Бингли и Джейн, впрочем, охотно позволили себя обогнать. Они постепенно все больше
отставали, и Элизабет, Китти и Дарси должны были развлекать друг друга как умели. Впрочем,
все трое говорили очень немного. Китти лишилась языка, потому что робела перед Дарси,
Элизабет набиралась решимости перед неким отчаянным шагом, а он, возможно, был занят тем
же.
Они шли в направлении Лукас Лоджа, где Китти собиралась повидать Марию. И так как
разлука с Китти не могла, по мнению Элизабет, служить основанием для общего беспокойства,
они смело отправились дальше вдвоем. Наступила минута, когда она должна была проявить
смелость, и, почувствовав прилив решимости, она поспешно сказала:
– Вы знаете, мистер Дарси, я ужасная эгоистка. Чтобы облегчить собственную душу, мне
ничего не стоит невзначай взвалить бремя на вашу. Так вот, я больше не в силах удерживаться от
того, чтобы выразить вам благодарность за вашу необыкновенную заботу о моей злосчастной
сестре. С первого же дня, как мне стало известно о вашем поступке, я все время испытываю
жгучую потребность сказать вам, как сильно это чувство меня волнует. И если бы о вашей роли
узнала моя семья, мне, разумеется, не пришлось бы благодарить вас только от собственного
имени.
– Мне неприятно, право же, очень неприятно, что вы об этом узнали, – растерянно ответил
Дарси. – Представленные в неверном свете, эти сведения могли вас напрасно обеспокоить. Я не
предполагал, что миссис Гардинер так мало заслуживает доверия.
– О нет, вам вовсе не следует сердиться на мою тетушку. Ваше участие в этом деле мне
стало известно прежде всего благодаря легкомыслию Лидии. И, разумеется, я не могла спать
спокойно, пока мне не удалось разузнать подробности. Итак, все же позвольте еще раз вполне
серьезно поблагодарить вас от лица всей нашей семьи за великодушие, с которым вы приняли на
себя так много хлопот и перенесли столько неприятностей в поисках беглецов.
– Если вам непременно нужно меня благодарить, – ответил он, – пусть это исходит от вас
одной. Я не могу отрицать, что желание вас порадовать было одной из причин, побудивших
меня вмешаться. Остальные члены вашей семьи, при всем моем к ним уважении, не обязаны мне
ничем – я думал только о вас.
Элизабет была слишком смущена, чтобы что-то сказать. После непродолжительного
молчания ее спутник добавил:
– Вы слишком великодушны, чтобы играть моим сердцем. Если ваше отношение ко мне с
тех пор, как мы с вами разговаривали в апреле, не изменилось, скажите сразу. Мои чувства и все
мои помыслы неизменны. Но вам достаточно произнести слово, и я больше не заговорю о них
никогда.
Всей душой понимая неловкость его положения, Элизабет заставила себя ответить. И сразу,
хоть и не очень красноречиво, она дала ему понять, что за истекшее время стала смотреть на
него совсем по-другому .и теперь с благодарностью и радостью принимает его сегодняшние
заверения. Такого ощущения счастья, которое при этом его охватило, он еще никогда не
испытывал. И он постарался выразить его столь пламенными и глубоко прочувствованными
словами, какие могли найтись только у человека, охваченного истинной страстью. Если бы
Элизабет была способна взглянуть ему в глаза, она увидела бы, как красило его выражение
искреннего восторга. Но хотя она не осмеливалась на него смотреть, она могла его слушать. И
пока он высказывал ей, как много она для него значила, его привязанность к ней становилась
для нее все дороже и дороже.
Они шли вперед, сами не зная куда. Слишком многое нужно было обдумать, почувствовать,
сказать, чтобы внимание могло сосредоточиться на чем-то постороннем. Вскоре Элизабет
обнаружила, что понять друг друга им во многом помогли усилия леди Кэтрин. Тетка и впрямь
встретилась с ним, проезжая через Лондон, и рассказала ему о своей поездке в Лонгборн, о
причине этой поездки и о разговоре с Элизабет. Особенно леди Кэтрин напирала на то, что