несколько восторженных слов о намерении хозяина дома приобрести новую обстановку.
Элизабет, которой Джейн сразу же пересказала суть письма, выслушала сестру с
молчаливым негодованием. Она в равной мере сочувствовала Джейн и сердилась на всех, кто
был упомянут в этом письме. Сообщению Кэролайн, что ее брат неравнодушен к мисс Дарси,
она не верила. Его чувство к Джейн казалось ей, как и раньше, несомненным. Но хотя ей
хотелось относиться к мистеру Бингли по-прежнему благожелательно, она не могла без гнева и
даже без некоторого презрения думать о его безволии и нерешительности, превративших его в
игрушку коварных друзей. В угоду их прихотям его заставляли жертвовать своим счастьем. Если
бы речь шла только о его собственной судьбе, он имел бы право распоряжаться ею как ему
заблагорассудится. Но ведь одновременно – и он должен был это сознавать – решалась и судьба
ее сестры! Подобные мысли не выходили у нее из головы, не давая никакого успокоения. И
сколько бы Элизабет ни думала о том, действительно ли Бингли охладел к Джейн или он
поступается своей привязанностью под влиянием близких ему людей, сознает ли он, как глубоко
Джейн его полюбила, или ее чувство осталось от него скрытым, – все это могло лишь изменить
ее мнение о Бингли, но не смягчало участи бедной Джейн, сердцу которой в любом случае
наносилась тяжелая рана.
Целых два дня у Джейн не хватало смелости заговорить с Элизабет о своих переживаниях.
Но как-то раз, когда миссис Беннет после особенно пространных рассуждений о Незерфилде и
его хозяине оставила их вдвоем, Джейн, не удержавшись, сказала:
– Как бы мне хотелось, чтобы наша дорогая мама умела лучше владеть собой! Ей и в голову
не приходит, какую боль она причиняет мне своими непрерывными разговорами о мистере
Бингли. Но я не должна впадать в отчаяние. Скоро с этим будет покончено. Он будет забыт, и
мы заживем по-прежнему.
Элизабет недоверчиво посмотрела на сестру, но ничего не сказала.
– Ты мне не веришь! – воскликнула Джейн, слегка покраснев. – Но ты ошибаешься. Разве он
не может сохраниться в моей памяти только как самый милый из знакомых мне молодых
людей? Мне не на что надеяться, нечего опасаться и не в чем его упрекнуть. От этой муки я,
слава богу, избавлена. Пройдет лишь короткое время, и я почувствую себя лучше.
Вскоре она добавила более твердым голосом:
– Я утешаю себя, по крайней мере, тем, что все это было лишь игрой моего воображения и
кроме меня никому не причинило вреда.
– Джейн, дорогая, – воскликнула Элизабет, – ты слишком добра! Твоя доброта и
самоотверженность поистине ангельские. Я не нахожу подходящих слов, но, мне кажется, я
никогда тебя не ценила и не любила так, как ты этого заслуживаешь.
Мисс Беннет категорически отвергла подобное восхваление своих достоинств, объяснив его
родственными чувствами своей сестры.
– Послушай, Джейн, – отвечала Элизабет, – ведь это несправедливо. Сама ты готова хвалить
решительно всех на свете и расстраиваешься, если я хоть о ком-нибудь выскажусь
неодобрительно, – а когда я всего-навсего назвала совершенством одну мою бедную сестричку,
ты сразу начала со мной спорить. Не бойся, это не распространится на многих, я вовсе не
покушаюсь на твою привилегию – смотреть на мир сквозь розовые очки. Этому не бывать –
слишком мало людей на свете пользуется моей любовью. А таких, которых я по-настоящему
уважаю, еще меньше. Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится. Каждый день
подтверждает мне несовершенство человеческой натуры и невозможность полагаться на
кажущиеся порядочность и здравый смысл. Два отличных урока я получила в последние дни. Об
одном я не хочу говорить. А другой дала мне своим обручением Шарлотта. Оно для меня до сих
пор остается непостижимым, – как бы я на него ни смотрела.
– Лиззи, милая, не давай воли подобным чувствам. Они разобьют твое сердце. Ты не
принимаешь во внимание жизненные обстоятельства и характер каждого человека. Подумай,