появиться без них было бы невозможно. Во всех подобных вопросах я весьма щепетильна. Вам
следует послать Джона с юными леди, миссис Коллинз. И я очень рада, что мне пришло в голову
об этом упомянуть, – вы поступили бы опрометчиво, отпустив их одних.
– Мой дядя должен прислать за нами слугу.
– Ах, вот как, ваш дядя? Он держит слугу – мужчину, не так ли? Я рада, что у вас есть хоть
кто-нибудь, кто может подумать об этих вещах. А где вы будете менять лошадей? Разумеется, в
Бромли. Вам достаточно назвать мое имя в “Колоколе”, и о вас непременно позаботятся.
У леди Кэтрин было еще немало замечаний по поводу их поездки, и, так как не на все свои
вопросы отвечала она сама, к ним все же приходилось прислушиваться. Элизабет могла этому
только радоваться, ибо в любую минуту была способна погрузиться в собственные мысли и
забыть, где она находится. Мысли эти следовало отложить до свободного времени – в
одиночестве она была готова отдаться им целиком. И она ежедневно отправлялась одна на
прогулку, в течение которой получала полную возможность предаваться своим печальным
раздумьям.
Письмо мистера Дарси она выучила почти наизусть. Элизабет обдумала в нем каждую
фразу, и ее чувства по отношению к автору в разные моменты были самыми противоречивыми.
Когда она припоминала тон, которым он говорил, предлагая ей руку, душа ее по-прежнему была
полна негодования, но при мысли о том, как грубо и несправедливо она его обвинила и
оттолкнула, весь ее гнев сосредоточивался на ней самой, а его обманутые надежды находили
отклик в ее сердце. Его привязанность заслуживала благодарности, а характер – уважения. И все
же он был ей по-прежнему неприятен, – она ни минуты не жалела о своем отказе и вовсе не
испытывала желания еще раз его увидеть. Собственное ее прежнее поведение служило для
Элизабет постоянным поводом для недовольства собой. Еще большую муку вызывали в ней
мысли о слабостях ее близких. Не было даже надежды, что они когда-нибудь будут преодолены.
Отец, которому доставляло удовольствие смеяться над младшими дочками, никогда не возьмет
на себя труд обуздать их легкомыслие. А ее матери, собственные манеры которой были далеки
от совершенства, даже и в голову не приходило, что с младшими дочками не все обстоит
благополучно. Элизабет и Джейн нередко пытались хотя бы немного образумить Кэтрин и
Лидию. Но разве они могли надеяться на успех, не встречая поддержки со стороны миссис
Беннет? Раздражительная и слабохарактерная Кэтрин, полностью находившаяся под влиянием
младшей сестры, в ответ на замечания Джейн и Элизабет лишь обижалась. А своевольная и
беззаботная Лидия вообще не обращала на них внимания. Обе младшие сестры были
невежественны, ленивы и тщеславны. Было ясно, что они не перестанут кокетничать, пока в
Меритоне останется хоть один офицер, а так как прогулка из Лонгборна в Меритон не
составляла труда, им предстояло бегать туда до скончания века.
Другим источником ее постоянных огорчений были мысли о Джейн. Письмо мистера
Дарси восстановило первоначальное доброе мнение Элизабет о Бингли и усилило значение
утраты, понесенной ее сестрой. Его привязанность оказалась глубокой, а упреки его поведению
– необоснованными, если только не считать недостатком слепое доверие к другу. Как грустно
было сознавать, что столь прекрасная партия, благоприятная во всех отношениях и обещавшая
такую счастливую жизнь ее сестре, расстроилась из-за глупости и бестактности ее ближайших
родственников!
Если ко всем этим обстоятельствам добавить разоблачение подлинного облика Уикхема,
нетрудно понять, что, вопреки обычно присущей ей жизнерадостности, она чувствовала себя
угнетенной и с трудом могла сохранить на лице сколько-нибудь веселое выражение.
На протяжении последней недели пребывания у Коллинзов они навещали Розингс столь же
часто, как в первую неделю после прибытия в Хансфорд. Самый последний вечер перед
отъездом они тоже провели в гостях у леди Кэтрин. В течение этого вечера ее светлость
осведомилась решительно обо всех мелочах, связанных с их путешествием, растолковала, как им