вина, например, – позвольте, я вам налью? Вам очень нездоровится!
– Нет, нет, благодарю вас, – ответила она, стараясь сдержать свое волнение. – Со мной
ничего не случилось. Я совершенно здорова. Меня лишь расстроило только что полученное
злосчастное известие из Лонгборна.
При этом она разразилась рыданиями и в течение нескольких минут была не в силах что-
нибудь сказать. Дарси в растерянности мог только пробормотать невразумительные слова
сочувствия и молча смотрел на нее с жалостью. В конце концов она снова заговорила:
– Я только что получила письмо от Джейн с огорчительной новостью. Она станет известна
всем. Моя младшая сестра покинула друзей – сбежала, – оказалась во власти мистера… мистера
Уикхема. Они вместе уехали из Брайтона. Вы достаточно знаете этого человека, чтобы
понимать, что это означает. У нее нет ни денег, ни связей, – ровно ничего, чем она могла бы его
удержать, – она погибла.
Дарси оцепенел от изумления.
– Страшно подумать, – продолжала она еще более взволнованно, – ведь мне это было так
просто предупредить. Я, которая так хорошо знала, что он собой представляет! Достаточно было
рассказать моим близким совсем немного из того, что мне стало известно. Этого бы не
случилось, если бы все знали, что он за человек. Но теперь уже ничего, ничего нельзя поделать!
– Какой ужас! – воскликнул Дарси. – Я, в самом деле, глубоко огорчен. Но уверены ли вы,
что все произошло так, как вы рассказываете? Достоверно ли это известие?
– Увы, да! Они выехали вдвоем из Брайтона в ночь под воскресенье. Их путь удалось
проследить до самого Лондона, но дальше он затерялся. То, что они не поехали в Шотландию, –
очевидно.
– Но что же предпринято? Пытались ли ее хоть как-то вернуть?
– Отец выехал в Лондон. Джейн просит в письме, чтобы дядя поспешил ему на помощь.
Через полчаса мы, наверно, будем в пути. Но ничего не получится. Я хорошо понимаю, что
теперь уже ничего не получится. Разве на такого человека можно воздействовать? Каким
образом удастся их хотя бы найти? Я ни на что не надеюсь. Все просто ужасно!
Дарси молча наклонил голову, выражая согласие.
– А ведь мне на него открыли глаза! Если бы я тогда знала, что я могла, нет, что я была
обязанапредпринять! Но я не понимала – боялась зайти слишком далеко. Страшная,
непоправимая ошибка!
Дарси ничего не ответил. Возможно, что, прохаживаясь по комнате, погруженный в
печальные размышления, он даже не слышал ее слов. На лбу его прорезались глубокие морщины,
он был мрачен. Элизабет вскоре обратила на него внимание и сейчас же все поняла. Ее власть
над ним кончилась. Все должно было кончиться при таком семейном позоре, при столь явном
свидетельстве глубочайшего бесчестия. Ей нечему было удивляться, не в чем его упрекнуть. Но
мысль о том, что ему удалось преодолеть свое чувство, ничуть не облегчила ее душевной муки,
не ослабила ее горя. Напротив, она как будто явилась тем толчком, который был необходим,
чтобы раскрыть ей глаза на собственное сердце. И еще никогда она не сознавала с такой
отчетливостью, насколько сильно она могла бы его полюбить, как именно сейчас, в ту самую
минуту, когда ни о какой любви между ними больше не могло быть и речи.
И все же, хотя мысли о самой себе и промелькнули в ее сознании, они не могли завладеть
им надолго. Унижение, горе, которые всем причинила Лидия, быстро оттеснили все другие
переживания. Уткнувшись лицом в платок, Элизабет вскоре забыла обо всем остальном. И
только после нескольких минут молчания она вновь стала воспринимать окружающее,
прислушавшись к голосу своего собеседника, в словах которого одновременно с участием
ощущалось и некоторое замешательство.
– Вы, должно быть, давно ждете моего ухода. Мне нечем оправдать свою медлительность,
разве лишь искренним, хоть и бесплодным сочувствием. Боже, если бы только я мог что-то