друга?
– Насколько я понял, девица вызывала серьезные возражения.
– Каким же способом вашему кузену удалось их разлучить?
– Он об этом не говорил, – улыбаясь, сказал Фицуильям. – Я вам передал все, что известно
мне самому.
Элизабет ничего не ответила. Сердце ее кипело от гнева. Подождав немного, Фицуильям
осведомился о причине ее задумчивости.
– Я размышляю о том, что сейчас узнала, – ответила она. – Поступок вашего кузена мне не
очень понравился. Кто он такой, чтобы считать себя судьей?
– По-вашему, его вмешательство было бесцеремонным?
– Я просто не понимаю, какое право имел мистер Дарси решать, разумна или неразумна
привязанность его друга. Как мог он один судить – с кем Бингли найдет свое счастье. Однако, –
добавила она, опомнившись, – раз мы не знаем подробностей, мы не вправе его упрекать.
Должно быть, привязанность была с обеих сторон не очень глубокой.
– Вполне разумное предположение! – воскликнул Фицуильям. – Хотя и не слишком лестное
для оценки его заслуг.
Слова эти были сказаны в шутку. Но эта шутка настолько соответствовала ее представлению
о мистере Дарси, что, не доверяя своему самообладанию, Элизабет побоялась на нее ответить.
Она перевела разговор на случайную тему и продолжала его до самых дверей пасторского дома.
Закрывшись после ухода Фицуильяма в своей комнате, она могла без помех обдумать
услышанное во время прогулки. Трудно было предположить, что речь шла не о близких ей
людях. В мире не могло существовать двух человек, находившихся под таким неограниченным
влиянием мистера Дарси. О некотором его участии в событиях, разлучивших Бингли и Джейн,
она подозревала и раньше. Но руководство и главную роль в этих событиях она всегда
приписывала мисс Бингли. Оказывалось, однако, если только Дарси не обманывало собственное
тщеславие, что именно он, именно его высокомерие и самонадеянность были причиной всех
прошлых и будущих горестей Джейн. Не кто иной, как он, лишил всякой надежды на близкое
счастье самое нежное и благородное сердце на свете. И едва ли можно было предугадать, как
долго оно не оправится от полученной раны.
“Девица вызывала серьезные возражения!” – сказал полковник. По-видимому, эти
серьезные возражения состояли в том, что один ее дядя был провинциальным стряпчим, а
второй – лондонским коммерсантом.
– Против самой Джейн никто не посмел бы ничего возразить! – воскликнула Элизабет. –
Столько в ней прелести и обаяния! Настолько она разумна и так хорошо умеет себя держать!
Ничего нельзя было бы сказать и против нашего отца. При всех его причудах, даже мистер Дарси
не мог отрицать его здравого смысла, его высокой порядочности, – такой, которой самому
мистеру Дарси, наверное, никогда не достичь!
Элизабет вспомнила о матери и почувствовала себя менее уверенно. Но она все же не
допускала мысли, что Дарси серьезно покоробили недостатки миссис Беннет. Гордость Дарси,
очевидно, страдала бы сильнее, породнись его друг с людьми неподобающего круга, нежели –
ограниченного ума. И мало-помалу она убедила себя, что поступок Дарси объяснялся его
крайним высокомерием и желанием выдать за Бингли свою сестру.
Пережитое ею душевное потрясение привело к слезам и головной боли, которая к вечеру
еще больше усилилась. Это обстоятельство, так же как нежелание встретиться с Дарси,
заставило ее отказаться от посещения Розингса, куда Коллинзы были приглашены к чаю. Видя,
что подруге ее в самом деле нездоровится, миссис Коллинз не стала настаивать и, по
возможности, оградила ее от назойливых уговоров своего мужа. Последний, впрочем, не посмел
умолчать, что отсутствие Элизабет может вызвать неудовольствие леди Кэтрин.
ГЛАВА XI