Будем надеяться, что эта поездка заставит ее почувствовать свою незначительность. Во всяком
случае, ее поведение не может заметно испортиться без того, чтобы мы были вправе посадить ее
до конца дней под замок.
Элизабет пришлось удовлетвориться этим ответом. Так как собственное ее мнение не
изменилось, она ушла от отца разочарованная и огорченная. Не в ее характере, однако, было
таить досаду, углубляясь в собственные переживания. Она сознавала, что выполнила свой долг, а
печалиться заранее по поводу ожидаемых бед, усиливая их вдобавок своим беспокойством, ей
было несвойственно.
Если бы Лидия и ее мать узнали, о чем она говорила с отцом, они едва ли смогли бы найти
выход своему негодованию. Брайтонская поездка казалась Лидии вершиной земного счастья. Ее
пылкое воображение рисовало улицы курортного городка, заполненные пока еще незнакомыми
ей офицерами. Она видела себя предметом поклонения многих десятков молодых людей. Перед
ее мысленным взором вставал во всем блеске военный лагерь – стройные ряды однообразных
палаток и между ними 'веселые группы красавцев, щеголяющих в красных мундирах. И в
довершение всего Лидия представляла себе, как она будет сидеть в одной из этих палаток и
напропалую флиртовать по меньшей мере с шестью офицерами сразу.
Что бы она почувствовала, если бы узнала, что ее сестра пытается вырвать ее из этого уже
такого близкого и такого заманчивого мира. Чувства эти способна была бы понять одна миссис
Беннет, которая переживала почти то же самое. Только благодаря поездке Лидии она смогла
примириться с мрачной решимостью мужа не пускать в Брайтон всю семью. Но, оставаясь в
полном неведении о состоявшемся разговоре, обе они почти беспрерывно предавались
восторгам до самого того дня, когда Лидия должна была покинуть Лонгборн.
Элизабет предстояло встретиться с Уикхемом в последний раз. Встреча эта уже не могла
сколько-нибудь серьезно ее тревожить, так как она не раз виделась с ним после своего
возвращения. Их прежняя близость исчезла. Она даже научилась замечать в самой пленявшей ее
прежде мягкости Уикхема однообразную нарочитость, надоедающую и вызывающую досаду.
Более того, она находила новые поводы для неудовольствия в том, как он стал к ней теперь
относиться. В самом деле, напоследок он снова начал оказывать ей такое же внимание, каким
было отмечено начало их знакомства и которое после всего происшедшего могло ее только
оскорбить. И она потеряла к нему последнее уважение, как только заметила признаки этого
праздного волокитства. Решительно отвергая его любезности, она видела в них упрек своему
прежнему поведению. Только помня о нем, Уикхем мог считать, что при первом новом знаке
внимания с его стороны она будет польщена и пойдет ему навстречу, независимо от того, по
какой причине и на какой срок он от своего ухаживания воздерживался.
В самый последний день пребывания полка в Меритоне Уикхем вместе с другими
офицерами обедал в Лонгборне. И, не стремясь расстаться с ним в дружеских отношениях,
Элизабет в ответ на расспросы о ее жизни в Хансфорде рассказала ему о трехнедельном визите в
Розингс полковника Фицуильяма и мистера Дарси, спросив при этом, знает ли он полковника.
Уикхем показался ей озадаченным, смущенным, настороженным. Однако после недолгого
замешательства он, улыбаясь, ответил, что когда-то ему приходилось частенько встречаться с
этим человеком. Охарактеризовав его как настоящего джентльмена, он спросил, какое
впечатление полковник произвел на Элизабет. Она отозвалась о нем очень тепло. Как бы между
прочим Уикхем вскоре осведомился:
– Сколько времени, вы сказали, он провел в Розингсе?
– Около трех недель.
– Вы часто с ним виделись?
– Да, почти ежедневно.
– Его манеры сильно отличаются от манер его кузена.
– Да, весьма сильно.