– Ах, мой друг, – воскликнула миссис Беннет, – я о нем не желаю слышать! Ради бога, не
говорите об этом чудовище. Можно ли совершить что-нибудь более несправедливое, чем
выгнать из принадлежавшего вам имения собственных ваших детей? Будь я на вашем месте, я
бы, конечно, уже давно постаралась что-нибудь предпринять.
Джейн и Элизабет попытались объяснить матери сущность закона о майорате. Подобные
попытки делались ими и раньше. Но предмет этот выходил за пределы ее разумения, и она
продолжала горько сетовать на жестокость законов, отнимающих дом у семьи с пятью дочерьми
в пользу человека, до которого никому нет ни малейшего дела.
– Это, конечно, крайне несправедливо, – сказал мистер Беннет. – И мистеру Коллинзу
ничем не удастся снять с себя вины в наследовании Лонгборна. Однако, если вы позволите мне
прочесть его послание, быть может, вас несколько примирит с ним тон, в котором оно
написано.
– Уверена, что со мной этого не случится! Как вообще у него хватило наглости и лицемерия
вам писать! Терпеть не могу фальшивых друзей! Лучше бы он враждовал с вами, подобно его
отцу.
– Вы услышите, что он и впрямь ощущает некоторые сыновние обязательства в этом
смысле:
“Хансфорд, около Уэстерхема,
Кент,
15 октября
Дорогой сэр, недоразумения, существовавшие между Вами и моим высокочтимым
покойным родителем, причиняли мне всегда много огорчений, и с тех пор, как я имел несчастье
его потерять, я не раз испытывал желание устранить разделяющую нас пропасть. В течение
некоторого времени меня все же одолевали сомнения, как бы я нечаянно не оскорбил память
отца, установив хорошие отношения с теми, с кем ему было угодно находиться в размолвке”.
– Вы видите, миссис Беннет!
“Однако теперь у меня созрело решение. Приняв на прошлую пасху пасторский сан, я
оказался тем счастливым смертным, который удостоился прихода в поместье ее светлости леди
Кэтрин де Бёр, вдовы сэра Льюиса де Бёра. Благодаря щедрости и благорасположению этой леди
я стал священником здешнего прихода, в каковой роли моим самым искренним стремлением
будет вести себя с надлежащим уважением по отношению к ее светлости и осуществлять обряды
и церемонии, подобающие пастырю англиканской церкви. В качестве служителя церкви я также
считаю своим долгом сеять мир и благоволение среди всех семейств, на которые может
простираться мое влияние. По этой причине я льщу себя надеждой, что Вы благожелательно
отнесетесь к моему настоящему изъявлению доброй воли и не отвергнете протянутую мною
оливковую ветвь, великодушно закрыв глаза на то, что я являюсь наследником Лонгборна. Я
весьма печалюсь о том, что невольно служу орудием нанесения ущерба благополучию Ваших
прелестных дочерей, и, позволяя себе принести им мои извинения, спешу также заверить Вас в
моей готовности сделать все от меня зависящее, чтобы как-то восполнить этот ущерб… Но об
этом позднее. Если у Вас не будет возражений против моего визита, я доставлю себе
удовольствие посетить Вас и Ваше семейство в понедельник 18 ноября в четыре часа и
воспользоваться Вашим гостеприимством, возможно, до субботы на следующей неделе, – что я
могу себе позволить без существенных жертв, ибо леди Кэтрин отнюдь не возражает против
того, чтобы я изредка отсутствовал в воскресенье, разумеется, если какое-нибудь другое
духовное лицо выполнит за меня подобающие этому дню церковные обязанности.
Остаюсь, дорогой сэр, с почтительнейшим поклоном Вашей супруге и дочерям.
Ваш доброжелатель и друг
Уильям Коллинз”.
–Итак, в четыре часа мы можем ждать у себя этого миротворца, – сказал мистер Беннет,