Кончив измерять вскопанную Галей делянку, Келиберда шваркнул сажень оземь.
- Всегда копальщицы две сотки копали, а Галя - четыре! И каждая из девушек так! Да еще и чернозем дернистый, лопаты не вывернешь, переплел пырей, не перережешь...
- Кто бы мог подумать, - вставил Арсентий, - Наталка Снежко, дивчина неказистая - четыре сотки перевернула!
Арсентий разминал крепкими пальцами комья, казалось, не мог надышаться запахом земли, готовой принять в себя зерно. Салтивец тоже принюхивался, должен был признать:
- Потрудились девчата, земельку подготовили на славу - что каша! Сколько исходили поля, везде палка мягко идет в землю, ни одного огреха!
- Опорочить комсомольских девчат хотели недруги, - признал заместитель председателя, то есть Родион.
Мало того, что признал... Встретив как-то на улице пышнотелую Соломию, пригрозил молодице:
- Ты что это, ломаешь движение?
- Вот ей-богу же, слыхом не слыхала!
- Девчат порочишь!
Оторопело таращила глаза - ничего не знает не ведает...
Родион только головой повел, - у Соломии сердце екнуло, знает, что этот человек шутить не любит.
Девчата борются за фронтовой урожай, а эти бездельницы знают только свои огороды, на собрания не ходят да еще и разводят агитацию!
Соседи имели возможность убедиться - как ни заманивали сластолюбивые молодицы Родиона, как ни завлекали, он остался непоколебим.
После того как на собрании Родион вывел клеветников на чистую воду, молодицы прикусили языки. Будто в рот воды набрали. Будто ничего не было. Будто никто не выслеживал девчат. Не бегал тайком в поле, не искал огрехов!
8
Жалийка как раз пересекала солнечную поляну, когда зазвенел молот в кузнице; женщина замерла посреди улицы, очарованная тем, звоном, сразу празднично стало на душе. Люди выбегали из землянок с сияющими лицами. Обычное когда-то явление - в кузнице звенит молот - сейчас взбудоражило всю улицу. Словно новые силы вливал, пробуждал новые надежды кузнечный молот.
И сама кузница досталась не просто, и события, в ней происходящие, необычные: Повилица учит кузнечному делу Голивуса, который сегодня впервые встал к наковальне, - человек крепкий, под руководством опытного мастера и овчар может стать кузнецом!
Пока наладили кузницу, Текля весь свет обегала. Все дороги, однако, вели в райком.
Отрядила людей на розыски, чтобы собрали плуги, культиваторы, бороны - брошенные на полях, они зарастали бурьяном. Собрали по оврагам и канавам ржавое железо, сволокли к кузнице. Особенно колеса.
Примечали люди: где ни ступит Теклина нога - все там оживает. Людей охватил трудовой подъем. Тележник Онищенко сбивает тачку, кузнец натягивает шины на колеса.
А нынче кузнец Повилица учит овчара, как выковать лемех, чтобы не залипал землею, чтобы не зарывался в землю, не вылезал из борозды и не делал огрехов.
Нет, конечно, науки мудренее чабанской, считал Голивус, но теперь убедился, что в кузнечном деле тоже есть над чем помозговать. Хитрая штука так наладить плуг, чтобы не засыпал борозды, не садился на пятку, чтобы не извивалась борозда гадюкою.
Текля наведывалась в кузню, не то чтобы торопила, скорее поднимала настроение мастеров: жаворонки щебечут в поле - сколько кузнецы думают плугов поставить?
Повилица отвечал бригадиру:
- Боишься, кони будут стоять без дела?
Не сразу далось Голивусу кузнечное ремесло в руки. Упаришься, покуда выкуешь лемех, приладишь колесо к передку плуга. Не без подсказки Повилицы, понятно. Плохо, молотобойца нет у них. Где его нынче взять?
На заседании правления пришли к такому решению, Мусий Завирюха предложил:
- Тележников у нас нет, один Онищенко, так вот - к весне сколотим тачки, чтобы на своем горбу кладь не таскать.
Онищенко ладил тачки и одновременно, пока не сошел снег, рубил в лесничестве деревья - дубки на стан, берестки на грядки, молодые вязы на спицы, - к лету, к страде надо смастерить хотя бы две арбы. Тут новая забота - откуда взять лошадей?
Галя с подругами случайно набрели в овраге на двух приблудных коней, объедавших кустарник. Текля побежала к Арсентию за советом. Тот прихватил торбинку свеклы, немного дегтю и отправился в лес.
Когда Текля, пропахшая ветром, возвращается с поля, кузнецы уже караулят ее. При ней как-то дело спорится, складнее куется лемех, натягиваются шины на колесо, пригоняется втулка, быстрее прилаживается к плугу колесо. Не всякий, например, знает, что такое туковая сеялка, гавардовская борона. А Текля знает. И сеялку умеет выверить, настроить косилку, сортировку, веялку, змейку. А пока что женщины веяли ячмень решетом на ветру. Просо перебирали при каганцах, отделяли щурец; от гречки - рыжеватое лущеное зерно, от ячменя - мелкое, битое, от подсолнуха - пустое, сгнившее.
Еще не просохла земля, а Текля уже вывела женское звено - все поле запестрело платками. Бурьян укоренился, не вытянешь, сбивали мотыгами донник, лебеду, вырубали лопатами осот, чертополох, сгребали в кучу, жгли. Ветер гнал запахи талой земли, лесной прели, рвал, выл, трепал сложенный в кучу бурьян, раздувал пламя. Девчата грелись у огня.
Галя беседовала с подругами: как бы все обрадовались, если б в поле вдруг заурчал трактор! Тепло заулыбалась. Подумать только, когда-то самая ходовая машина вдруг сделалась такой недосягаемой! А тракторист Сень, тихий, покладистый Сень, стал отважным танкистом!
- Знаешь, что сказал бы твой тракторист, - ответила на это размечтавшейся подруге Текля.
- Что? - уставились на нее девчата.
- "Девчата милые, вы хотите, чтобы я радиатор поломал на бурьяне?" И повернул бы назад.
Девчата рассмеялись - кому, как не тебе, знать, что тревожит тракториста.
Бригадиру надо ко всем подобрать "ключи" - к старым и молодым.
И опять нахмуренные брови, крепко сжатые уста, опять замахали девчата острыми тяпками - вырубали бурьян. А разве Наталке Снежко некого вспомнить? Или Ирине Кучеренко?
Неугасимой ненавистью опалено девичье сердце - мать не порадуется на сына, дивчина - не встретится с милым, пока не будет уничтожен лютый враг.
Девичьи мысли витают над полем боя, незримой защитой над милым, чтобы миновала его вражья пуля.
...Вьется смерть над головой Сергея, не помогло заклятие, опять лежит в госпитале. Наталка охотно проведала бы его, да как бросить поле, это тот же фронт; отписала, что ждет его, надежда ты моя, мое серденько...
Знает ли дивчина, что эти ее слова, обретя могучую силу, поставят на ноги искалеченного солдата?
Тощие лошаденки с натугой тянули плуги, острые лемехи перерезали корешки, исходившие пахучим соком. Блестящие пласты не рассыпались, не распадались - так переплели землю корни. Солнце пригревало костлявые спины склонившихся над плугом хлеборобов, которые уже не одну весну вбирали весенние запахи, пробуждали землю от зимнего сна. Прокаленные ветрами, седобородые, мудрые, неторопливо шли бороздою, крепкие в коленях, едва касаясь плуга, думали извечную думу хлебороба.
Еще только первую борозду прошли, а уже беспокойство взяло. Заслышав мягкий, певучий голос, пахари остановились. Текля бросала тревожный взгляд на борозду - плуги переворачивали дернистый верхняк. Пахари сами это видят, вековой опыт за плечами: засохнут пласты - никакой бороной не раздерешь.
Щедро знанием и опытом наше время, не принято у нас таить их про себя. Юный ум жадно вбирает по капле народный опыт и сам обогащается.
Текля с кузнецом ходили по пахоте, постигали полеводческую грамоту.
- Нет у нас дисковых борон, чтобы перерезать эти дернистые пласты...