спутнице жизни. Но там, где нельзя радоваться иному, истинный философ умеет извлечь пользу
из того, чем может располагать.
Элизабет никогда не закрывала глаза на то, что ее отец ведет себя не так, как должен был
бы себя вести примерный супруг. Это причиняло ей постоянную боль. Но, уважая его ум и
испытывая к нему благодарность за отцовскую нежность, она всегда старалась забыть то, что не
могла не замечать, и не задумываться над тем, насколько он заслуживает порицания, постоянно
нарушая долг уважения к жене и насмехаясь над ней в присутствии собственных детей. И теперь
Элизабет впервые с полной отчетливостью осознала, сколько вреда этот неудачный брак должен
был причинить выросшим в семье детям и к каким печальным последствиям приводило столь
неразумное употребление способностей их отца. В самом деле, будучи верно направлены, эти
способности по крайней мере помогли бы отцу воспитать достойных дочерей, если ему не под
силу было расширить умственный кругозор своей жены.
Довольная отсутствием Уикхема, Элизабет, впрочем, находила мало других причин
радоваться отбытию его полка. Встречи вне дома стали менее разнообразными. А непрерывные
сетования миссис Беннет и Китти на скуку и впрямь делали семейную жизнь весьма унылой. И
если Китти благодаря исчезновению источника беспокойства могла со временем снова обрести
доступную ей меру здравого смысла, ее младшая сестра, характер которой таил в себе
значительно больше опасностей, должна была под влиянием приморского городка и военного
лагеря сделаться еще более ветреной и безрассудной. На этом примере Элизабет лишний раз
убедилась, что долгожданное событие, осуществившись, вовсе не приносит ожидаемого
удовлетворения. Приходится поэтому загадывать новый срок, по истечении которого должно
будет наступить истинное блаженство, и намечать новую цель, на которой сосредоточились бы
помыслы и желания, с тем чтобы, предвкушая ее осуществление, испытать радость, которая
сгладила бы предшествовавшую неудачу и подготовила к новому разочарованию. В данное время
ее помыслы сосредоточились на предстоящей поездке в Озерный край [24]. Надеждами на эту
поездку она утешала себя в самые безрадостные часы, омраченные дурным настроением матери
и Китти. И если бы в путешествии могла принять участие Джейн, перспектива этой поездки
была бы вполне совершенной.
– Впрочем, это даже хорошо, – рассуждала Элизабет, – если что-то произойдет не так, как
мне бы хотелось. Если бы все было устроено по-моему, я непременно должна была бы со
временем разочароваться. А теперь, постоянно грустя о предстоящей разлуке с Джейн, я могу в
какой-то мере надеяться получить от поездки предвкушаемое удовольствие. Замысел, в котором
все части складываются вполне удачно, никогда не бывает успешным. И только если какая-
нибудь досадная мелочь нарушает гармонию, можно избежать полного разочарования.
Перед отъездом Лидия обещала матери и Китти присылать частые и подробные письма.
Однако каждое письмо ожидалось подолгу и оказывалось весьма кратким. В письмах к матери
Лидия сообщала только, что она и ее подруга сию минуту вернулись из библиотеки, куда их
сопровождали такие-то и такие-то офицеры и где ее привели в неописуемый восторг
необыкновенные орнаменты, или что у нее появилось новое платье или зонтик, который она
описала бы подробнее, если бы ей не приходилось ужасно спешить, так как миссис Форстер
торопит ее ехать в лагерь. А из писем к Китти сведений можно было почерпнуть и того меньше,
ибо, хотя они были несколько пространнее, в них содержалось столько разных намеков, что их
публичное чтение было совершенно невозможно.
Через две-три недели после ее отъезда в Лонгборне вновь начал пробуждаться дух здоровья,
доброжелательства и хорошего настроения. Все приобрело теперь более радостную окраску.
После проведенной в городе зимы возвращались знакомые семьи, замелькали летние наряды, и
начались летние развлечения. Миссис Беннет вернулась в свое обычное состояние
уравновешенной сварливости. А к середине июня Китти уже в такой мере пришла в себя, что
могла появляться в Меритоне без слез – благоприятный симптом, позволявший Элизабет