Поппи
— Ты собираешься на свидание? — спросила Саванна, когда они с Идой лежали на моей кровати. Они смотрели на мое отражение в зеркале, наблюдали, как я вдеваю свои серьги в форме бесконечности в мочки ушей. Наблюдали, как я наношу последний слой туши на ресницы.
— Да, на свидание, — ответила я.
Ида и Саванна посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами. Ида повернулась снова посмотреть на меня.
— С Руном? Руном Кристиансеном?
На этот раз я повернулась лицом к ним. Удивление на их лица беспокоило, было тревожным.
— Да, с Руном. Почему вы так удивлены?
Саванна села, уперев руки в матрас.
— Потому что Рун, о котором все говорят, не ходит на свидания. Рун, который курит и пьет на поле. Тот, что не разговаривает и скалится вместо того, чтобы улыбаться. Мальчик, который вернулся другим человеком из Норвегии. Этот Рун.
Я уставилась на Саванну, поняв обеспокоенность на ее лице. Мой желудок перевернулся, слушая то, что люди, очевидно, говорят про Руна.
— Да, но он нравится всем девушкам, — Ида вмешалась, сверкнув улыбкой. — Люди завидовали тебе, когда ты была с ним до его отъезда. Сейчас они, черт побери, умрут от зависти!
Как только эти слова соскользнули с ее губ, я увидела, что ее улыбка увядает. Она опустила взгляд, затем снова подняла голову.
— Он знает?
У Саванны сейчас был тот же самый печальный взгляд. Такой печальный, что я отвернулась. Я не могла вынести выражений на их лицах.
— Поппи? — сказала Саванна.
— Знает.
— Как он воспринял это? — робко поинтересовалась Ида.
Я улыбнулась через вспышку боли в моем сердце. Повернулась лицом к своим сестрам, они обе смотрели на меня так, будто я могу исчезнуть из поля зрения в любую секунду. Я пожала плечами.
— Не хорошо.
Глаза Саванны заблестели.
— Мне жаль, Поппи.
— Я не должна была отстраняться от него, — сказала я. — Вот почему он так зол все время. Вот почему он такой неприветливый. Я ранила его, глубоко. Когда я рассказала ему, казалось, это разрушило его, но он позвал меня на свидание. Мой Рун наконец позвал меня на свидание после всех этих лет.
Ида быстро вытерла свою щеку.
— Мама с папой знают?
Я поморщилась, затем покачала головой. Саванна с Идой переглянулись, затем посмотрели на меня, и через секунду мы все рассмеялись.
Ида завалилась на спину, держась за живот.
— О боже мой, Попс! Папу удар хватит! Все, о чем он говорил со времени возвращения Кристиансенов, как сильно Рун изменился в худшую сторону, какой он невежливый, потому что курит и кричит на своего папу. — Оглядевшись, она села. — Он не отпустит тебя.
Мой смех прекратился. Я знала, что мои мама с папой были обеспокоены поведением Руна, но не догадывалась, как сильно они осуждали его.
— Он подойдет к нашей двери? — спросила Саванна.
Я покачала головой, хотя не была уверена, как он поступит.
Внезапно зазвонил дверной звонок.
Мы все посмотрели друг на друга широко открытыми глазами. Я нахмурилась.
— Это не может быть Рун, — объявила я удивленно. Он всегда приходил через мое окно. Никогда не был таким официальным. Это было не про нас, определенно, не про него.
Саванна посмотрела на часы на моей тумбочке.
— Шесть часов. Разве не в это время он должен зайти?
После финального взгляда в зеркало, я взяла парку и выбежала из двери своей спальни, мои сестры наступали мне на пятки. Когда обогнула коридор, я увидела, что папа открыл дверь, на его лице было пораженное выражение, когда он увидел, кто там.
Я резко остановилась.
Саванна и Ида остановились рядом со мной. Ида схватила меня за руку, когда услышала знакомый голос:
— Мистер Личфилд.
От звука его голоса мое сердце запнулось в середине удара. Я наблюдала, как папа дернул головой в замешательстве.
— Рун? — спросил он. — Что ты здесь делаешь?
Папа был вежлив, как обычно, но я могла слышать настороженность в его тоне. Я могла слышать небольшое беспокойство, может быть, даже глубокую озабоченность.
— Я пришел за Поппи, — сказал Рун моему отцу. Рука моего папы напряглась на дверной ручке.
— За Поппи? — уточнил он. Я выглянула из-за стены, в надежде мельком увидеть Руна. Ида сжала мою руку.
Я посмотрела на сестру.
— ОБМ! — произнесла она драматично одним ртом.
Я покачала головой, пока тихо смеялась над ней. Она сосредоточила свое внимание на папе, но я смотрела на ее взволнованное лицо секунду дольше. Именно такие моменты, беззаботные моменты, когда мы просто три сестры, сплетничающие о свиданиях, поражали меня сильнее всего. Ощущая, что пара глаз смотрит на меня, я повернулась к Саванне.
Без слов она сказала мне, что поняла.
Рука Саванны прижалась к моему плечу, пока я слушала Руна.
— Я веду ее, — последовала пауза, — на свидание, сэр.
Лицо моего папы побледнело, и я устремилась вперед. Когда двинулась к двери, чтобы спасти Руна, Ида прошептала мне на ухо:
— Поппи, ты мой новый герой! Посмотри на папино лицо!
Я закатила глаза и рассмеялась. Саванна схватила Иду и потянула ее назад, вне поля зрения. Но они все еще наблюдали. Они ни за что не пропустили бы это.
Румянец нервозности покрыл меня, когда я появилась у двери. Я видела, как папа качал своей головой. Затем он перевел свой взгляд на меня.
Его растерянные глаза осмотрели мое платье, бант на моей голове и макияж на лице. Его лицо стало белее белого.
— Поппи? — спросил мой папа. Я высоко подняла голову.
— Привет, пап, — ответила я. Дверь все еще блокировала Руну вход, но я могла видеть его размытую темную фигуру через витраж. Я ощущала его свежий аромат, который приносил в дом прохладный бриз.
Мое сердце забилось быстрее в предвкушении.
Папа указал на Руна.
— Рун здесь, потому что думает, что ведет тебя на свидание, — сказал он, как будто это не могло быть правдой, но я слышала сомнение в его голосе.
— Да, — подтвердила я.
Я услышала приглушенный шепот моих сестер позади нас и увидела маму, которая наблюдала в тени в гостиной.
— Поппи... — мой папа начал говорить, но я сделала шаг вперед, прерывая его.
— Все в порядке, — уверила я его. — Со мной все будет хорошо. — Казалось, что папа не мог сдвинуться с места. Я использовала этот неловкий момент, чтобы пройти через дверь и поприветствовать Руна.
Мои легкие и сердце перестали функционировать.
Рун было одет во все черное: черную футболку, черные джинсы и черную кожаную байкерская куртку. Его длинные волосы были распущены. Я наслаждалась моментом, когда он поднял руку и провел по своим волосам. Он прислонился к дверному проему, его обычная поза излучала высокомерие.
Когда его глаза, яркие под нахмуренными бровями, увидели меня, я заметила вспышку света в них. Он медленно осмотрел все мое тело: от длинных рукавов моего желтого платья, вниз к моим ногам и назад к белому банту, закалывающему мои волосы на одну сторону. Его ноздри раздулись, а зрачки увеличились, что было единственным доказательством того, что ему нравилось увиденное.
Покраснев под его тяжелым взглядом, я вдохнула. Воздух был плотным, и в нем потрескивало напряжение. Напряжение между нами было ощутимым. В этот момент я поняла, что возможно безумно скучать, даже если с последней встречи прошли считанные часы.
Звук того, как папа прочистил горло, вернул меня обратно к реальности. Я оглянулась. Положив ободряюще руку ему на плечо, я сказала:
— Я приду позже, папа, хорошо?
Не дождавшись ответа, я нырнула у него под рукой, которая была прижата к двери, и вышла на крыльцо. Рун медленно отодвинулся от дверной рамы и последовал за мной. Когда мы достигли конца подъездной дорожки, я повернулась к нему.
Его напряженный взгляд уже был прикован ко мне, челюсть сжата, когда я ждала, что он заговорит. Заглянув через его плечо, я увидела, что папа наблюдает за нашим уходом с озабоченным выражением на лице.
Рун оглянулся, но никак не отреагировал, не сказал ни слова. Потянувшись в карман, он вытащил ключи и дернул подбородком в сторону «Рэндж Ровера» своей мамы.
— Я взял машину, — все, что он произнес, когда мы пошли вперед.
Я последовала за ним, сердце бешено колотилось всю дорогу до машины. Я сосредоточилась на земле, чтобы успокоить свои нервы. Когда подняла голову, Рун открыл пассажирскую дверь для меня. Внезапно вся моя нервозность испарилась.
Он стоял, как темный ангел, смотря на меня в ожидании, что я заберусь внутрь. Улыбнувшись ему, я запрыгнула в машину, краснея от счастья, когда он закрыл дверцу и забрался на водительское сиденье.
Рун завел двигателей без слов, все его внимание было сосредоточено на доме через лобовое стекло. Мой папа по-прежнему, как скала, наблюдал за нашим отъездом.
Челюсть Руна сжалась еще сильнее.
— Он просто оберегает меня, вот и все, — объяснила я, мой голос нарушил тишину. Рун посмотрел на меня боковым зрением. Мрачно взглянув на моего папу, он выехал с улицы, тишина постепенно усиливалась, пока мы ехали.
Руки Руна так крепко сжимали руль, что побелели костяшки. Я ощущала, как агрессия исходит от него волнами. От этого мне было очень грустно. Никогда прежде я не видела, чтобы в ком-то было столько ярости.
Я не могла представить себе каково это — жить так каждый день. Не могла представить вечное колющее ощущение в желудке, боль в сердце.
Выдохнув, я повернулась к Руну и нерешительно спросила:
— Ты в порядке?
Рун резко выдохнул через нос. Он кивнул один раз, затем заправил свои волосы. Мои глаза опустились на его байкерскую куртку, и я улыбнулась.
Рун изогнул свою правую бровь.
— Что? — спросил он, звук его глубокого голоса отдался в моей груди.
— Просто ты, — сказала я уклончиво.
Рун пригвоздил взгляд к дороге, затем снова посмотрел на меня. Когда он повторил это несколько раз, я поняла, что он безумно хотел узнать, о чем я думаю.
Вытянув руку, я провела ею по потертой коже рукава его куртки. Мышцы Руна напряглись под моей ладонью.
— Я могу понять, почему все девушки в городе влюблены в тебя, — сказала я. — Ида рассказала мне все об этом сегодня. Как все будут завидовать, что я иду на свидание с тобой.
Брови Руна сошлись вместе. Я рассмеялась, по-настоящему рассмеялась, от морщин на его лбу. Он потер губы вместе, когда я рассмеялась громче, но я могла видеть искорки в его глазах. Видела, как он маскирует свое веселье.
Слегка вздохнув, я вытерла глаза. Я заметила, что хватка Руна на руле немного ослабла. Его челюсть не была напряжена, а глаза не были сощурены.
Воспользовавшись возможностью, я объяснила:
— С тех пор как я заболела, папа стал еще сильнее оберегать меня. Он не ненавидит тебя, Рун. Просто не знает нового тебя. Он даже не знал, что мы снова общаемся.
Рун сидел неподвижно, ничего не говоря.
На это раз я не пыталась разговаривать. Было очевидно, что Рун снова был не в духе. Но в настоящее время я не была уверена, как вытащить его из этого. Если я вообще могла. Я отвернулась, чтобы смотреть на мир снаружи, пока мы ехали. Я понятия не имела, куда мы едем, от волнения было невозможно усидеть на месте.
Внезапно возненавидев тишину в машине, я наклонилась к радио и включила его. Настроила свою любимую волну, и звучание мое любимой девчачьей группы наполнило машину.
— Я люблю эту песню, — сказала я радостно, снова сев на сиденье, когда медленная мелодия пианино заполнила каждый уголок машины. Я прослушала первые такты, тихо подпевая упрощенной акустической версии песни. Моей любимой версии.
Я закрыла глаза, позволяя душераздирающим словам проникнуть в мой разум и слетать с моих губ. Я заулыбалась, когда струнно-смычковые инструменты заиграли на заднем плане, усиливая эмоции приятными звуками.
Вот почему я так любила музыку.
Только у музыки была особенная способность — от нее у меня перехватывало дыхание, и она безупречно могла вдохнуть жизнь в песенную историю. Я открыла глаза и увидела, что взгляд Руна утратил весь гнев. Его голубые глаза наблюдали за мной так часто, как могли, его руки крепко вцепились в руль, но было что-то еще в его выражении лица.
В моем рту стало сухо, когда он снова на меня посмотрел, его выражение было невозможно прочитать.
— Это о девушке, которая отчаянно любила парня — всем своим сердцем. Их любовь была тайной, но она не хотела продолжать так. Она хотела, чтобы мир знал, что он принадлежит ей, а она ему.
Затем к моему удивлению, Рун прохрипел:
— Продолжай петь.
Я видела это на его лице, видела его потребность слушать меня.
Поэтому я пела.
Я не была сильной певицей. Пела мягко, правдиво. Я пела текст, принимая каждое слово. Когда пела песню о потребности в любви, я делала это всем сердцем. От этих слов, от этих страстных заявлений я чувствовала себя живой.
Все еще живой.
Они были Руном и мной. Нашей разлукой. Мой глупый план отдалиться от него, чтобы спасти его от боли, неожиданно причинил боль нам обоим в процессе. Любить его здесь, в Америке, пока он любил меня там, в Осло в ответ — было тайной.
Когда прозвучали последние слова, я открыла глаза, моя грудь болела от свирепости эмоций. Начала играть следующая песня, та, которую я не знала. Пристальный взгляд Руна прожигал во мне дыру, но я не могла поднять голову.
Что-то делало это невозможным.
Я прислонилась головой к подголовнику и сказала почти про себя:
— Я люблю музыку.
— Я знаю, — ответил Рун. Его голос был решительный, серьезный и отчетливый. Но в этом тоне я поймала нотку мягкости. Или чего-то нежного. Заботы. Я повернула голову, чтобы оказаться лицом к нему. Я ничего не сказала, когда наши взгляды встретились. Просто улыбнулась. Улыбка была слабой и робкой, но Рун выдохнул при виде ее.
Мы повернули налево, потом еще налево, выехав на темную сельскую дорогу. Я не отрывала взгляда от Руна, думая о том, каким по-настоящему красивым он был. Я позволила себе нафантазировать, как он будет выглядеть через десять лет. И была уверена, что он будет шире. Мне было интересно, будут ли у него еще длинные волосы, и что он будет делать со своей жизнью.
Я молилась, чтобы это было как-то связано с фотографиями.
Искусство фотографии привносило такой же покой в его душу, как в мою игра на виолончели. Хотя с момента его возвращения я не видела его фотоаппарата. Он сказал, что больше не фотографирует.
От этого я становилась грустнее, чем от чего-либо.
Затем я подумала о том, что пообещала самой себе не позволять делать — я представила, как бы мы выглядели через десять лет вместе. Женатые, живем в квартире в Сохо, в Нью-Йорке. Я бы готовила в нашей тесной кухне, танцевала под музыку из радио на заднем плане. А Рун бы сидел за столом, наблюдая за мной и фотографируя, чтобы запечатлеть наши жизни навсегда. И он бы вытянул руку из-за объектива, чтобы провести пальцами по моей щеке. Я бы игриво шлепнула его по руке и рассмеялась. Именно в этот момент он бы нажал на кнопку на фотоаппарате. И этот снимок ждал бы меня вечером на подушке.
Как он идеально запечатлел момент времени.
Его идеальное мгновение. Любовь в снимке.
Слеза скатилась по моей щеке, когда я представляла эту картину. Картина, которая никогда не будет нами. Я позволила себе почувствовать боль, прежде чем спрятала ее глубоко. Затем я позволила себе радоваться, что у него будет возможность реализовать свою страсть и стать фотографом. Я буду наблюдать за ним со своего нового дома на небесах и улыбаться.
Когда Рун сконцентрировался на дороге, я позволила себе прошептать:
— Я скучала по тебе... Я так сильно скучала по тебе.
Каждая частичка тела Руна замерла. Затем он нажал на указатель поворота и вырулил на обочину. Я села, задаваясь вопросом, что произошло. Двигатель гремел под нами, но руки Руна соскользнули с руля.
Его взгляд был опущен, руки лежали на коленях. Он на мгновение сжал свои джинсы, затем повернулся ко мне. Его выражение лица было обеспокоенным.
Расстроенным.
Но оно смягчилось, когда он вперился взглядом в меня и сказал хриплым шепотом:
— Я тоже по тебе скучал. Так чертовски сильно, Поппимин.
Мое сердце одновременно с пульсом забилось сильнее. Они оба ускорились, из-за чего я почувствовала головокружение, когда упивалась честностью его хриплого голоса. Красотой взгляда на его лице.
Не зная, что сказать, я положила руку на центральную консоль. Моя ладонь была поднята вверх, пальцы растопырены. Через несколько секунд тишины, Рун медленно прижал свою ладонь к моей, и мы переплели наши пальцы вместе. Мурашки прошли по моему телу от ощущения того, как его большая рука держала мою.
Вчера мы оба были смущены, никто не знал, что делать, куда идти, как найти наш путь друг к другу. Сегодняшнее свидание было нашим новым стартом. Соединенные руки — напоминанием. Напоминанием, что мы были Поппи и Руном. Где-то под всей этой болью и страданиями, под всеми слоями, которыми мы обросли, мы все еще были там.
В любви.
Две половинки одного целого.
И мне было все равно, кто и что скажет. Мое время было ценно, но не так ценно, как Рун. Не рассоединяя наши руки, Рун опустил сцепление, и мы снова выехали на дорогу. Мгновение спустя я поняла, куда мы едем.
Пруд.
Я широко улыбнулась, когда мы подъехали к старому ресторанчику, его палуба была украшена гирляндами синих огней, а большие обогреватели стояли возле столов на улице. Машина затормозила, и я повернулась к Руну.
— Ты привез меня на пруд на наше свидание? В Tony’s Shack?
Моя бабушка привозила нас с Руном сюда, когда мы были детьми. Вечером в воскресенье. Так же как сегодня. Она жила ради их раков и с удовольствием проезжала всю дорогу, чтобы поесть их.
Рун кивнул. Я пыталась освободить руку, но он нахмурился.
— Рун, — подразнила я, — мы должны выйти из машины. Для этого нам нужно разъединить руки.
Рун неохотно отпустил, его брови были сведены вместе, пока он это делал. Я схватила свою парку и вылезла из машины. Как только закрыла дверь, Рун оказался рядом со мной. Не спрашивая разрешения, он потянулся и взял меня за руку.
По его хватке я была убеждена, что он никогда не отпустит.
Порыв ветра подул со стороны воды, когда мы шли ко входу, и Рун остановился. Он взял парку из моих рук и рассоединил наши переплетенные пальцы. Встряхнув парку, он протянул мне надеть ее.
Я собиралась запротестовать, но темный взгляд пересек лицо Руна, и я вздохнула. Развернувшись, я засунула руки в парку, повернувшись, когда руки Руна поставили меня лицом к нему. Сосредоточившись на задаче, он застегнул ее, пока холодный вечерний ветерок не задул в полную силу.
Я ждала, что Рун отдернет пальцы от моего воротника, но вместо этого они задержались там. Его мятное дыхание опалило мою щеку. Он моментально поднял взгляд в поисках моего. Мою кожу покалывало от вспышки застенчивости в его взгляде. Затем, вперившись своим взглядом в мой, он наклонился ближе и сказал:
— Я говорил тебе сегодня, какая ты красивая?
Мои пальцы на ногах подвернулись в ботинках от его сильного акцента. Рун мог выглядеть спокойным и отчужденным, но я знала его. Когда его акцент так сильно выделялся, это значило, что он нервничает.
Я покачала головой и прошептала:
— Нет.
Рун огляделся вокруг.
Когда он снова посмотрел на меня, его пальцы усилили хватку на моем воротнике, привлекая меня ближе. Его лицо было в сантиметре от моего, когда он сказал:
— Ну, так и есть. По-настоящему чертовски красива.
Мое сердце подпрыгнуло в груди, оно парило. В ответ я смогла только улыбнуться. Но для Руна это казалось достаточно. В действительности, казалось, это опьяняло его.
Наклонившись еще немного, Рун коснулся губами моего уха.
— Согревайся, Поппимин. Я не могу позволить тебе простудиться.
Его поступок — надеть на меня куртку — обрел смысл. Он защищал меня. Берег.
— Хорошо, — сказала я. — Ради тебя.
Он быстро вдохнул, его глаза закрылись на слишком долго, чтобы это было просто моргание.
Рун отступил и взял меня за руку. Молча, он повел меня в Tony’s Shack и попросил столик на двоих. Администратор повела нас в патио с видом на пруд. Я не была здесь несколько лет, но ничего не изменилось. Вода была тихой и спокойной — кусочек рая, спрятанный среди деревьев.
Администратор остановилась у стола в задней части забитого патио. Я улыбнулась, собираясь занять место, когда Рун сказал:
— Нет. — Мои глаза взметнулись к Руну, как и глаза администратора. Он указал на дальний стол на палубе, прямо у края воды. — Вот этот, — потребовал он коротко.
Молодая администратор кивнула.
— Конечно, — ответила она, слегка растерянно. Она повела нас через патио к другому столу.
Рун шел вперед, его рука все еще сжимала мою. Когда мы проходили мимо других столиков, я заметила, что девушки пялились на него. Вместо того чтобы быть расстроенной их вниманием, я проследила их взгляды, пытаясь посмотреть на него свежим взглядом. Это было сложно. Он настолько укоренился в каждом моем воспоминании, был вырезан в моей памяти, что это было почти невозможно. Но я пыталась и пыталась, и видела то, что, должно быть, видели они.
Таинственный и задумчивый.
Мой собственный плохой мальчик.
Администратор положила меню на деревянный стол и повернулась к Руну:
— Все хорошо, сэр?
Рун кивнул, хмурый взгляд был отпечатан на его лице.
Покраснев, администратор сказала, что наш официант скоро прибудет, и поторопилась оставить нас наедине. Я посмотрела на Руна, но его взгляд был прикован к пруду. Я вырвала руку из его хватки, чтобы занять место, и как только я это сделала, он повернул голову и нахмурился.
Я улыбнулась на его ворчливость. Рун сел на стул, смотря на воду, а я заняла место напротив. Но как только села, Рун вытянул руку и положил ее на ручку моего стула. Я вскрикнула, когда он потянул мой стул к себе. Я дергалась на месте, пока он перемещался, схватившись за ручки, пока Рун не поставил стул так, как было нужно ему.
Поставил его поближе к себе.
Прямо рядом с ним, так что с моего места теперь тоже был виден пруд.
Рун не отреагировал на мои порозовевшие щеки, когда все внутри меня горело от этого простого жеста. В действительности, он даже не заметил этого. Он был слишком занят, снова собственнически сжимая мою руку. Слишком занят, переплетая наши пальцы вместе. Слишком занят, не отпуская меня.
Вытянув руку, Рун отрегулировал обогреватель над нами на самый высокий уровень, и расслабился только тогда, когда пламя взревело выше за железным ограждением. Мое сердце расплавилось, когда он поднес наши переплетенные руки к своему рту, в гипнотическом движении проводя по задней части моей руки туда-сюда губами.
Взгляд Руна был прикован к воде. Хоть я и обожала деревья, окружавшие воду в защитном коконе, и любила наблюдать за утками, которые купались и ныряли, за журавлями, которые устремлялись вниз и парили над поверхностью, я могла наблюдать только за Руном.
Что-то изменилось в нем с прошлой ночи. Я не понимала что. Он все еще был резким и неприветливым. В его личности было много мрачности, его аура почти предупреждала держаться подальше.
Но сейчас появился новый уровень собственничества в отношении меня. Я могла видеть ярость этого собственничества в его взгляде. Я ощущала это в его хватке на моей руке.
И мне нравилось это.
Насколько я скучала по прежнему Руну, я наблюдала за этим Руном с возродившимся очарованием. Прямо сейчас, сидя рядом с ним в месте, которое так много значило для нас обоих, я была полностью довольна находиться в его компании.
Больше чем довольна.
От этого я чувствовала себя живой.
Прибыл официант — парень, около двадцати лет. Рун усилил хватку на моей руке, и мое сердце переполнилось от эмоций.
Он ревновал.
— Привет. Могу я предложить вам начать с напитков? — спросил официант.
— Можно мне сладкий чай, пожалуйста? — ответила я, чувствуя, как Рун напрягся рядом.
— Рутбир3, — рявкнул Рун. Официант спешно отступил. Когда он оказался вне зоны слышимости, Рун зашипел: — Он не сводил с тебя взгляда.
Я покачала головой и рассмеялась.
— Ты безумец.
Рун нахмурил лоб в растерянности. На этот раз был его черед качать головой.
— Ты понятия не имеешь.
— Насчет чего? — спросила я, перемещая свободную руку, чтобы проследить несколько новых шрамов на костяшке пальцев Руна. Я задумалась, откуда они. Я услышала, как у него перехватило дыхание.
— Насчет того, как ты красива, — ответил он. Он наблюдал за моим пальцем, когда говорил это. Когда я прекратила движение, он поднял взгляд.
Я уставилась на него без слов.
Наконец, уголки губ Руна приподнялись в дерзкой полуулыбке. Он переместился ближе ко мне.
— Как я посмотрю, все еще пьешь сладкий чай.
Он помнил.
Нежно подтолкнув его вбок, я сказала:
— Все еще пьешь рутбир, как я посмотрю.
Рун пожал плечами.
— Не мог найти его в Осло. Сейчас, когда вернулся, не могу насытиться им. — Я улыбнулась и начала очерчивать его руку. — Но также оказывается, я не могу насытиться еще кое-чем, что я не мог получить в Осло.
Мои пальцы замерли. Я точно знала, что он имел в виду меня.
— Рун, — сказала я, вина толстым слоем находилась внутри меня.
Я подняла голову и снова попыталась извиниться, но когда сделала это, подошел официант, поставив наши напитки на стол.
— Вы готовы сделать заказ?
Не разрывая нашего зрительного контакта, Рун сказала:
— Два вареных рака.
Я ощущала, что официант постоял какое-то время, но после напряженных нескольких секунд, он сказал:
— Тогда я пойду на кухню.
Взгляд Руна переместился с моего лица на сережки, когда на его лице появился намек на ухмылку. Я задумалась, что вызвало в нем этот момент веселья. Рун наклонился вперед и заправил волосы мне за уши.
Его пальцы проследили очертание моего уха, затем он утешительно выдохнул.
— Ты все еще носишь их.
Мои сережки.
Мои сережки в форме бесконечности.
— Всегда, — заверила я. Рун посмотрел на меня своим тяжелым взглядом. — Навечно и навсегда.
Рун опустил свою руку, но поймал прядь моих волос между указательным и большим пальцем.
— Ты обрезала волосы.
Это прозвучало как утверждение, но я знала, что это вопрос.
— Мои волосы отросли, — сказала я. Я увидела, как он напрягся. Не желая разрушать волшебство вечера разговорами о болезни или лечении, темами, на которые я не обращала внимания так или иначе, я наклонилась и прижала свой лоб к его.
— Я потеряла свои волосы. К счастью, они отрастают. — Отстраняясь, я игриво провела по своей короткой стрижке. — К тому же, мне в какой-то степени нравится так. Мне кажется, мне идет. Бог знает, что с этим легче справиться, чем с кучей кудряшек, с которыми я боролась все эти годы.
Я знала, что это сработало, когда от Руна раздался тихий смешок. Продолжив шутку, я добавила:
— К тому же, только у викингов должны быть длинные волосы. Викингов и байкеров. — Я наморщила нос, притворившись, что изучаю Руна. — К сожалению, у тебя нет байка... — я замолчала, смеясь над суровым взглядом на лице Руна.
Я все еще смеялась, когда он притянул меня к своей груди, прижав свой рот к моему уху и сказал:
— Я могу купить байк, если ты этого хочешь. Если это то, что поможет мне вернуть твою любовь.
Он сказал это как шутку.
Я знала.
Но эта фраза заставила меня внезапно остановиться. Я замерла, а вся веселость мигом улетучилась. Рун заметил напряжение. Его адамово яблоко выпятилось, и он проглотил, что бы он там ни собирался сказать.
Позволяя сердцу руководить моими действиями, я подняла руку и прижала ладонь к его лицу. Убедившись, что завладела его безраздельным вниманием, я прошептала:
— Для этого тебе не нужен байк, Рун.
— Нет? — спросил он хриплым голосом.
Я покачала головой.
— Почему? — спросил он нервно. Его щеки покраснели, и я могла видеть, что этот вопрос стоил ему очень сильной гордости. Я могла видеть, что Рун, больше не спросит ничего.
Сократив расстояние между нами, я сказала приглушенным голосом:
— Потому что я уверена, что ты никогда не терял ее.
Я ждала. Ждала, затаив дыхание, чтобы увидеть, что он будет делать дальше.
Я не ожидала нежности и мягкости. Не ожидала, что мое сердце запоет, а душа расплавится.
Самым осторожным движением, Рун наклонился вперед и поцеловал меня в щеку, только сдвинувшись немножко, чтобы коснуться своими губами моих. Я задержала дыхание в предвкушении его поцелуя на моих губах. Настоящего поцелуя. Поцелуя, по которому я тосковала. Но вместо этого, он пропустил мой рот, и поцеловал меня в другую щеку, из-за чего мои губы еще больше жаждали получить поцелуй.
Когда он отстранился, мое сердце колотилось как барабан. Громкий гул раздавался в моей груди. Рун откинулся на спинку стула, но усилил хватку на моей руке.
Таинственная улыбка укрылась за моими губами.
Звук с пруда привлек мое внимание — утка взлетела в темное небо. Когда я посмотрела на Руна, он тоже наблюдал. Когда он снова взглянул на меня, я поддразнила:
— Ты уже викинг, тебе не нужен байк.
На этот раз Рун улыбнулся, и был заметен малейший намек на зубы. Я сияла от гордости.
Появился официант с нашими раками и поставил ведерко на покрытый клеенкой стол. Рун с неохотой выпустил мою руку, и мы начали чистить морепродукты. Я закрыла глаза, когда почувствовала мясную плоть на своем языке, а вкус лимона ударил мне в горло.
Я застонала от того, как вкусно было.
Рун покачал головой, рассмеявшись. Я бросила поломанный панцирь на его колени, и он нахмурился. Вытерев руку об салфетку, я наклонила голову к ночному небу. Звезды ярко сияли на безоблачном покрывале неба.
— Ты видел что-то такое же красиво как этот маленький пруд? — спросила я. Рун поднял голову, затем посмотрел вдоль пруда, на отражение синих огней, мерцающих в нашу сторону.
— Я бы сказал да, — ответил он сухим тоном, затем указал на меня. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Даже когда я вернулся в Осло, я иногда рисовал в голове изображение этого места, задаваясь вопросом, приезжала ли ты сюда.
— Нет, это первый раз. Мама и папа не особые фанаты раков, всегда только бабушка. — Я улыбнулась, представляя, как она сидела рядом с нами за этим столом, после того как привозила нас. — Ты помнишь, — я рассмеялась, — она привозила полную фляжку бурбона, чтобы вылить в свой сладкий чай? — я рассмеялась еще сильнее. — Помнишь, как она прикладывала палец к губам и говорила: «Не рассказывайте своим родителям об этом. У меня было благое намерение привезти вас сюда, чтобы спасти от церкви. Поэтому ротики на замок!»?
Рун тоже улыбнулся, но его глаза наблюдали за моим смехом.
— Ты скучаешь по ней, — сказал он.
Я кивнула.
— Каждый день. Я задаюсь вопросом, на какие приключения мы бы отправились вместе. Мне интересно, поехали бы мы в Италию, чтобы увидеть Ассизи, как всегда планировали. Или отправились бы мы в Испанию, чтобы тренировать быков. — На этом месте я снова рассмеялась. Покой окутал меня, и я добавила: — Но лучшая часть во всем этом, что я скоро ее увижу. — Я встретилась со взглядом Руна. — Когда я вернусь домой.
Как моя бабушка учила меня, я даже никогда не думала, что произойдет со мной, когда я умру. Конец. Это начало чего-то нового. Моя душа вернется домой, в место, которому принадлежит.
Я не осознавала, что расстроила Руна, пока он не встал со своего стула и пошел к небольшому пирсу рядом с нашим столом, к пирсу, который вел к середине пруда.
Подошел официант. А я наблюдала, как Рун поджигает сигарету, пока исчезает в темноте, и только дым от сигареты выдавал его место.
— Могу я убрать со стола, мэм? — спросил официант.
Я улыбнулась и кивнула.
— Да, пожалуйста. — Я встала, и он выглядел озадаченным, увидев Руна на пирсе. — Можно принести счет, пожалуйста?
— Да, мэм, — ответил он.
Я пошла к пирсу, навстречу Руну, следуя за крошечным огоньком от его сигареты. Когда я оказалась рядом с ним, он стоял, опираясь на перила, уставившись в никуда.
Морщинки испещрили его лоб, его спина была напряжена, и казалось, напряглась еще больше, когда я остановилась рядом. Он сделал долгую затяжку своей сигареты и выдохнул в легкий ветерок.
— Я не отрицаю того, что произойдет со мной, Рун, — сказала я осторожно. Он сохранял тишину. — Я не могу жить в фантазии. Я знаю, что меня ждет и как все будет.
Дыхание Руна было неровным, а голова упала вниз. Когда он поднял взгляд, то сказал сломлено:
— Это несправедливо.
Мое сердце обливалось кровью от его боли. Я могла видеть ее в муках на его лице, в том, как были напряжены его плечи. Облокотившись на перила, я вдохнула холодный воздух. Когда дыхание Руна успокоилось, я сказала:
— Было бы на самом деле несправедливо, если бы нам не было подарено несколько драгоценных месяцев.
Рун медленно уперся лбом в руку.
— Разве ты не видишь большой картины для нас обоих здесь, Рун? Ты вернулся в Блоссом Гроув, через несколько недель после того, как я была отправлена сюда дожить остаток своих дней. Насладиться ограниченными последними несколькими месяцами, предоставленными лекарствами. — Я снова посмотрела на звезды, ощущая присутствие чего-то большего, улыбающегося на нас сверху. — Для тебя это несправедливо. Я верю в противоположное: мы вернулись вместе не просто так. Возможно, это урок, который мы сможем выучить.
Я повернулась и убрала длинные волосы с его лица. В лунном свете, под сиянием звезд, я увидела, что слеза катится по его щеке.
Я сцеловала ее.
Рун повернулся ко мне, обхватив рукой заднюю часть моей шеи. Я обернула руку вокруг его головы, прижав его ближе.
Рун глубоко вдохнул, отчего его спина приподнялась.
— Я привез тебя сюда, чтобы напомнить тебе о времени, когда мы были счастливы. Когда мы были неразлучны, лучшими друзьями и даже больше. Но...
Он затих, я осторожно приподняла его голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Что? — спросила я. — Пожалуйста, скажи мне. Обещаю, со мной все будет хорошо.
Он посмотрел мне в глаза, затем уставился на тихую гладь воды. Когда его взгляд вернулся ко мне, он спросил:
— Но что если это последний раз, когда мы делаем это?
Втиснувшись между ним и перилами, я взяла сигарету с его руки и бросила ее в пруд. Встав на цыпочки, я обхватила его щеки руками.
— Значит, у нас есть сегодняшний вечер, — утверждала я. Лицо Руна поморщилось от моих слов. — У нас есть это воспоминание. Этот заветный момент. — Я наклонила голову в сторону, и ностальгическая улыбка растянулась на моих губах. — Я узнала мальчика, мальчика, которого любила всем сердцем, который жил одним мгновением. Который сказал мне, что одно мгновение может изменить весь мир. Что одно мгновение может изменить чью-то жизнь за краткую секунду — сделать ее бесконечно хуже или бесконечно лучше.
Он закрыл глаза, но я продолжила говорить:
— Сегодня, находясь на пруду с тобой снова, — сказала я, чувствуя как покой наполняет мою душу, — вспоминая бабушку, и почему я любила ее так сильно... моя жизнь стала гораздо лучше. Я всегда буду помнить, что ты подарил мне это мгновение. Я заберу его с собой... куда бы я ни направилась.
Рун открыл глаза, а я продолжила убеждать его.
— Ты подарил мне сегодняшний вечер. Ты вернулся. Мы не можем изменить факты, не можем изменить наши судьбы, но мы все еще живы. Мы можем жить так полно и так быстро, как это возможно, пока у нас есть эти дни перед нами. Мы снова можем быть нами: Поппи и Руном.
Я не думала, что он скажет что-нибудь в ответ, поэтому меня удивили и наполнили неимоверной надеждой его слова:
— Наше финальное приключение.
Я подумала, что это идеальное название.
— Наше финальное приключение, — прошептала я в ночь, когда невиданная радость наполнила мое тело. Рун обернул руки вокруг моей талии. — С одной поправкой, — сказала я, а он нахмурился.
Разгладив морщинки на его лбу, я сказала:
— Финальное приключение в этой жизни. Потому что я непоколебимо верю, что мы снова будем вместе. Даже когда это приключение закончится, еще более великое ждет нас на другой стороне. И, Рун, не будет никакого рая, если однажды ты снова не окажешься в моих объятиях.
Все сто восемьдесят семь сантиметров роста Руна обрушились на меня. И я держала его. Держала его, пока он не успокоился. Когда он отстранился, я спросила:
— Итак, Рун Кристиансен, викинг из Норвегии, ты со мной?
Вопреки всему Рун рассмеялся. Смеялся, когда я протянула ему руку для рукопожатия. Рун, мой скандинавский плохой мальчик с лицом ангела, скользнул своей рукой в мою, и мы скрепили наше обещание. Дважды. Как учила меня бабушка.
— Я с тобой, — сказал он. Я чувствовала, как его клятва прошла по всему моему телу.
— Мэм, сэр? — я посмотрела через плечо Руна, увидев, что официант держит наш счет. — Мы закрываемся, — объяснил он.
— Все хорошо? — спросила я Руна, когда подавала сигнал официанту, что мы уходим.
Рун кивнул, снова сведя брови и образуя на лице фирменное хмурое выражение. Я подражала ему, поморщив свое лицо. Не в силах сопротивляться, Рун добродушно улыбнулся мне.
— Только ты, — сказал он, больше себе, чем мне, — Поппимин. — Взяв меня за руку, он медленно повел меня к двери.
Когда мы сели в машину, Рун завел двигатель и сказал:
— Нам нужно заехать еще кое-куда.
— Еще одно незабываемое впечатление?
Когда мы выехали на дорогу, Рун взял мою руку в свою через консоль и ответил:
— Я надеюсь, Поппимин, я так сильно надеюсь.
***
У нас заняло некоторое время, чтобы вернуться в город. Мы не разговаривали много. Я пришла к пониманию, что Рун был тише, чем обычно. Не то чтобы раньше он был экстравертом. Он всегда был замкнутым и тихим. Он идеально подходил имиджу бродячего художника, голова всегда вертится в поиске мест и пейзажей, которые он хотел запечатлеть на пленке.
Мгновения.
Мы проехали милю или около того, когда Рун включил радио и сказал мне выбрать станцию. И когда я тихо запела, его пальцы немного сильнее сжали мои.
Я зевнула, когда мы приблизились к границе города, но боролась со сном. Я хотела узнать, куда он вез меня.
Когда мы остановились снаружи театра Диксона, мой пульс участился. В этом театре я всегда мечтала выступать. Именно сюда я хотела вернуться, когда буду старше, став частью профессионального оркестра. В мой родной город.
Рун выключил двигатель, и я уставилась на впечатляющий каменный театр.
— Рун, что мы здесь делаем?
Рун выпустил мою руку и открыл свою дверь.
— Пойдем со мной.
Нахмурившись, я открыла дверь, чтобы следовать за ним, мое сердце было готово выскочить из груди. Рун взял меня за руку и повел к главному входу.
Был поздний воскресный вечер, но он вел нас прямо к главному входу. Как только мы оказались в тусклом фойе, я услышала тихие звуки произведения Пуччини на заднем фоне.
Моя рука напряглась в хватке Руна, он посмотрел на меня с ухмылкой на лице.
— Рун, — прошептала я, он повел меня по роскошной лестнице. — Куда мы идем?
Рун прижал палец к моим губам, сигнализируя мне замолчать. Я задумалась почему, но он повел меня к двери... двери, которая вела к бельэтажу театра.
Рун открыл дверь, и музыка накрыла меня как волна. Ахнув от громкого объема звуков, я последовала за Руном к передним сиденьям. Внизу был оркестр с дирижером. Я мгновенно узнала их: Камерный оркестр «Саванна».
Я была прикована, глядя на музыкантов, которые так пристально сфокусировались на своих инструментах, покачиваясь в такт музыке. Повернув голову к Руну, я спросила:
— Как ты все устроил?
Рун пожал плечами.
— Я хотел привести тебя на их выступление как положено, но завтра они уезжают заграницу. Когда я объяснил дирижеру, как сильно ты их любишь, он сказал, что мы можем прийти на их репетицию.
Больше ни одного слова не слетело с моих губ.
Я потеряла дар речи. Полностью.
Будучи не в состоянии адекватно выразить свои чувства, мою искреннюю благодарность за этот сюрприз, я положила голову ему на плечо и обняла его руку. Запах кожи проник в мой нос, когда мой взгляд сконцентрировался на оркестре внизу.
Я зачарованно наблюдала. Наблюдала, как дирижер умело руководил музыкантами во время репетиции: сольные номера, причудливые переходы, замысловатые созвучия.
Рун прижал меня ближе, пока я сидела как загипнотизированная. Время от времени я ловила на себе его взгляд: он наблюдал за мной, я наблюдала за ними.
Но я не могла оторвать взгляда от сцены. Особенно от части с виолончелью. Когда глубокие интонации стали отчетливыми и явными, я позволила себе закрыть глаза.
Это было прекрасно.
Я могла так отчетливо представить себя: как сижу среди коллег-музыкантов, своих друзей, смотря на театр полный людей, которых я знаю и люблю. Рун сидит и смотрит с фотоаппаратом вокруг своей шеи.
Это была самая идеальная мечта.
Это была моя самая большая мечта, сколько я себя помнила.
Дирижер призвал музыкантов затихнуть. Я наблюдала за сценой, как все, кроме главной виолончелистки сложили свои инструменты. Женщина, которая выглядела лет на тридцать, потянула свой стул на середину сцены. Кроме нас не было ни одного зрителя.
Она уселась, а ее смычок замер на струнах в ожидании начала. Она сконцентрировалась на дирижере. Когда он поднял свою палочку, призывая ее начать, я услышала первые ноты музыки. И в это мгновение я полностью затихла. Я не смела дышать. Я не хотела слышать ничего, кроме самой идеальной мелодии, которая когда-либо существовала.
Мелодия «Лебедь» из «Карнавал Животных»4 донеслась до наших мест. Я наблюдала, как виолончелистка полностью окунулась в свою музыку, ее выражение лица передавало эмоции с каждой новой нотой.
Я хотела быть ею.
В этот момент я хотела быть виолончелисткой, которая так прекрасно играла эту симфонию. Я хотела, чтобы мне оказали доверие — доверие принять участи в этом выступлении.
Все померкло, когда я наблюдала за ней. Затем я закрыла глаза и позволила музыке завладеть моими ощущениями. Я позволила ей увлечь меня в свое путешествие. Когда темп увеличился, а вибрации красиво эхом отдавались от стен театра, я открыла глаза.
И слезы полились.
Слезы полились, как и требовала музыка.
Рука Руна напряглась в моей, и я ощутила его взгляд на себе. Он беспокоился, что я расстроилась. Но я не была расстроена. Мое сердце парило. Парило в блаженной мелодии.
Мои щеки были влажными, но я позволяла слезам катиться. Вот почему музыка была моей страстью. Это магическая мелодия, способная привнести жизнь в душу, могла быть создана из дерева, струн и смычка.
И я осталась в таком состоянии. Осталась, пока последняя нота не уплыла к потолку. Виолончелистка подняла свой смычок, только затем она открыла глаза, направляя свой дух упокоиться у себя внутри. Потому что я знала, что она чувствовала. Музыка перенесла ее в отделенное место, о котором знала только она. Она переместила ее.
На какое-то время музыка наградила ее своей силой.
Дирижер кивнул, и оркестр ушел за кулисы, позволив тишине занять пустую сцену.
Но я не повернула голову, пока Рун не сел ровно, положив руку мне на поясницу.
— Поппимин? — прошептал он, его голосом был осторожным и неуверенным. — Мне жаль, — сказал он себе под нос. — Я думал, что это осчаст...
Я повернулась к нему, сжав обе его руки между своими.
— Нет, — сказала я, прерывая его извинение. — Нет, — повторила я. — Это слезы радости, Рун. Абсолютного счастья.
Он выдохнул, освободив одну из своих рук, чтобы вытереть мои щеки. Я рассмеялась, мой голос отдавался вокруг нас эхом. Я прочистила горло, отогнала избыток эмоций и объяснила:
— Это моя любимая мелодия, Рун. «Лебедь» из «Карнавал Животных». Главная виолончелистка сыграла мой любимый кусок. Красиво. Идеально. — Я сделала глубокий вдох. — Эту пьесу я планировала сыграть на прослушивании в Джульярд. Я всегда представляла, что играю ее в «Карнеги-холл». Я знаю ее как свои пять пальцев. Знаю каждую ноту, каждое изменение в темпе, каждый крещендо... все. — Я шмыгнула носом и вытерла глаза. — Слушая ее сегодня, — сказала я, сжав его руку, — сидя рядом с тобой... как будто мечта воплотилась в реальность.
Рун, растеряв все слова, обнял меня за плечи и прижал ближе к себе, поцеловав меня в макушку.
— Обещай мне, Рун, — сказала я. — Обещай, что когда поедешь в Нью-Йорке и будешь учиться в «Тиш», ты сходишь и посмотришь игру Нью-Йоркской филармонии. Обещай, что посмотришь, как ведущая виолончелистка будет играть эту симфонию, и в этот момент ты будешь думать обо мне. Представляя, что это я играю на сцене, исполняя свою мечту. — Я глубоко вздохнула, удовлетворенная этим изображением. — Потому что сейчас этого будет достаточно для меня, — выдохнула я. — Просто знать, что я переживу эту мечту, по крайней мере, в твоем воображении.
— Поппи, — сказал Рун мучительно. — Пожалуйста, малышка... — мое сердце подпрыгнуло, когда он назвал меня малышкой — это было как музыка для моих ушей.
Подняв голову, я подняла его подбородок своим пальцем и настояла:
— Пообещай мне, Рун.
Он отвел взгляд.
— Поппи, если тебя не будет в Нью-Йорке со мной, тогда какого черта я должен туда ехать?
— Из-за фотографий. Потому что как эта мечта была моей, твоя была — изучать искусство фотографии в НЙ.
Обеспокоенность прошла через меня, когда я увидела, что челюсти Руна сжались.
— Рун? — спросила я. После затянувшейся паузы, он медленно повернулся ко мне лицом. Я откинулась на своем сиденье при виде его выражения лица.
Отказ.
— Почему ты больше не фотографируешь, Рун? — спросила я, а Рун отвел взгляд. — Пожалуйста, не игнорируй меня.
Рун вздохнул в поражении.
— Из-за тебя. Я больше не видел мир таким, как раньше. Ничего не было таким же. Я понимал, что мы слишком молоды, но без тебя ничего не имело смысла. Я был зол. Тонул. Я отказался от своей страсти, потому что страсть внутри меня вымерла.
Из всего того, что он мог сделать или сказать, это опечалило меня больше всего. Потому что его страсть была так сильна в нем. И я не видела лучше фотографий, чем его, хоть ему и было всего пятнадцать.
Я смотрела на ожесточенные черты лица Руна, его взгляд был потерян в трансе, когда он безучастно смотрел на сцену. Он снова возвел свои стены, и напряг челюсти — угрюмое выражение вернулось.
Желая оставить его в покое, а не толкать его слишком далеко, я положила голову ему на плечо и улыбнулась. Я улыбалась, пока симфония все еще отдавалась в моих ушах.
— Спасибо тебе, — прошептала я, когда огни на сцене потухли.
Подняв голову, я ждала, что Рун посмотрит на меня. В конце концов, он это сделал.
— Только ты знал, что это, — я указала жестом на зрительный зал, — так много значит для меня. Только мой Рун.
Рун прижался к моей щеке в мягком поцелуе.
— Ты был на моем сольном концерте в тот вечер, не так ли?
Рун вздохнул и в конце концов кивнул головой.
— Я никогда не хотел пропускать твою игру, Поппимин. Никогда.
Он поднялся на ноги, и был тих, когда вытянул свою руку. Он был тих, когда я протянула ему свою, и он повел нас к машине. Он был тих, когда вез нас до дому. Я подумала, что как-то обидела его, переживала, что сделала что-то не так.
Когда мы приехали к дому, Рун вышел из машины и обошел ее, чтобы открыть мне дверь. Я приняла его протянутую руку, выпрыгивая из машины, и держала ее крепко, когда Рун вел меня к дому. Я ожидала, что мы пойдем к двери, вместо этого он повел меня к моему окну. Я нахмурилась, увидев расстроенный взгляд на его лице.
Нуждаясь знать, что не так, я провела рукой по его лицу. Но когда мои пальцы коснулись его щек, в нем как будто что-то щелкнуло. Рун подтолкнул меня к боку моего дома, и когда его тело прижалось к моему, он обхватил мои щеки руками.
Я задыхалась... задыхалась от его близости. Задыхалась от его напряженного взгляда. Его голубые глаза осмотрели каждую черточку моего лица.
— Я хотел сделать все правильно, — сказал он. — Хотел не спешить. Это свидание. Мы. Сегодняшний вечер. — Он покачал головой, на его лбу выступили морщинки, как будто он сражался с тем, что боролось внутри него.
Я открыла рот, чтобы ответить, но он провел большим пальцем по моей нижней губе, его внимание было приковано к моему рту.
— Ты моя, Поппи. Поппимин. Ты знаешь меня. Только ты. — Взяв меня за руку, он положил ее на свое сердце. — Даже под всей этой злостью ты знаешь меня. Знаешь. — Он вздохнул, находясь так близко, что мы делили один и тот же воздух. — И я знаю тебя. — Рун побледнел. — И раз у нас ограниченное время, я не собираюсь тратить его впустую. Ты моя. Я твой. К черту все остальное.
Мое сердце трепетало в груди как арпеджио5.
— Рун, — все, что я сумела сказать. Я хотела прокричать «да», что я была его. Он был моим, и ничего не имело значения. Но мой голос подвел меня, я была слишком под сильным влиянием эмоций
— Скажи это, Поппимин, — потребовал он. — Просто скажи «да».
Рун сделал решающий шаг, отчего я оказалась в ловушке, его тело прижималось к моему, его сердце билось в тандеме с моим. Я сделала вдох. Губы Руна коснулись моих, зависнув, ожидая, воспламеняясь, чтобы овладеть ими полностью.
Когда я посмотрела в глаза Руну, его черные зрачки полностью утратили синеву, я сдалась и прошептала:
— Да.
Теплые губы внезапно обрушились на мои — знакомый рот Руна завладел ими с целеустремленной решительностью. Его теплота и мягкий вкус заглушили мои чувства. Его твердая грудь прижимала меня к стене, я была в ловушке, когда он владел мною в этом поцелуе. Рун показывал мне, кому я принадлежала. Он не оставил мне выбора, кроме как присоединиться к нему, отдать себя снова ему после расставания на несколько лет.
Рун запустил руку в мои волосы, удерживая меня на месте. Я застонала, когда его язык скользнул, чтобы встретиться с моим — мягкий, горячий и отчаявшийся. Подняв руки с его широкой спины, я запустила их в его волосы. Рун зарычал мне в рот, целуя еще более страстно, отодвигая все дальше и дальше страх или тревогу, которые я питала из-за его возвращения. Он целовал меня, пока во мне не осталось ни одной части, которая не принадлежала бы ему. Он целовал меня, пока мое сердце снова не слилось с его — две половинки одного целого.
Мое тело ослабло под его прикосновением. Чувствуя, что я полностью отдалась ему, Рун замедлил поцелуй до мягких, нежных касаний. Затем он разорвал его, наше дыхание было тяжелым, а над нами повисла дуга напряженности. Распухшие губы Руна целовали мои щеки, подбородок, шею. Когда он, наконец, отстранился, его тяжелое дыхание опаляло мое лицо. Его руки ослабили хватку на мне.
И он ждал.
Он ждал, смотря на меня своим интенсивным взглядом.
Затем я приоткрыла губы и прошептала:
— Поцелуй триста пятьдесят семь. У стены моего дома... когда Рун завладел моим сердцем. — Рун замер, его руки напряглись, и я закончила: — И мое сердце почти взорвалось.
Затем это случилось. Искренняя улыбка Руна. Она была яркой, широкой и такой настоящей.
Мое сердце парило от ее вида.
— Поппимин, — прошептал он.
Схватившись за него, я прошептала в ответ.
— Мой Рун.
Рун закрыл глаза, когда я проговорила эти слова, мягкий вздох слетел с его губ. Его руки постепенно ослабляли хватку в моих волосах, и он неохотно сделал шаг назад.
— Я лучше пойду, — прошептала я.
— Ja, — ответил он, но не отвел взгляда. Вместо этого он снова прижался ко мне, завладев моим ртом в быстром и мягком поцелуе, прежде чем отошел. Затем он сделал несколько шагов, устанавливая дистанцию между нами.
Я поднесла палец к губам и сказала:
— Если ты продолжишь так меня целовать, я заполню свою банку в кротчайшие сроки.
Рун отвернулся, чтобы уйти к своему дому, но остановился, посмотрев через плечо.
— А это мысль, малышка. Тысяча поцелуев от меня.
Рун помчался к своему дому, оставляя меня наблюдать за ним, оставляя меня с головокружительной легкостью, парящей во мне так быстро. Когда мои ноги, наконец, смогли двигаться, я вошла в дом и направилась к себе в комнату.
Я вытащила банку из-под кровати и стерла пыль. Открыв ее, я взяла ручку с тумбочки и записала вечерний поцелуй.
Час спустя, лежа в кровати, я услышала, как открылось окно. Сев, я увидела, как мои занавески были сдвинуты в сторону. Мое сердце подпрыгнуло до горла, когда Рун оказался в моей спальне.
Я улыбнулась, когда он прошел вперед, снял свою футболку и бросил ее на кровать. Мои глаза расширились, когда я упивалась видом его обнаженной груди, а затем мое сердце почти взорвалось, когда он провел рукой по волосам, убрав их в сторону.
Рун медленно подошел к моей кровати, стоя в ожидании со своей стороны. Пододвинувшись, я подняла одеяло, и Рун забрался на кровать, сразу же обняв меня за талию.
Когда моя спина идеально прижалась к его груди, я удовлетворенно вздохнула и закрыла глаза. Рун прижался губами в поцелуе под моим ухом и прошептал:
— Сладких снова малышка, я с тобой.
И так и было.
У него была я.
Так же как он был у меня.