сдерживать боязнь опозорить военный мундир, ибо я не знаю, к каким это приводит
последствиям. Но что касается вашего второго довода, то он не кажется мне убедительным. У
Лидии нет братьев, которые могли бы за нее заступиться. А поведение мистера Беннета, его
невозмутимость и равнодушие к семейным делам вполне позволяли Уикхему считать, что с его
стороны следует ожидать наименьшего вмешательства, какое только возможно в подобном
случае.
– Но разве, по-твоему, Лидия могла забыть все, кроме своего увлечения, и согласиться на
совместную жизнь, даже не став его законной женой?
– Можно подозревать, – и это ужаснее всего, – ответила Элизабет с глазами, полными
слез, – что взгляды сестры на добродетель и мораль отличаются от общепринятых. Мне трудно
выразить мою мысль. Может быть, я к ней несправедлива. Но она еще так молода. Ее никогда не
учили думать о серьезных вещах. А последние полгода, – нет, уже год, – она не занята ничем,
кроме развлечений и суеты. Ей разрешалось жить праздно и легкомысленно и усваивать любые
вздорные взгляды, которые она подхватывала где угодно. С тех пор как ***ширский полк
расположился в Меритоне, у нее в голове только любовь, ухаживания и офицеры. Раздумывая и
болтая об этом, она делала все возможное, чтобы развить в себе наибольшую, – как бы это
получше выразиться, – восприимчивость, которая у нее и без того далеко не вялая от природы. А
зная умение Уикхема очаровывать своей внешностью и обращением, мы все понимаем,
насколько ему легко вскружить женщине голову.
– Да, но ведь Джейн, – заметила ее тетка, – не считает Уикхема настолько плохим
человеком, чтобы он был способен соблазнить Лидию.
– О ком Джейн когда-нибудь думала плохо? И найдется ли человек, как бы скверно он себя
ни зарекомендовал в прошлом, которого она сочла бы способным соблазнить женщину, не
получив доказательств его преступления? Но Джейн знает не хуже меня, что представляет собой
Уикхем на самом деле. Нам обеим известно, что он негодяй в полном смысле этого слова. Что у
него нет ни чести, ни совести. Что его лживость и неискренность не уступают его вкрадчивости.
– И все это тебе на самом деле известно? – воскликнула миссис Гардинер с вновь
пробудившимся любопытством по поводу ее осведомленности.
– Да, я в этом совершенно уверена, – покраснев, сказала Элизабет. – Я уже как-то вам
говорила, как низко он поступил по отношению к мистеру Дарси. И вы сами слышали в
Лонгборне, что он рассказывал о человеке, проявившем по отношению к нему столько
великодушия и терпимости. Но до меня дошли и другие сведения, которых я не вправе… нет, о
которых пока что не стоит рассказывать. Клевета, возводимая им на семейство Дарси, не имеет
предела. Из того, что он рассказывал мне о мисс Дарси, я представляла ее себе высокомерной,
замкнутой и неприятной особой. А ему было известно, что она вовсе не такая. Он должен был
знать, что она именно та приветливая и непосредственная девушка, какой мы увидели ее при
нашей встрече.
– Но неужели все это ускользнуло от Лидии? Могла ли она совсем не знать того, что Джейн
и тебе известно во всех подробностях?
– Увы, да! Именно это и терзает меня сильнее всего. До моего визита в Кент, где я близко
познакомилась с мистером Дарси и его родственником, полковником Фицуильямом, я сама
ничего не знала. А домой я вернулась перед тем, как ***ширский полк должен был покинуть
Меритон. Мы не сочли нужным опровергать перед его уходом сложившееся в наших краях
хорошее мнение об Уикхеме. А потому ни я, ни Джейн, которая услышала обо всем от меня,
ничего никому не рассказали. Даже когда было решено, что Лидия поедет с миссис Форстер, я
не подумала о необходимости раскрыть ей глаза. Мне не приходило в голову, что он способен ее
обмануть. А того, что произошло, можете мне поверить, я даже и вообразить не могла.
– Значит, когда они уезжали в Брайтон, у тебя не было причин считать, что они друг к другу
неравнодушны?