испытываю. Я никогда не искала вашего расположения, и оно возникло вопреки моей воле. Мне
жаль причинять боль кому бы то ни было. Если я ее совершенно нечаянно вызвала, надеюсь, она
не окажется продолжительной. Соображения, которые, по вашим словам, так долго мешали вам
уступить вашей склонности, без труда помогут вам преодолеть ее после этого объяснения.
Мистер Дарси, облокотясь на камин, пристально смотрел на Элизабет. Ее слова изумили
его и привели в негодование. Лицо его побледнело, и каждая черта выдавала крайнее
замешательство. Он старался сохранить внешнее спокойствие и не произнес ни слова, пока не
почувствовал, что способен взять себя в руки. Возникшая пауза показалась Элизабет
мучительной. Наконец он сказал нарочито сдержанным тоном:
– И этим исчерпывается ответ, который я имею честь от вас получить? Пожалуй, я мог бы
знать причину, по которой вы не попытались облечь свой отказ по меньшей мере в учтивую
форму? Впрочем, это не имеет значения!
– С таким же правом я могла бы спросить, – ответила она, – о причине, по которой вы
объявили, – с явным намерением меня оскорбить и унизить, – что любите меня вопреки своей
воле, своему рассудку и даже всем своим склонностям! Не служит ли это для меня некоторым
оправданием, если я и в самом деле была с вами недостаточно любезна? Но у меня были и
другие поводы. И вы о них знаете. Если бы даже против вас не восставали все мои чувства, если
бы я относилась к вам безразлично или даже была к вам расположена – неужели какие-нибудь
соображения могли бы склонить меня принять руку человека, который явился причиной
несчастья, быть может непоправимого, моей любимой сестры?
При этих ее словах мистер Дарси изменился в лице. Но овладевшее им волнение скоро
прошло, и он слушал Элизабет, не пытаясь ее перебить, в то время как она продолжала:
– У меня есть все основания составить о вас дурное мнение. Ваше злонамеренное и
неблагородное вмешательство, которое привело к разрыву между мистером Бингли и моей
сестрой, не может быть оправдано никакими мотивами. Вы не станете, вы не посмеете
отрицать, что являетесь главной, если не единственной причиной разрыва. Бингли заслужил из-
за него обвинение в ветрености и непостоянстве, а Джейн – насмешку над неоправдавшимися
надеждами. И они оба не могли не почувствовать себя глубоко несчастными.
Она остановилась и с возмущением заметила, что он ее слушает, вовсе не обнаруживая
сожаления о случившемся. Напротив, он даже смотрел на нее с усмешкой напускного недоверия.
– Можете ли вы утверждать, что это – не дело ваших рук? – повторила она.
Его ответ был нарочито спокойным:
– Я не намерен отрицать, что в пределах моих возможностей сделал все, чтобы отдалить
моего друга от вашей сестры, или что я доволен успехом моих усилий. О Бингли я позаботился
лучше, чем о самом себе.
Элизабет сделала вид, что это любезное замечание прошло мимо ее ушей. Но смысл его не
ускользнул от ее внимания и едва ли мог сколько-нибудь умерить ее гнев.
– Но моя неприязнь к вам, – продолжала она, – основывается не только на этом
происшествии. Мое мнение о вас сложилось гораздо раньше. Ваш характер раскрылся передо
мной из рассказа, который я много месяцев назад услышала от мистера Уикхема. Что вы можете
сказать по этому поводу? Каким дружеским участием вы оправдаетесь в этом случае? Или чьим
неправильным толкованием ваших поступков вы попробуете прикрыться?
– Вы весьма близко к сердцу принимаете судьбу этого джентльмена, – вспыхнув, заметил
Дарси уже менее сдержанным тоном.
– Может ли остаться равнодушным тот, кому сделались известны его утраты?
– Его утраты? – с презрением повторил Дарси. – Что ж, его утраты и в самом деле велики.
– И в этом виновны вы! – с жаром воскликнула Элизабет. – Вы довели его до нищеты – да,
это можно назвать нищетой! Вы, и никто другой, лишили его тех благ, на которые он был вправе
рассчитывать. Вы отняли у него лучшие годы жизни и ту независимость, которая принадлежала