Коллинзом. Мистер Беннет оставил распоряжение вскрывать всю приходящую на его имя
корреспонденцию, и письмо было прочитано Джейн. Вместе с ней письмо кузена прочла и
Элизабет, которой были хорошо знакомы особенности его стиля. В письме говорилось:
“Дорогой сэр, принимая во внимание наше с Вами родство и занимаемое мною положение
в обществе, я счел своим долгом выразить свое соболезнование по поводу печального события, о
котором мы узнали только вчера, получив письмо из Хартфордшира. Поверьте, дорогой сэр, мы
с миссис Коллинз вполне искренне сочувствуем Вам и всей Вашей высокочтимой семье в
постигшем Вас горе, которое должно быть особенно глубоким, поскольку его причину
невозможно исцелить временем. Со своей стороны, я не пожалею доводов, которые могли бы
как-то смягчить для Вас столь серьезное несчастье или принести утешение при подобных,
тягостных для Вашего родительского сердца обстоятельствах. Кончина Вашей дочери могла бы в
сравнении с ними казаться благом. И – тем печальнее – скорбь о случившемся еще усугубляется
в данном случае из-за того, что, как я узнал от моей дорогой Шарлотты, безнравственность
Вашей дочери в какой-то мере объясняется излишней терпимостью, допущенной при ее
воспитании. К утешению ее родителей, я все же склонен предполагать в ней природные дурные
наклонности, без которых она не могла бы совершить столь тяжкого проступка в столь юные
годы. Однако, как бы там ни было, Вы заслуживаете глубочайшего участия. Кроме миссис
Коллинз, его разделяют со мной также леди Кэтрин и мисс де Бёр, коих я уже уведомил о
злосчастном событии. И они присоединяются к моему опасению, что ложный шаг одной из
Ваших дочерей может нанести непоправимый ущерб благополучию ее сестер. Ибо, как
соизволила выразиться леди Кэтрин, едва ли кто-нибудь захочет теперь породниться с Вашей
семьей. Это соображение побуждает меня с особым удовольствием вспомнить о некотором
происшествии в ноябре прошлого года. Если бы дело тогда приняло иной оборот, я должен был
бы сейчас делить наравне с Вами все Ваше горе и весь позор. Позвольте же, дорогой сэр,
пожелать Вам утешения в той мере, в какой это возможно, и посоветовать навеки отторгнуть от
себя недостойную дочь, предоставив ей самой пожинать плоды своего порочного поведения.
Остаюсь, дорогой сэр, и т.д. и т.д.”.
Мистер Гардинер не писал ничего, пока не получил ответа от полковника Форстера. Ответ
этот оказался неблагоприятным. Стало известно, что у Уикхема нет ни одного родственника, с
которым он поддерживал бы общение, и что у него вообще не осталось близкой родни. В
прежние времена он имел довольно много знакомых, однако после вступления в полк он, по-
видимому, не сохранил с ними дружеских связей. Поэтому нельзя было назвать ни одного
человека, который мог бы рассказать об Уикхеме что-нибудь новое. Кроме того, что он прятался
от родных Лидии, он, как оказалось, должен был скрываться еще и по другой причине.
Огромные карточные долги вконец расстроили его денежные дела. По мнению полковника
Форстера, для покрытия его долгов в Брайтоне потребовалось бы более тысячи фунтов.
Заметную часть этой суммы он задолжал торговцам в городке, однако долги чести составляли
львиную долю. Мистер Гардинер не пытался скрыть эти подробности от своих родственников в
Лонгборне. С ужасом выслушав это сообщение, Джейн воскликнула:
– Картежник! Вот уж совсем не ожидала. Мне даже в голову это не приходило!
Мистер Гардинер добавлял, что уже на следующий день, то есть в субботу, они могут ждать
возвращения мистера Беннета. Расстроенный неудачей предпринятых им попыток, мистер
Беннет уступил настойчивым уговорам шурина вернуться домой, поручив ему принимать
необходимые меры сообразно с обстоятельствами. Когда об этом узнала миссис Беннет, она,
вопреки предположениям дочерей, вовсе не выразила того удовлетворения, которого можно
было ожидать, зная ее беспокойство за жизнь мужа.
– Как! – воскликнула она. – Бросить там бедную Лидию? Он не покинет Лондон, пока их не
найдет! Кто же будет стреляться с Уикхемом и заставит его на ней жениться?
Миссис Гардинер хотела уже вернуться вместе с детьми к себе домой, и, так как на