о бале. И на следующее утро первые оказались в Лонгборне, готовые слушать и рассказывать.
– Для вас, Шарлотта, вечер начался неплохо, – обратилась миссис Беннет к мисс Лукас. –
Ведь первый танец мистер Бингли танцевал с вами.
– Да, но он был больше доволен своей дамой во втором танце.
– Вы говорите это, потому что он пригласил Джейн еще раз? Что ж, он и впрямь вел себя
так, будто она ему приглянулась. Я даже кое-что слышала по этому поводу – не помню
подробностей, – что-то в связи с мистером Робинсоном.
– Быть может, вы имеете в виду его разговор с мистером Робинсоном, который я случайно
подслушала? Разве я вам его не передала? Когда мистер Робинсон спрашивал его – нравится ли
ему наше общество, не находит ли он, что в зале собралось много хорошеньких женщин и
которая из них кажется ему самой красивой, он сразу же ответил на последний вопрос: “О,
разумеется, старшая мисс Беннет! Тут даже не может быть двух мнений!”
– Честное слово, сказано довольно решительно. Можно подумать, что… Но вы знаете – все
может кончиться ничем.
– Не правда ли, я была более удачливой шпионкой, чем ты, Элиза? – сказала Шарлотта. –
Мистер Дарси говорит менее приятные вещи, чем его друг. Бедная Элиза! Ты, оказывается, всего
лишь “как будто мила”!
– Надеюсь, вы не станете вбивать Лиззи в голову, что она должна быть задета его словами?
Понравиться такому несносному человеку было бы просто несчастьем. Миссис Лонг сказала
вчера, что он просидел около нее полчаса кряду и за все время даже не раскрыл рта.
– Уверены ли вы в этом? – спросила Джейн. – Нет ли тут какого-то недоразумения? Я
хорошо видела, как мистер Дарси с ней разговаривал.
– Пустяки! Она его под конец спросила – понравился ли ему Незерфилд. Вот ему и
пришлось что-то ответить. По ее словам, Дарси сделал это весьма неохотно.
– Мисс Бингли сказала мне, – заметила Джейн, – что он терпеть не может подолгу
беседовать с посторонними. Зато с близкими друзьями он держится необыкновенно приветливо.
– Вот уж не поверю здесь ни единому слову, дорогая. Если бы он умел быть приветливым,
он бы поговорил с миссис Лонг. В чем тут дело, мне совершенно ясно: он лопается от гордости,
а тут до него как-то дошло, что у миссис Лонг нет экипажа и что на бал она прикатила в
наемной карете.
– Меня мало трогает, что Дарси не беседовал с миссис Лонг, – сказала Шарлотта. – Но мне
жаль, что он отказался танцевать с Элизой.
– На твоем месте, Лиззи, – сказала мать, – в следующий раз я бы сама отказалась принять
его приглашение.
– Думаю, что я могу обещать вам никогда с ним не танцевать.
– Признаюсь, – сказала мисс Лукас, – гордость мистера Дарси задевает меня не так сильно,
как чья-либо другая. У него для гордости достаточные основания. Приходится ли удивляться,
что столь выдающийся молодой человек, знатный и богатый, придерживается высокого мнения
о своей особе. Он, если можно так сказать, имеет право быть гордым.
– Все это так, – ответила Элизабет. – И я бы охотно простила ему его гордость, если бы он
не ранил мою.
– Гордость, – вмешалась Мэри, всегда отличавшаяся глубиною суждений, – представляется
мне весьма распространенным недостатком. Во всех прочитанных мной книгах говорится, что
человеческая природа ей очень подвержена. Весьма немногие среди нас не лелеют в своей душе
чувства самодовольства, связанного с какой-то действительной или мнимой чертой характера,
которая выделила бы их среди окружающих. Гордость и тщеславие – разные вещи, хотя этими
словами часто пользуются как синонимами. Человек может быть гордым, не будучи
тщеславным. Гордость скорее связана с нашим собственным о себе мнением, тщеславие же – с
мнением других людей, которое нам бы хотелось, чтобы они составили о нас.