эту сторону Лондона, полковник Ф. прибыл в Хартфордшир, настойчиво продолжая расспросы у
каждого шлагбаума и в гостиницах Барнета и Хэтфилда [34], но так ничего и не добился, –
беглецов, которых он разыскивал, никто не видел. Глубоко опечаленный, он прибыл в Лонгборн
и поделился с нами своими опасениями. Это делает честь его сердцу. Мне так искренне жаль
его и миссис Ф., – их решительно не в чем упрекнуть. Мы все, дорогая Лиззи, в очень большом
расстройстве. Мама и папа боятся самого худшего, но я не могу подумать об У. так плохо. У них
могло быть множество причин для того, чтобы предпочесть первоначальному плану тайную
женитьбу в Лондоне. И даже если допустить, что недостойный замысел в отношении девушки из
порядочной семьи мог возникнуть у молодого человека, можно ли думать, что она сама потеряла
голову в такой степени? Просто невероятно! К моему огорчению, полковник Ф. не очень
склонен верить в то, что они обвенчались. Когда я поделилась с ним своими надеждами, он
покачал головой и высказал сомнение в том, что У. человек, на которого можно положиться.
Бедная мама теперь в самом деле больна и не выходит из комнаты. Ей стало бы легче, если бы
она взяла себя в руки, но этого трудно ожидать. Что касается папы, то мне еще не приходилось
видеть его таким удрученным. На бедную Китти сердятся за то, что она скрыла привязанность
Лидии. Но поскольку ей сообщили об этом доверительно, могла ли она поступить по-другому? Я
искренне рада, дорогая Лиззи, что тебе не пришлось присутствовать при этих ужасных сценах.
Но сейчас, когда первое потрясение уже прошло, должна ли я признаться, насколько я жажду
твоего возвращения? Однако я не так уж эгоистична, чтобы настаивать, если это окажется
затруднительным. Adieu. Я снова взялась за перо, чтобы обратиться с просьбой, от которой
двумя строчками выше обещала воздержаться. Но обстоятельства таковы, что я вынуждена
умолять всех вас приехать как можно скорее. Я настолько хорошо знаю наших дорогих дядю и
тетю, чтобы не бояться сказать им об этом, причем к дяде у меня есть и особая просьба. Папа
сию минуту уезжает с полковником Форстером в Лондон, чтобы попытаться там найти Лидию.
Каким образом он собирается это сделать, мне решительно неизвестно. Но его угнетенное
душевное состояние не позволит ему предпринять достаточно осторожные и разумные действия,
а полковник Форстер обязан завтра вечером вернуться в Брайтон. В таком крайнем положении
дядины советы и помощь могли бы оказаться спасительными. Он сразу поймет мои
переживания, и я полагаюсь на его отзывчивость”.
– Но где же, где же мне найти дядю?! – вскочив с места, воскликнула Элизабет, как только
дочитала письмо.
Ей хотелось немедленно, не теряя драгоценных минут, броситься за мистером Гардинером.
Но когда она добежала до порога, дверь распахнулась и слуга пропустил в комнату мистера
Дарси. Увидев, как она побледнела и как стремительно кинулась ему навстречу, он растерялся.
И прежде чем он привел мысли в порядок, чтобы что-то сказать, Элизабет, в сознании которой
решительно все было заслонено судьбой Лидии, поспешно проговорила:
– Извините меня, я вынуждена вас покинуть. Мне сейчас же надо найти мистера Гардинера
по неотложному делу. Нельзя терять ни секунды.
– Боже мой, что случилось? – вскричал он скорее участливо, нежели сообразуясь с
правилами приличия. Однако, тут же взяв себя в руки, добавил: – Конечно, я не смею вас
задерживать. Но разрешите отыскать мистера и миссис Гардинер мне или кому-нибудь из слуг.
Вам может стать дурно, вы не в состоянии сами пойти на поиски.
Элизабет хотела было настоять на своем, но, почувствовав слабость в ногах, поняла, что
едва ли способна догнать Гардинеров. Поэтому, снова позвав слугу, она, с трудом выговаривая
от волнения слова, поручила ему разыскать хозяина и хозяйку и попросить их немедленно
вернуться в гостиницу.
Когда слуга вышел, Элизабет, будучи не в силах стоять на ногах, опустилась в кресло. При
этом вид у нее был такой больной, что Дарси счел невозможным ее покинуть и не мог
удержаться от выражения участия и заботы: