каждой минутой можно было ждать появления мужчин. Ей хотелось и вместе с тем не хотелось,
чтобы в их числе оказался хозяин дома, причем едва ли она могла бы определить, какое из двух
желаний было сильнее. После того как они просидели так около пятнадцати минут, в течение
которых Элизабет ни разу не слышала голоса мисс Бингли, последняя прервала ее размышления,
осведомившись у нее о здоровье ее родных. Элизабет ответила столь же кратко и сдержанно, и
мисс Бингли замолчала.
Некоторое разнообразие внесло появление слуги с холодным мясом, печеньем и
превосходнейшими фруктами, такими разнообразными в эту пору года. Случилось это, правда,
после того, как миссис Энсли сумела многозначительными взглядами и улыбками напомнить
молодой хозяйке о ее обязанностях. Теперь для компании нашлось общее занятие, ибо, если не
все могли между собой разговаривать, есть был способен каждый. И живописные пирамиды
персиков, винограда и слив вскоре привлекли всех к столу.
Подобное времяпрепровождение давало Элизабет полную возможность разобраться,
хочется ли ей, чтобы к их обществу присоединился мистер Дарси. И за минуту до его появления
ей казалось, что она решила этот вопрос утвердительно. Тем не менее, когда он вошел, она сразу
склонилась к противоположному выводу.
Мистер Дарси провел некоторое время в обществе мистера Гардинера, который вместе с
двумя-тремя местными жителями ловил рыбу. Услышав от него, что его жена и племянница
хотели нанести утренний визит Джорджиане, Дарси поспешил домой.
Как только он появился, Элизабет вполне здраво рассудила, что ей следует держаться при
нем свободно и непринужденно. Учитывая вызванное ими всеобщее подозрение и неусыпный
надзор за каждым его шагом, решение это было безусловно правильным, хоть и не легко
выполнимым. Но ничье любопытство не обнаруживалось так явно, как любопытство,
написанное на лице мисс Бингли, хотя она и таяла от улыбок каждый раз, когда заговаривала с
Дарси или Элизабет. Ибо ревность не лишила ее надежд и она ничуть не ослабила своего
внимания к владельцу Пемберли. Мисс Дарси после его прихода старалась вступать в разговор
несколько чаще, и Элизабет заметила явное стремление ее брата поближе познакомить ее с
Джорджианой и содействовать их попыткам завязать беседу. Это не ускользнуло и от внимания
мисс Бингли, которая со свойственной раздраженному человеку неосмотрительностью
воспользовалась первым же случаем, чтобы насмешливо-любезным тоном спросить:
– Кстати, мисс Элиза, правда ли, что ***ширский полк в самом деле покинул Меритон? Для
вашей семьи это было, наверно, подлинной трагедией!
В присутствии Дарси она не смела произнести фамилию Уикхем. Но Элизабет сразу
поняла, что она намекала на него, и разнообразные воспоминания, связанные с этим именем,
причинили ей некоторую досаду. Готовая дать отпор злостному выпаду, она тем не менее
ответила на вопрос с достаточным безразличием. Невольно брошенный ею при этом взгляд
позволил ей заметить, с каким вниманием посмотрел на нее покрасневший мистер Дарси и в
каком смущении находилась не смевшая поднять глаза Джорджиана. Если бы мисс Бингли
знала, какую боль она причиняет этим намеком своей любимой подруге, она, безусловно,
остереглась бы его высказать. Но она хотела только уязвить Элизабет, намекнув ей о человеке, к
которому она, по ее мнению, была неравнодушна. Рассчитывая вывести гостью из равновесия
напоминанием о связанном с этим полком легкомысленном и глупом поведении ее родных, она
надеялась повредить Элизабет в глазах Дарси. О готовившемся побеге мисс Дарси она не имела
понятия – об этом не знал никто, кроме Элизабет. От семьи Бингли это происшествие
скрывалось особенно тщательно из-за тех самых намерений мистера Дарси, которые
заподозрила у него Элизабет и при осуществлении которых родня Бингли могла стать родней
Джорджианы. У Дарси в самом деле когда-то существовал подобный план, и, не объясняя этим
планом стремление разлучить Бингли и Джейн, можно было допустить, что он все же усилил его
живой интерес к благополучию друга.