обещании относительно мистера Уикхема и просила сообщить ей новости. То, что Элизабет
могла написать по этому поводу, было гораздо приятнее ее тетке, нежели ей самой. Очевидная
склонность к ней Уикхема исчезла, он перестал оказывать ей внимание и ухаживал за другой. У
Элизабет хватило наблюдательности, чтобы вовремя это заметить, но она отнеслась к этому
спокойно и так же спокойно написала обо всем тетке. Сердце ее было задето не сильно, а ее
тщеславие было вполне удовлетворено мыслью, что он остановил бы на ней свой выбор, если бы
располагал необходимыми средствами. Внезапное приобретение десяти тысяч фунтов было
главным достоинством девицы, которой он теперь старался понравиться. Однако Элизабет, быть
может менее объективная в данном случае, нежели в истории с Шарлоттой, не упрекала
Уикхема за его стремление к независимости. Напротив, что могло быть естественнее? И даже
допуская в душе, что отказ от нее стоил ему некоторой внутренней борьбы, она была готова
согласиться с разумностью этого шага, отвечавшего общим интересам, и искренне желала ему
счастья.
Все это она сообщила миссис Гардинер. Изложив все обстоятельства, она продолжала:
“Я убедилась, дорогая тетушка, что не была влюблена по-настоящему. Ведь если бы я в
самом деле пережила это возвышенное и чистое чувство, то сейчас должна была бы содрогаться
даже при упоминании его имени и желать ему всяческих бед. А между тем я отношусь дружески
не только к нему самому, но даже к мисс Кинг. Я не могу в себе заметить никакой ненависти к
ней и даже не считаю, что о ней нельзя сказать доброго слова. Разве это могло быть любовью?
Мое самообладание сослужило мне службу. И хотя для всех знакомых я представляла бы
больший интерес, будь я безнадежно в него влюблена, я не могу сказать, что меня печалит моя
скромная участь. Слава покупается иногда чересчур дорогой ценой. Китти и Лидия приняли его
измену гораздо ближе к сердцу, чем я. Они еще слишком юны, и их глазам еще не открылась
беспощадная истина, в силу которой самые привлекательные молодые люди должны иметь
средства к существованию в той же мере, как и самые заурядные”.
ГЛАВА IV
Январь и февраль промелькнули без новых важных событий в семье Беннетов и не внесли
другого разнообразия в их жизнь, кроме прогулок в Меритон, совершавшихся иногда по
замерзшим дорогам, а иногда и по грязи. В марте Элизабет предстояло навестить Хансфорд.
Сначала она не думала об этой поездке всерьез. Но мало-помалу она убедилась, что Шарлотта в
самом деле ждет ее приезда, и постепенно привыкла смотреть на этот визит как на неизбежную
и не такую уж неприятную необходимость. Разлука усилила ее тягу к подруге и ослабила
неприязнь к мистеру Коллинзу. Поездка сулила новые впечатления, а так как жизнь с матерью и
несносными младшими сестрами едва ли можно было назвать приятной, кратковременная смена
обстановки была желательна сама по себе. Путешествие, кроме того, давало ей возможность
взглянуть на Джейн. Короче говоря, когда срок визита приблизился, она уже была бы огорчена,
если бы его пришлось отложить. Никаких препятствий к поездке, однако, не возникло, и в конце
концов все было устроено согласно первоначальному замыслу Шарлотты. Элизабет должна была
выехать в сопровождении сэра Уильяма и его второй дочери. Предложение провести ночь в
Лондоне было внесено вовремя, и составленный окончательно план путешествия казался
безукоризненным.
Единственно, что ее огорчало, – это разлука с отцом, который должен был сильно
почувствовать ее отсутствие. И когда пришло время, мистеру Беннету так не хотелось с ней
расставаться, что он велел дочке ему написать и чуть ли не обещал прислать ответ.
Прощание с Уикхемом было вполне дружеским, – с его стороны, пожалуй, даже больше,
чем дружеским. Новая привязанность не заставила его забыть, что Элизабет первая обратила на
себя его внимание, первая его выслушала и выразила ему сочувствие и первая заслужила его
восхищение. И в манере, с которой он с ней простился, пожелав ей всяческих радостей,
напомнив, чего она может ожидать от леди Кэтрин де Бёр, и выразив уверенность в совпадении