Заключенные стихи не часто пишут,
Заключенные навзрыд поют стихами.
Учащенно звезды ночью дышат
Над моими скомканными снами.
Владимир Круковер, тюремные стихи
И приснилась мне камера (неизвестно где и неизвестно когда) полная зеков, кроме двухъярусных нар лежали даже на цементном полу матрасы. Это была камера, для свезенных сюда туберкулезных. И их лечили: вызывали по одному на уколы, давали вместе с едой таблетки. И еда была больничная: к баланде и каше добавляли кусочек сливочного масла, утром давали стакан молока.
В камере все курили. Кто имеет отоварку в тюремном магазине — те курили сигареты прима или памир, не имеющие денег — махорку и бычки. Они собирали бычки от сигарет в пепельнице — банки из под бычков в томате и крошили их, сушили на здоровенной батарее рядом с толчком и крутили цигарки.
Я и сам был тубиком, доставленным сюда с зоны. Но лежал на вип-месте, над смотрящим. Наши кровати даже были отделены простыней от остальных восьми сдвоенных и спинками примыкали к окну. Но света от этого не прибавлялось, так как окно было не только забрано решеткой, но и прикрыто «зонтом», металлическим щитом, не позволяющим передавать в камеру вещи по веревочным «проводам» — кидать коня на жаргоне. Поэтому вещи передавали через надзирателей, а в соседние камеры — через туалетные трубы.
Меня как раз вызвали на вечерний укол. Вертухай открыл кормушку (откидную дверцу в тюремной двери) и крикнул:
— Профессор, к лепиле (врачу).
И такая тоска меня охватила, ведь ждал, надеялся узнать свое настоящее имя, фамилию. Такая тоска, что сразу проснулся. И свои собственные, вспомненные стихи записал:
Заключенные стихи не часто пишут,
Заключенные навзрыд поют стихами.
Учащенно звезды ночью дышат
Над моими скомканными снами.
Спит планета в горестной оправе,
Спутники — слезинки среди ночи.
Заключенный в собственной державе
Безутешно сны свои полощет.
Вдоль забора ходят часовые,
Автомат отсвечивает грозно,
Лают глухо псы сторожевые,
И все реже всхлипывают звезды.
Утро наступает, как проклятье,
Зона изувечена туманом.
И разборчивых стихов заклятья
Как обычно кажутся обманом.
Ну а потом пошел на работу — в милицию. Только стакан воды выпил и пошел.
Горбатов был уже на месте, покормил собаку и пытался дрессировать. Сделал замечание, погладил Джулю и отпустил в вольер.
— После еды отдых молодым собакам нужен, как и детям. Вот, например, охотничьих собак если покормить перед охотой, то они пищу отрыгивают, чтоб не мешала. Или отключают процесс переваривания, еда лежит в организме мертвым комом. Вот отдохнет часик и начнем. Выборка вещи по запаху человека, выборка человека по запаху вещи, движение по свежему следу, движение по старому (спустя несколько часов) следу, задержание и обездвиживание. Дресс-халат сшили? Нет, ну тогда задержание отрабатывать не будем.
Но день нынешний, после угрожающего визита шпаны, не ожидался томным. Сперва вызвал капитан Свиридов, поинтересовался скандалом, который я якобы устроил в редакции. Вон как оскорбленные графоманы дело повернули!
Я вкратце объяснил ситуацию и успокоительно сказал:
— Вот в областной газете материал напечатают, всем злопыхателям нос утрем. С человеком, которого печатают в области, районщики связываться побоятся.
— Так уверен? Видать что-то вспоминаешь по этому — журналистскому делу. То-то я гляжу, речь у тебя грамотная, интеллигентная. А о чем статья-то?
— Про передвижению пятиэтажных домов. Так переносят на другое место, что жильцы спят спокойно.
— Где-то я читал, — сказал капитан, — что в 1455 году некто Аристотель Фиораванти переместил двадцатичетырехметровую колокольню делла Маджоне при церкви Санта Мария Маджореruen в Болонье. Говорят, древние египтяне тоже это умели. А еще на острове Пасхи статуи голые туземцы не только высекали, но и перемещали. Статуи 90 тонн, при росте в 15 метров!
— Ого! — сказал я. — Удивили, товарищ капитан. Так что — мне начинать бояться этих коммуняг.
— Я, кстати, тоже коммунист. И вступил в партию не прохлаждаясь за столом, а во время боев. В разведке я воевал…
— Простите, — только и нашелся что сказать я.
— Да ладно, ты во время войны еще пацаном был. А бояться не надо: ты пока больной и работаешь у нас сторожем, ничего тебе предъявить невозможно. Но ты начинай вспоминать, начинай. Человек должен знать, кто он такой есть! И у меня к тебе поручение есть: надо составить записку в управление, где обосновать необходимость собаки в нашем РОВД. Особенно, в плане профилактики правонарушений.
— Ну это же просто: вечернее и ночное патрулирование с собаками в скверах, парках и темных закоулках почти полностью избавит район от грабежей и насилий. А в плане розыска — может увеличить раскрываемость квартирных краж и краж в государственных предприятиях, совершенных путем проникновения на охраняемую территорию.
— Вот, как по писанному чешешь. Ясно, что у нас служил, в МВД. Иди — пиши.
Ну я и пошел.
Пристроился в комнате участковых, попил чайку, нагрев на плитке с открытой спиралью помятый чайник с деревянной ручкой, взболтнув пузатый заварник — есть заварка? Это процедура отвлекла от грустных мыслей, а вот если бы чай был в пакетиках и электрочайник… Прервал нелепую мысль: во-первых, чай не бывает в пакетиках, а вот только так — байховый, Краснодарский или Два слоника из Индии. Во-вторых, электрочайник у нас был, но в нем вода невкусная, накипь на спирали постоянная. Самый вкусный чай, конечно, на костре, но и на плитке нормально.
В комнате спокойно — участковые все по участкам разбрелись: утренний обход. Набрал себе бумаги (какая-то она сероватая), обмакнул ручку в чернильницу. Хорошо, хоть перо уточка, не будет царапать. А вот стальное перо № 11 со звездочкой эту бумагу бы рвало.
— Эта бумагу для пишущих машинок, а пишем мы на хорошей, из тетрадок. — Это зашел в кабинет один из участковых, пожилой старлей. — Вот эту скобку металлическую вынимаем, листы отсоединяем и пиши на здоровье. А ты что пишешь?
— Да вот, шеф сказал написать о применении собак в милиции.
— Ишь ты — шеф! Где нахватался только? Баловство, эти твои собаки, только жрут и лают. Вот на охоте — да, там собакам первое дело. А тут — баловство.
— Не слушай его, — вошел в кабинет мой ученик Горбатов. — Петрович у нас лицо старорежимное, привык по старинке работать: наганом да добрым словом.
— Сам ты старорежимный! — обиделся старлей. — Когда мы в пехоте Берлин брали, так ты на печи сидел.
— Ну я же не виноват, Петрович, что годами не вышел.
— Вот и не болтай тут не по делу.
Поняв, что тут я ничего не напишу, пошел искать тихое место. И забрел в кабинет угро, где опер одним пальцем что-то изображал на разбитой пишущей машинке «Москва». Я взглянул ему через плечо:
«Заявление. Прошу предоставить мене отпуск за свои счет…»
— Букву «Р» пропустил.
— Где? Вот черт!
— Давай напечатаю, а потом мне надо машинку на полчасика.
— Да хоть на весь день. А ты умеешь?
А что это я так резво? Действительно, не помню. Не попробуешь — не узнаешь.
Сел, руки сами легли на клавиатуру, отпечатал большими буквами заголовок, нажав на кнопку регистра, передвинул каретку и, будто на рояле сыграл.
— О, как ловко! — Восторгнулся опер. — Теперь тебя будем звать, если что. Ну я побежал, а ты, будешь уходить, вон ключ — запри и дежурному отдай.
Полчасика я успешно работал, набросав основные тезисы докладной на бумаге, а потом начисто выдал их в пяти машинописных листах форма А-4. Тут тоже была чернильница «непроливайка» и вставка с пером уточкой. Память сигнализировала про удобные наливные авторучки с золотым пером и, даже, о каких-то «шариковых BIC Cristal» (я что — иностранный язык знаю?). Но я не дал фантазиям разгуляться, а поволок свою докладную к начальнику угро.
— Неплохо, — резюмировал Виктор Борисович, проглядев мое творчество. — И даже профилактику не забыл, надо же. «Предполагается резкое снижение уличной преступности против личности, в частности по статьям 206 УК РСФСР, при условии подвижных патрульных групп с обученными собаками в скверах, парках и в районах питьевых алкогольных заведений» — процитировал он. Откуда статьи знаешь.
— Хулиганка, каждый баклан знает.
— Вот и жаргон воровской тебе знаком. Ботаешь, что ли?
— А кто у нас в России по фене не ботает? — по-одесски ответил я.
— Нет, уверен я, что ты проводником служебных собак был. И возможно, что начальником целого питомника в МВД.
— Хорошо бы… — сказал я неуверенно.
И тут зашел дежурный…
«Группа, на выезд! — завыли в отделе репродукторы, понуждая эксперта, опера, следователя и кинолога поскорее садится в машину».
Ну да, в кино про майора Пронина. А тут зашел дежурный и сказал:
— Товарищ капитан, там сельпо обворовали, а оперов нету-ти.
— Ладно, сам съезжу. Вот с инструктором по собакам и съезжу. Позови там Горбатова, он должен во дворе с собакой возится. — И, обращаясь уже ко мне: — Как думаешь, может уже наша Джуля пользу принести на краже?
— Попробуем, — ответил я. — Рановато, конечно, четыре месяца надо, чтоб подготовить следовика. Но все равно привыкать ей пора, да и младшему полезно попробовать.
Село Андрейково недалеко. Приехали, полчаса всего протряслись. Узнали, о до революции тут было именье купца Плетникова. До сих пор живи развалина двух помещичьих дома, которые деревенские растаскивали, растаскивали, но так до конца и не растаскали. Имеются в селе село Андрейково: птицеферма, станция защиты растений, Андрейковский сельский дом культуры в аварийном состоянии, сельпо, медпункт и библиотека. Продавщица магазина болела три дня, сегодня пришла замок с засова отстегивать и обнаружила, что дужка перепилена. Заходить не стала, а сразу пошла в сельсовет и вызвала милицию, то бишь — нас.
— Ну, за это время воры уже всю водку выпили, — сказал бывший участковый.
— Посмотрим, — сказал капитан.
— Первое правило проводника, — сказал я, поглаживая Джулю за ухом, — проверить первобытность места происшествия. Если оно нарушено, то собака пойдет за тем, кто последний раз был в этом месте. Никто, даже эксперт, не имеет права первым его осматривать. Ты — первый. И собаку вперед всегда пускай.
— Ну, эксперта у нас последние полгода нету. А в уголовке кроме меня всего два опера. Я их предупрежу. Давай, Непомнящих, работай. А мы посмотрим, поучимся.
Я запустил собаку в магазинчик, дав команду: «Ищи, Нюхай», зашел сам. Прилавок, за ним полки, на полках консервы: «Морская капуста», «Завтрак туриста», «Шпроты рижские», «Тушенка говяжья», стеклянные банки с березовым, томатным и персиковым соками и пара рулонов с марлей. Еще видны закрутки для банок, но без крышек — крышки для домашнего консервирования у нас дефицит, ими цыгане торгуют из под полы. Псина обнюхала пол, не вполне понимая, что я от нее хочу, и притащила рукавицу. Брезентовая, рабочая, но внутрь вставлена шерстяная перчатка, зима все же.
Вышел с этой перчаткой, держа ее осторожно, двумя пальцами. Спросил продавщицу:
— Ваша?
— Нет, у меня на мне… — она протянула вперед руки с меховыми варежками.
— А рабочий?
— Так нет пока рабочего, запил. Одна управляюсь.
— Вот и хорошо! — протянул я Джуле перчатку, нюхай, ищи…
Собака принюхалась, покрутила головой, а потом догадалась, опустила морду к земле, принюхалась. Я не надеялся, что в снегу и хоженой мерзлой земле псина найдет нужные запахи, но она, как ни странно, взяла след, пошла по нему, обернулась — «Я правильно делаю?», «Да, хорошо — «Ищи!» — поощрил я. И она пошла резво, натягивая поводок, который я совсем бросил на дорогу…