось, а бросать на произвол судьбы беспомощного мальчонку совесть не позволит. Решила Галина Петровна принять его в свою семью. Где двое своих, там и третьему будет место. Да и девочки - Галя семи лет, Аленка восьми - привязались к Сашку. Еще бы, такая новость - мальчик объявился в доме. И уже Сашко стал как родной, только козу пусть не кормит, потому что коза наша. А Сашко чей? Разве не наш? - поправляла мать семилетнюю дочку. Так добрели до Харьковщины, где учительница и застряла в сельской школе. Работала у молотилки, присматривала за коровами, белила школу, возила торф, и эта будничная работа давала столько радости и удовлетворения, что вовек бы, кажется, ее не оставила, если бы не подступившая вплотную беда... В темноте кивнула на окна, как раз в эту минуту они жалобно зазвенели. У Марка защемило сердце. Женщина примолкла, видно озабоченная мыслью, где искать спасения. Такая с виду хрупкая, а душой стойкая, не растерялась, не пропала с тремя детьми. Марко интересуется, есть ли у них родные.
Есть, да никто не решился бросить родное гнездо. Муж, политрук на Западном фронте, одобрил ее решение, когда узнал, что она подобрала потерявшегося ребенка, написал письмо мальчику, чтобы хорошо учился, а добьем фашистов, тогда и родню найдем. Просил девочек не обижать Сашка, жить дружно.
Мальчик оказался послушный, картошки с детьми начистит, нарвет травы, приберет в доме, пока мать придет с работы. То, бывало, девочки скучали, а со скуки ссорились, теперь с Сашком им веселее - игры, затеи разные выучил их песням про Чапаева и партизан, и уже нет того, что Сашко не наш. А детские мечты, забавы устремлены в одну сторону - Галя мечтает стать пилотом, разить врага, как гордый сокол Супрун. Сашко непременно будет танкистом, а самая маленькая - Аленка, насмотревшаяся страхов, хочет стать доктором...
Учительница примолкла, и друзья, хоть и не видно было в темноте, почувствовали, как по ее исхудавшему лицу пробежала мягкая и вместе с тем горькая усмешка. Друзья не сомневаются, что Сашко в заботливых руках, что дети - вся радость, вся утеха этой хрупкой женщины. В отчаянии тянется к детям, словно чайка крыльями, прикрывает их от всякой напасти. И Марко почуял, как эта, вроде бы будничная и в то же время волнующая, встреча закаляет волю, вливает в человека новые силы. Суровая пора поставила народ перед испытанием духовных сил, и Марко, в который уже раз, проникается твердой верой, что мы непобедимы.
Женщина прикорнула рядом с детьми, друзья тоже вздремнули на лавке, не заметили, как ночь прошла. Под утро окна в хате зазвенели еще звонче, видно, враг наседает. Друзья успели сродниться с молодым семейством, прощальным взглядом окинули детей, спавших глубоким, безмятежным сном, простились с учительницей, - кто знает, доведется ли встретиться после победы? Нате вот харчей на дорогу. Поклонились гостеприимной хозяйке, давшей им приют.
Опять сечет колючий ветер, гонит листья, отливающие всеми красками осени. Молчаливые, хмурые бредут они трое навстречу огненным сполохам и громам.
16
Селивон очень мягко обошелся с Теклей, не ругал, не кричал, напротив, вразумлял молодицу:
- Знаешь, в какое время мы живем? Из какой ты семьи? Отец твой погнал скот для Красной Армии. Всякое может с тобой случиться... Либо в Германию загонят, либо здесь повесят... Вот мне нужно двадцать девчат набрать. Где я их возьму? А тебе так ли, эдак ли не миновать беды. Никто добрым словом не вспомянет... Так ты обменяй свою корову. Я тебе телочку дам. Все равно ведь заберут. Не все ли тебе равно? Я породистый скот завести хочу. У тебя корова племенная, удойная...
- А я чем ребенка кормить буду? - строго спрашивает Мавра старосту.
Текля, которая все еще не могла оправиться, гадливо отмахнулась от старосты - отстаньте вы!
Не пожелала по-доброму договориться, только пуще разозлила Селивона, он грозился разнести, разметать усадьбу, а Теклю сгноить в гестапо, на барабан иссушить...
Нет, староста слов на ветер не бросает, семья очень скоро получила возможность в том убедиться.
Селивон с полицаями устроил контрольный удой и наложил на каждый двор по девятьсот литров молока в год! Пошла после того слава, что сам гебитскомиссар отметил его вниманием. У соседей по шестьсот, семьсот литров, а Буймир все села перещеголял. Сама Санька, - уж она ли не прославленная доярка! - проводила контрольный удой. И очень тем кичилась она-де тоже не сидит без дела, помогает немецкому командованию, услужила коменданту, можно не сомневаться, что до Шумахера дойдет, Курт даст знать...
Меланка Кострица у колодца жаловалась: я корову корми, а гитлеровцы молоко будут пить! Чтоб вы смолы напились!
Да разве ж она одна? Все село роптало, только потихоньку от полицаев.
Вышел приказ от коменданта отобрать у активисток коров. У старосты, известное дело, все активисты на учете, не приходится голову ломать. Кому лучше знать, как не ему? Всяк дрожит за свою судьбу - откуда знать, на кого староста покажет.
Селивон высматривает по дворам, у кого получше корова. Зашел к бабке Капитолине - где твои сыны, а? Открывай-ка хлев! - хотел страху напустить, да увидел, что корова непородистая, ушел со двора.
Тихон, тот чувствует себя полновластным хозяином на чужом дворе, шагает прямиком к хлеву, накидывает корове веревку на рога, не смотрит, что все домочадцы высыпали на порог, онемевшие, перепуганные, рта раскрыть не смеют. Что они могут поделать? Попробуй возрази. Длинный, как жердь, Панько Смык выводит из хлева корову, та послушно идет за полицаем. Тихон мало ему, что разоряет людей, еще и на смех поднимает Теклю:
- Знаешь, какого ты роду-племени? Активистка! Веди корову! Хватит партизанам молочком лакомиться!