Поппи
Я согнула одну руку, удерживая виолончель и смычок другой. Время от времени мои пальцы немели, и мне приходилось ждать, прежде я снова могла играть. Но когда Майкл Браун закончил свое соло на скрипке, я знала, что ничего не удержит меня от того, чтобы сидеть на сцене сегодня. Я сыграю свою симфонию. И буду смаковать каждую секунду создания музыки, которую я так сильно люблю.
Майкл поднял смычок, и зал взорвался восторженными аплодисментами. Он быстро поклонился и покинул сцену с другой стороны.
Конферансье взял микрофон и объявил мое имя. Когда зрители услышали о моем возвращении, они захлопали громче, приветствуя меня в музыкальной сфере.
Мое сердце ускорилось от свиста и поддержки родителей и друзей в зале. Когда многие из моих товарищей по оркестру подошли за кулисы, чтобы похлопать меня по спине и пожелать удачи, мне пришлось проглотить комок в горле.
Распрямив плечи, я оттолкнула подавляющий натиск эмоций. Я наклонила голову, приветствуя зрителей, когда заняла свое место. Прожектор надо мной проливал яркий свет на меня.
Я села и ждала, когда стихнут аплодисменты. Как всегда, я подняла голову и увидела свою семью, гордо сидящую в третьем ряду. Мои мама и папа широко улыбались. Обе сестры помахали мне.
Показав им улыбкой, что видела их, я сражалась с легкой болью в груди, когда заметила рядом с ними мистера и миссис Кристиансен, Алтон тоже мне помахал.
Единственный, кого не хватало, был Рун.
Я не выступала два года. И до этого он не пропускал ни одного моего концерта. Даже если он должен был уехать, он всегда сидел с фотоаппаратом в руках, улыбаясь мне своей кривой полуулыбкой, когда наши взгляды встречались в темноте.
Прочистив горло, я закрыла глаза, когда обхватила пальцами гриф виолончели и поднесла смычок к струнам. Я досчитала до четырех в голове и начала «Прелюдию» из сюиты Баха для виолончели соло. Это была одно из моих любимых произведений — сложность мелодии, быстрый темп смычка и идеальный звук тенора, что отдавался эхом по залу.
Каждый раз, когда сидела на этом месте, я позволяла музыке нестись по моим венам. Мелодия наполняла мое сердце, и я воображала, что сижу на сцене «Карнеги-холл» — моя величайшая мечта. Я воображала, что зрители передо мной: люди, которые, как и я, живут ради звука одной идеальной ноты, которые с трепетом уносятся в путешествие звука.
Мое тело покачивалось в такт, двигаясь вместе с темпом и финальным крещендо... но самое главное, я забыла об онемении в своих пальцах. На краткий момент я забыла обо всем.
Когда финальная нота прозвучала в воздухе, я подняла смычок от вибрирующей струны, наклонила голову, медленно открывая глаза. Я заморгала из-за яркого света, улыбка растянулась на моих губах в спокойствии этого тихого момента, когда нота стихла, прежде чем раздались аплодисменты. Этот сладкий момент, когда из-за адреналина музыки ты чувствуешь себя таким живым, что кажется мог бы завоевать мир, что достиг самого настоящего умиротворения.
И затем, разрушая чары, раздались аплодисменты. Я улыбнулась, когда встала с места, склонив голову в знак благодарности.
Когда я схватилась за гриф виолончели, то машинально начала искать глазами свою семью. Затем мои глаза прошлись по ликующим зрителям и переместились к задней стене. Поначалу я не узнала то, что видела. Но когда мое сердце сильнее забилось в груди, мои глаза переместились к самой левой части стены. Я заметила длинные светлые волосы, исчезающие через выход... высокий, подтянутый мальчик, одетый во все черное, исчез из виду. Но сначала он последний раз посмотрел через плечо, и я уловила блеск кристально-голубых глаз...
Шокировано, я приоткрыла губы, но прежде чем я могла убедиться в том, что видела, мальчик ушел, оставив за собой медленно закрывающуюся дверь.
Это...? Он...?
«Нет», — я решительно пыталась убедить себя. Это не мог быть Рун. Ни за что в жизни он бы не пришел.
Он ненавидел меня.
Воспоминание о его холодном голубом взгляде в школьном коридоре — подтвердило мои мысли. Я выдавала желаемое за действительное.
После финального поклона я ушла со сцены. Я прослушала трех оставшихся исполнителей, затем прошла через закулисную дверь, увидев, что моя семья и семья Руна ждут меня.
Моя тринадцатилетняя сестра Саванна первая увидела меня.
— Попс! — закричала она, подбежала ко мне и обняла меня за талию.
— Привет всем, — ответила я и сжала ее в ответ. В следующую секунду Ида, которой уже было одиннадцать, тоже обняла меня. Я обняла их так крепко как могла. Когда они отстранились, их глаза блестели от непролитых слез. Я игриво наклонила голову. — Эй, сейчас никаких слез, помните?
Саванна рассмеялась, а Ида кивнула. Они отпустили меня. Мои мама с папой воспользовались своей очередью сказать мне, как гордятся мной.
Наконец, я повернулась к мистеру и миссис Кристиансен. Внезапно меня омыла волна нервозности. Это будет первый наш разговор с момента их возвращения из Осло.
— Поппи, — сказала нежно миссис Кристиансен и раскинула руки для объятий. Я подошла к своей второй маме и упала в ее объятия. Она прижала меня близко и поцеловала в макушку. — Я скучала по тебе, дорогая, — сказала она, ее акцент звучал сильнее, чем я помнила.
В моем разуме всплыл Рун. Я гадала, был ли у него тоже сильный акцент.
Когда миссис Кристиансен отпустила меня, я прогнала эту бесполезную мысль прочь. Следующим меня обнял мистер Кристиансен. Когда я отстранилась, то увидела, что малыш Алтон крепко ухватился за ногу миссис Кристиансен. Я наклонилась. Алтон застенчиво опустил свою голову, бросая на меня взгляды сквозь густые пряди своих длинных волос.
— Привет, малыш, — сказала я, пощекотав его бок. — Ты помнишь меня?
Алтон смотрел на меня долго, прежде чем покачал головой.
Я рассмеялась.
— Ты жил по соседству со мной. Иногда ты ходил в парк со мной и Руном или, если день был хорошим, то в вишневую рощу!
Я произносила имя Руна без задней мысли, но это напоминало мне и всем вокруг меня, что когда-то мы с Руном были неразлучны. Тишина опустилась между нашей группой.
Чувствуя боль в груди, ту же самую боль, что я чувствовала, когда отчаянно скучала по бабушке, я встала и отвела взгляд от сочувствующих лиц. Я собиралась сменить тему, когда кто-то потянул низ моего платья.
Когда я опустила взгляд, большие голубые глаза Алтона были прикованы к моему лицу. Я провела рукой по его мягким волосам.
— Эй, Алтон, ты в порядке?
Щеки Алтона покраснели, но он спросил своим невинным детским голоском:
— Ты дружишь с Руном?
Во мне снова вспыхнула та же боль, что и минуту назад, и я в панике оглядела наши семьи. Мама Руна поморщилась. Я не знала, что ответить. Алтон снова потянул меня за платье, ожидая ответа.
Вздохнув, я опустилась на корточки и сказала печально:
— Он был моим самым лучшим другом в целом мире. — Я прижала руку к груди. — И я любила его всем своим сердцем, каждой его частичкой. — Наклонившись ближе, я прошептала сквозь комок в горле: — И я всегда буду любить его.
Мой желудок сделал сальто. Эти слова были от всей моей души, и неважно, что происходило сейчас между мной и Руном, он всегда будет в моем сердце.
— Рун... — Алтон внезапно заговорил. — Рун... разговаривал с тобой?
Я рассмеялась.
— Конечно, милый. Он все время разговаривал со мной. Рассказывал все секреты. Мы болтали обо всем.
Алтон посмотрел на своего папу, и его маленькие бровки сошлись вместе, а милое личико исказилось угрюмым выражением.
— Он разговаривал с Поппи, папа?
Папа Руна кивнул.
— Да, Алтон. Поппи была его лучшим другом. Он любил ее.
Глаза Алтона расширились до невероятных размеров, и он повернулся ко мне. Его нижняя губа задрожала.
— Что не так, малыш? — спросила я, погладив его руку.
Алтон всхлипнул.
— Рун не разговаривает со мной. — Мое сердце ухнуло вниз, потому что Рун обожал Алтона, он всегда присматривал за ним, играл с ним. Алтон обожал Руна. Он так сильно восхищался своим старшим братом.
— Он не замечает меня, — сказал Алтон, его надломленный голосок разбивал мое сердце. Алтон смотрел на меня. Он смотрел на меня с такой интенсивностью, с которой на меня смотрел только один человек — его старший брат, который не замечал его. Он положил свою руку на мою и сказал: — Ты можешь поговорить с ним? Можешь попросить его разговаривать со мной? Если ты его лучшая подруга, то он послушает тебя.
Мое сердце распалось на кусочки. Я посмотрела поверх головы Алтона на его маму и папу, затем на своих. Казалось, всем им было больно от решительного откровения Алтона.
Когда я снова повернулась к Алтону, он все еще смотрел на меня, умоляя помочь ему.
— Я постараюсь, милый, — сказала я нежно, — но он больше не разговаривает и со мной.
Я увидела, что надежда Алтона сдувалась как воздушный шар. Я поцеловала его в макушку, затем он отошел к своей маме. Видя, что мне больно, мой папа быстро сменил тему. Он повернулся к мистеру Кристиансену и пригласил их к нам в гости на следующий вечер. Я отошла от них, сделала глубокий вдох, пока мои глаза безучастно уставились на парковку.
Звук двигателя машины вывел меня из моего транса. Я повернулась в его направлении. У меня выбило дыхание из легких, когда на расстоянии я увидела, как длинноволосый блондин запрыгивает на переднее сиденье черной «Камаро».
Черной «Камаро», которая принадлежала Дикону Якобсу. Лучшему другу Руна.
***
Я посмотрела в зеркало и любовалась своим нарядом. Мое небесно-голубое платье было до середины бедра, коротко стриженные каштановые волосы были собраны на боку, закрепленные белым бантом, а на ногах были черные балетки.
Из своей коробки с украшениями я достала любимые серебряные сережки, вставив их в мочки. Они были в форме знака бесконечности. Рун подарил их мне на четырнадцатый день рождения.
Я надевала их при любой возможности.
Схватив укороченную джинсовую куртку, я поспешила из своей спальни в холодную ночь. Джори написала мне, что подъехала. Когда я забралась на переднее сиденье пикапа ее мамы, я повернулась лицом к своей лучшей подруге. Она улыбалась.
— Поппи, ты выглядишь так чертовски мило, — отметила она. Я провела руками по платью, разглаживая юбку.
— Так пойдет? — спросила я обеспокоенно. — Я правда не знала, что надеть.
Джори помахала рукой перед своим лицом, когда выехала с подъездной дорожки.
— Отлично.
Я посмотрела, во что она была одета — черное платье без рукавов и байкерские ботинки. Определенно, она была одета смелее, чем я, но я была рада, что наши наряды не были абсолютно разными.
— Итак, — начала она, когда мы покинули мою улицу, — как твой концерт?
— Хорошо, — сказала я уклончиво.
Джори посмотрела на меня с любопытством.
— И как ты себя чувствуешь?
Я закатила глаза.
— Джори, я в порядке. Просто оставь меня в покое. Ты такая же приставучая, как моя мама.
Казалось, Джори впервые было нечего сказать, и она высунула язык. И, как всегда, рассмешила меня.
В течение поездки Джори рассказывала мне слухи, которые ходили по школе, когда я уехала. Я улыбалась во всех нужных местах и кивала головой, когда она ждала этого, но мне на самом деле было не интересно. Меня никогда не заботила вся драма, что происходила в школе.
Я услышала вечеринку прежде, чем увидела ее. Громыхающая и кричащая музыка раздавалась из дома Дикона и дальше по улице. Его родители уехали в короткий отпуск и для маленького городка, как Блоссом Гроув, это означало одно — домашняя вечеринка.
Когда припарковались рядом с домом, мы увидели, что подростки высыпали на передний двор. Я сглотнула нервный комок в горле. Я шла позади Джори, когда мы пересекали улицу.
Схватив ее за руку, я спросила:
— Все домашние вечеринки такие безумные?
Джори засмеялась.
— Да. — Она взяла меня под локоть и потянула вперед.
Когда мы вошли в дом, я вздрогнула от громкости музыки. Я крепко впилась в руку Джори, пока мы пробивались сквозь толпу пьяных учеников, чтобы попасть на кухню.
Джори посмотрела на меня и рассмеялась. Когда наконец мы попали в кухню, я немедленно расслабилась, увидев, что там стоят Руби и Дикон. Здесь было спокойнее, чем в комнате, через которую мы пробирались.
— Поппи! — объявила Руби и пересекла кухню, чтобы обнять меня. — Хочешь выпить?
— Просто содовую, — ответила я, Руби нахмурилась.
— Поппи! — пожурила она. — Тебе нужен настоящий алкогольный напиток.
Я рассмеялась над ужасом, который был написан на ее лице.
— Руби, спасибо, но я выберу содовую.
— Бууу! — крикнула Руби, но обняла меня за шею и повела к напиткам.
— Попс, — поприветствовал Дикон, когда ему на телефон пришло сообщение.
— Привет, Дик, — ответила я и взяла диетическую содовую, которую налила мне Руби. Руби и Джори отвели меня на задний двор к костру, пылающему в середине газона. На удивление здесь было мало людей, отчего я чувствовал себя лучше.
Не прошло много времени прежде, чем Дикон затянул Руби назад на вечеринку в дом, оставив нас с Джори одних. Я уставилась на пламя, когда Джори сказала:
— Извини, что вчера я открыла свой большой рот и сказала все это про Руна. Тебе было больно. Я видела. Боже! Просто я не всегда думаю, прежде чем говорю! Папа угрожает, что заткнет мой рот кляпом! — Джори приложила руку ко рту, изображая борьбу. — Я не могу, Попс! Этот рот неконтролируемый!
Рассмеявшись, я покачала головой.
— Все в порядке, Джо. Я знаю, что ты не хотела. Ты бы никогда не обидела меня.
Джори убрала руку ото рта, и ее голова накренилась в сторону.
— Серьезно, Попс. Что ты думаешь о Руне? Ну, понимаешь... насчет его возвращения?
Джори с любопытством смотрела на меня. Я пожала плечами, и она закатила глаза.
— Ты убеждаешь меня, что не можешь сказать, насколько офигенно выглядит любовь твоей жизни, теперь, когда он старше, и, по моему мнению, чертовски горячее.
Мой желудок сжался, и я нервно помяла пластмассовый стаканчик в руках. Пожав плечами, я ответила:
— Он такой же красивый, как и раньше.
Джори усмехнулась за стаканчиком, когда делала глоток, затем поморщилась, когда мы услышали голос Эйвери, доносящийся с передней части дома. Джори подняла свой стаканчик.
— Бррр, похоже шлюшка в доме.
Я улыбнулась из-за отвращения на лице Джори.
— Она правда настолько плохая? — спросила я. — Она на самом деле шлюха?
Джори вздохнула.
— Не совсем, я просто ненавижу смотреть, как она флиртует со всеми парнями.
Ах, я точно знала, кого она имела в виду.
— Ты о ком-то конкретном? — поддразнила я, и Джори нахмурилась в ответ. — Возможно, о Джадсоне? — добавила я, из-за чего Джори бросила в меня пустой стаканчик.
Я рассмеялась, когда он пролетел мимо меня в совсем другом направлении. Когда мой смех утих, Джори сказала:
— По крайней мере, теперь, когда Рун вернулся, она отстанет от Джада. — Мой хороший настрой улетучился. Когда Джори осознала, что сказала, она раздраженно застонала, быстро села рядом со мной и взяла меня за руку. — Дерьмо, Попс. Извини. Я снова сделала это. Я не имела в виду...
— Все в порядке, — перебила я.
Но Джори усилила хватку на моей руке. Последовал момент молчания.
— Ты сожалеешь, Попс? Ты когда-либо сожалела, что вот так вышвырнула его из своей жизни?
Я уставилась на огонь, погруженная в ревущее пламя, и ответила честно.
— Каждый божий день.
— Поппи, — прошептала Джори печально.
Я слабо улыбнулась.
— Я скучаю по нему, Джор. Ты понятия не имеешь как сильно. Но я не могу рассказать ему, что произошло. Я не могу сделать это с ним. Лучше пусть он верит, что меня все это больше не интересует, чем я расскажу ему ужасную правду. — Джори положила голову мне на плечо. Я вздохнула. — Если бы он узнал, он бы приложил все усилия, чтобы вернуться. Но это было невозможно. Работа его отца была в Осло. И...— я вдохнула. — И я хотела, чтобы он был счастлив. Я знала, что со временем он переживет, что я перестала с ним общаться. Но я знаю Руна, Джор, он никогда не переживет альтернативу.
Джори подняла голову и поцеловала меня в щеку, отчего я рассмеялась. Но я все еще видела печаль в выражении лица Джори, когда она спросила:
— А сейчас? Что ты собираешься делать, раз он вернулся? В конце концов, все узнают.
Глубоко вдохнув, я ответила.
— Я надеюсь на обратное, Джо. Я не популярна в школе как ты, Руби или Рун. Если я просто снова исчезну, никто не заметит. — Я покачала головой. — И я сомневаюсь, что этого Руна, который вернулся, заботит это. Я снова видела его в коридоре вчера, и по его взгляду я поняла, что он чувствует. Сейчас я ничего не значу для него.
Последовала неловкая тишина, пока моя лучшая подруга не отважилась сказать:
— Но ты все еще любишь его также сильно. Я права?
Я не ответила, но мое молчание было таким же громким, как и крик.
Это так. Я все еще любила его, как и всегда.
Раздался грохот с переднего двора, оборвав наш напряженный разговор. Я осознала, что с нашего прихода, должно быть, прошло пару часов. Джори встала на ноги и поморщилась.
— Попс, мне нужно в туалет. Пойдем внутрь?
Я рассмеялась, когда Джори задергалась на месте, и последовала внутрь. Джори направилась в ванную в задней части дома. Я ждала ее в коридоре, пока не услышала голоса Дикона и Руби, доносящиеся из кабинета.
Решив пойти сесть с ними, пока я ждала Джори, я открыла дверь и зашла внутрь. Я сделала всего три шага, прежде чем пожалела, что вообще пришла на вечеринку. В маленькой комнате располагались три дивана. Руби и Дикон заняли один, Джадсон и кто-то из футбольной команды распластались на другом. Но я не могла оторвать взгляда от третьего дивана. Неважно как сильно я пыталась передвигать ногами, все было без толку.
Эйвери сидела на диване и пила из стаканчика. На ее плече была рука. И Эйвери вырисовывала узоры на руке, свисающей возле ее груди.
Я знала, какая была на ощупь эта рука.
Я знала, каково это — находиться под защитой этих рук.
И мое сердце разбилось, когда я переместила взгляд на мальчика, который сидел рядом с ней. Как будто ощущая мой тяжелый взгляд, он поднял голову. Его рука с напитком остановилась на полпути ко рту.
Слезы заполнили мои глаза.
Было тяжело перенести, что Рун двигался дальше без меня. Эта сцена принесла мне новый уровень боли, о существовании которой я даже не подозревала.
— Поппи? Ты в порядке? — обеспокоенный голос Руби внезапно раздался по комнате, вынуждая меня отвлечься от катастрофы, свидетельницей которой я оказалась.
Вынужденно улыбнувшись Руби, я прошептала:
— Да, я в порядке.
Чувствуя, что мои ноги дрожат от нежелательного внимания каждого человека в комнате, я умудрилась отступить к двери. Но, когда я это сделала, увидела, как Эйвери повернулась к Руну.
Повернулась для поцелуя.
Когда последняя часть моего сердца разбилась, я развернулась и выбежала из комнаты, прежде чем смогла лицезреть этот поцелуй. Я выскочила в коридор и побежала в ближайшую комнату, которую смогла найти. Яростно дергая ручку, я протолкнулась в полутемную прачечную.
Я захлопнула дверь и прислонилась к стиральной машинке, согнувшись пополам и расплакавшись. Я боролась с тошнотой, что поднималась по моему горлу, когда отчаянно пыталась стереть ужасное изображение из своей головы.
Я думала, что за последние два года вытерпела все грани боли. Но я ошибалась. Так сильно ошибалась. Потому что ничего не может сравниться с той болью, когда видишь любимого в объятиях другой.
Ничего не могло сравниться с предательскими губами, обещавшими поцелуй.
Я обхватила руками живот. Когда я пыталась восстановить дыхание, дверная ручка начала поворачиваться.
— Нет! Уходите... — начала я кричать, но прежде чем смогла повернуться и закрыть дверь, кто-то прошел через нее, хлопнув дверью вслед за собой.
Мое сердце ускорилось, когда я осознала, что была в ловушке в этой комнате с кем-то еще. Но когда повернулась и увидела, кто вошел, вся кровь отлила от моего лица. Я пятилась назад, пока моя спина не ударилась в стену возле стиральной машинки.
Пламя костра снаружи освещало комнату достаточно, чтобы я могла разглядеть, кто вторгся в момент моей слабости.
Тот же самый мальчик, что и был ее причиной.
Рун стоял передо мной рядом с закрытой дверью. Вытянув руку, он защелкнул замок. Я сглотнула, когда он повернул лицо и посмотрел на меня. Его челюсть была напряжена, а голубые глаза решительно вперились в мои. Он уставился холодным взглядом.
Во рту пересохло. Рун сделал шаг вперед, его высокое широкоплечее тело приближалось ко мне. От биения моего сердце, кровь неслась по жилам, с ревом отдаваясь в ушах.
Пока он подходил все ближе, я опустила глаза на его голые руки: его подтянутые мышцы были испещрены жилами из-за сжатых кулаков, черная футболка демонстрировала твердый торс, на его гладкой коже все еще сохранился оттенок исчезающего загара. Своим фирменным движением, от которого у меня подгибались коленки, он поднял руку и убрал волосы с лица.
Тяжело сглотнув, я пыталась найти смелость оттолкнуть его и уйти. Но Рун шел вперед, пока для меня не осталось выхода — я была в ловушке.
Мои глаза расширились, когда он сфокусировался на мне. Рун двигался вперед, пока между нами не остались сантиметры. Так близко, что я могла чувствовать тепло от его тела. Так близко, что я могла ощущать его свежий аромат: тот, от которого мне всегда становилось уютно, тот, который уносил меня в ленивые летние денечки, которые мы проводили в вишневой роще. Тот, что полностью унес меня в ту последнюю ночь, когда мы занимались любовью.
Мои щеки начали краснеть, когда он наклонился ближе. Я ощутила слабый намек на табак от его одежды и намек на мяту в его дыхании. Мои пальцы дергались прижатые по бокам, когда я уставилась на щетину у него на щеках и подбородке. Я хотела вытянуть руку и прикоснуться к ней. По правде сказать, я очень хотела вытянуть руку и провести пальцем по его лбу, вниз по щекам, затем по идеальным губам.
Но как только я подумала об этих губах, боль пронзила мое сердце. Я повернула голову и закрыла глаза. Он прикасался к Эйвери этими губами.
Он разрушил меня, подарив эти губы другой — губы, которые навсегда должны были оставаться моими.
Я ощущала его близко, наши груди почти соприкасались. Его руки были у меня над головой, опирались на стену надо мной, вытесняя каждый сантиметр моего личного пространства. Локоны его волос касались моей щеки.
Рун тяжело дышал, опаляя мятой мое лицо. Я еще крепче зажмурила глаза. Он был так невозможно близко. Но все было бесполезно, по велению моего сердца и своему желанию мои глаза открылись, и я повернула голову, встречаясь с ним взглядом.
Мое дыхание застряло в горле, когда тень от огня снаружи промелькнула на его лице. Затем мое дыхание как будто остановилось полностью, когда одна из его рук нерешительно переместилась, чтобы коснуться моих волос. Как только я ощутила, что он зажал прядь между пальцами, по моему телу прошли мурашки и бабочки затрепетали в животе.
Я чувствовала, что он больше не боится, глубоко вдыхая и не напрягая подбородок. Я смотрела в его красивое лицо, пока он изучал мое, на нас обоих повлияли последние два года: мы изменились, но, тем не менее, черты наших лиц остались такими знакомыми.
Затем, когда я не была уверена, что мое сбитое с толку сердце может выдержать эту пытку, его мягкое прикосновение переместилось с моих волос на лицо и легко, как будто пёрышком, он коснулся моих розовых щек. Его пальцы остановились, и он прошептал одно слово, одно наполненное эмоциями слово, самым отчаянным и хриплым голосом:
— Поппимин.
Слеза скатилась из моего глаза и упала на его руку.
Поппимин.
Идеальное прозвище Руна для меня.
Моя Поппи.
Его девушка.
Навеки.
Навечно и навсегда.
Комок застрял в горле, когда это сладкое слово заполнило мои уши, проникая в мою душу. Я очень сильно пыталась проглотить его, чтобы оно присоединилось ко всей остальной боли последних двух лет, но подавленная и полностью пораженная, я не смогла, и долго сдерживаемое рыдание вырвалось из меня.
Когда Рун находился так близко, у меня не было и шанса.
Когда громкий всхлип сорвался с моих губ, глаза Руна потеряли свою холодность, и нежность засияла в непролитых слезах. Он наклонил голову и прижался своим лбом к моему, опуская свои пальцы, чтобы прижать к моим губам.
Я вдохнула.
Он вдохнул.
И вопреки здравому смыслу, я позволила себе притвориться, что последних двух лет не существовало. Я позволила себе притвориться, что он не уезжал. Что я тоже не уезжала. Что не было никакой боли и страданий. И бездонная пустота на месте моего сердца была наполнена светом — самым ярким светом из возможных.
Любовью Руна. Его прикосновениями и поцелуями.
Но это не было нашей реальностью. Кто-то постучался в дверь прачечной, и реальность обрушилась на нас, как штормовая волна на пляж во время дождя.
— Рун? Ты здесь? — позвал женский голос, в котором я узнала Эйвери.
Рун распахнул глаза, когда Эйвери постучалась громче. Он немедленно отпрянул, изучая меня. Подняв руку, я вытерла слезы.
— Пожалуйста... просто отпусти меня.
Я пыталась звучать уверенно. Я хотела сказать больше. Но во мне ничего не осталось. Не было сил продолжать притворство.
Мне было больно.
Это было написано на моем лице для всеобщего обозрения.
Положив руку на твердую грудь Руна, я оттолкнула его, желая уйти. Он позволил мне сдвинуть себя с моего пути, только схватив меня за руку, когда я достигла двери. Я закрыла глаза, пытаясь собрать все силы и оттолкнуть его. Когда я сделала это, то еще больше расплакалась.
Рун уставился на наши сплетенные руки, его длинные русые ресницы стали почти черными от сдерживаемых слез.
— Рун, — прошептала я. Его взгляд переместился на меня от звука моего голоса. — Пожалуйста, — умоляла я, когда Эйвери снова постучала.
Его хватка усилилась.
— Рун? — Эйвери позвала громче. — Я знаю, ты здесь.
Я сделала шаг ближе к Руну. Он напряженно наблюдал за каждым моим движением. Когда я дотронулась до его груди, то подняла голову, позволив его руке продолжить держать мою. Я встретилась с ним взглядом, узнавая замешательство в его выражении, и встала на цыпочки.
Я подняла свою свободную руку к его рту и провела подушечками пальцев по его полной нижней губе. Печально улыбнулась, вспоминая, как они ощущались прижатыми к моим. Я очертила его губы-бантиком, затем расплакалась и сказала:
— Меня медленно убивало то, что мне пришлось отказаться от тебя, Рун. Меня убивало осознание того, что я не знала, что ты делал по другую сторону Атлантики. — Я нервно вдохнула. — Но больнее всего было видеть, как ты целуешь ту девушку.
Рун побледнел, его щеки стали пепельными. Я покачала головой.
— У меня нет никакого права ревновать. Все это — моя вина. Все... я знаю это. Тем не менее, я так сильно ревную, что кажется, будто могу умереть от этой боли. — Я убрала руку с его рта. Подняв на него взгляд, умоляя своими глазами, я добавила: — Поэтому, пожалуйста... пожалуйста, отпусти меня. Я не могу быть здесь, не сейчас.
Рун не двигался. Я видела шок на его лице. Используя это в свою пользу, я вырвала свою руку из его и мгновенно открыла дверь. Не оглядываясь назад и не мешкая, я прорвалась, протолкнулась мимо Эйвери, которая рассерженная ждала в коридоре.
И побежала. Я пробежала мимо Руби и Джори, мимо Дикона и Джадсона, которые столпились в коридоре и наблюдали за разворачивающейся драмой. Я пробежала мимо множество пьяных учеников. Бежала пока не оказалась за дверью в прохладе ночи. И затем я снова побежала. Я просто бежала так быстро, как могла, так далеко от Руна, как могла.
— Рун! — я услышала пронзительный голос на расстоянии, а затем мужской голос, который добавил:
— Рун, куда ты собрался, мужик?
Но я не позволила этому удерживать себя.
Резко повернув направо, я увидела вход в парк. В нем было темно, и парк не был хорошо освещен, но это был кратчайший путь домой.
Прямо сейчас я бы отдала все, чтобы оказаться дома.
Ворота были открыты. Мои ноги вели меня по темной усаженной деревьями тропинке, неся меня вглубь парка.
Я затрудненно дышала. Мои ноги болели, когда ступни ударялись о жесткий асфальт через балетки. Я повернула налево, направившись в вишневую рощу, где расслышала шаги позади себя.
Внезапно испугавшись, я повернула голову. Рун бежал вслед за мной. Мое сердце забилось быстрее, но на сей раз это не имело ничего общего с физической нагрузкой, а с выражением решимости на лице Руна. Рун быстро нагнал меня.
Я пробежала еще несколько метров, затем поняла, что это бесполезно. Когда я вошла в вишневую рощу, место, которое было мне так хорошо знакомо — место, которое было хорошо знакомо и ему, — я замедлила темп и, наконец, полностью остановилась.
Мгновение спустя я услышала, что Рун вошел в рощу опавших деревьев. Я слышала его тяжелое дыхание, отдающееся в холодном воздухе.
Я ощущала, что он идет позади меня.
Медленно я повернулась и встретилась лицом к лицу с Руном. Его обе руки были у него в волосах, схватившись за пряди. В его голубых глазах отражалась мука. Воздух вокруг нас потрескивал от напряжения, когда мы уставились друг на друга в тишине. Наши груди тяжело поднимались и опадали, щеки раскраснелись.
Затем взгляд Руна переместился на мои губы, и он рванул вперед. Он сделал два шага и выплюнул один резкий вопрос:
— Почему?
Он стиснул зубы, когда ждал моего ответа. Я опустила взгляд, слезы наполнили мои глаза, когда я покачала головой и умоляла:
— Пожалуйста... нет...
Рун провел рукой по своему лицу. Это упрямое выражение, которое я знала так хорошо, исказило его черты лица.
— Нет! Боже, Поппи. Почему? Почему ты сделала это?
Я мгновенно была отвлечена его сильным акцентом, хрипотцой в его уже низком, скрипучем голосе. На протяжении многих лет проведенных здесь с детства, норвежский акцент почти исчез. Но сейчас его английский был перекрыт сильным скандинавским языком. Это напомнило мне о том дне, когда мы встретились на улице в пять лет.
Но когда я увидела, что его лицо покраснело от гнева, я быстро вспомнила, что прямо сейчас это не имеет никакого значения. Нам больше было не по пять лет. Не было ничего невинного. Случилось слишком много всего.
И я все еще не могла рассказать ему.
— Поппи, — настоял он, его голос стал громче, когда он сделал шаг ближе. — Какого черта ты сделала это? Почему ты так и не перезвонила мне? Почему вы все переехали? Где, черт побери, ты была? Какого черта произошло?
Рун начал ускоряться, его мышцы перекатывались под футболкой. Холодный ветер пронесся по роще и взметнул его волосы назад. Остановившись на месте, он выплюнул:
— Ты обещала. Ты обещала, что дождешься моего возвращения. Все было хорошо, пока в один день ты не перестала отвечать на мои звонки. Я звонил и звонил, но ты не отвечала. Никаких сообщений, ничего!
Он двигался, пока его ноги в ботинках не оказались прямо напротив моих.
— Скажи мне! Скажи мне прямо сейчас! — Вся его кожа была испещрена красными пятнами от гнева. — Я, черт побери, заслуживаю знать!
Я вздрогнула на злость в его голосе. Вздрогнула от яда в его словах. Вздрогнула из-за незнакомца передо мной.
Прежний Рун никогда не говорил со мной так. Но затем я напомнила себе, что прежнего Руна больше не было.
— Я-я не могу, — я заикалась, еле шепча. Подняв взгляд, я увидела недоверчивое выражение на его лице. — Пожалуйста, Рун, — умоляла я. — Не дави на меня. Просто оставь меня в покое, — я сглотнула, затем заставила себя сказать: — Оставь нас... жить в прошлом. Мы должны двигаться дальше.
Рун отдернул голову так, как будто я ударила его.
Затем он рассмеялся. Он рассмеялся, но в его смехе не было веселья. Он был наполнен гневом и покрыт яростью.
Рун сделал шаг назад. Его руки дрожали по бокам, и он рассмеялся еще раз. Ледяным тоном он потребовал:
— Расскажи мне.
Я покачала головой, пытаясь протестовать. Он запустил руку в волосы в раздражении.
— Расскажи мне, — повторил он. Его голос опустился на октаву и излучал угрозу.
На этот раз я не покачала головой. От печали я оцепенела. От печали видеть Руна таким. Он всегда был спокойным и замкнутым. Его мама часто говорила мне, что Рун всегда был угрюмым ребенком. Она всегда боялась, что он будет приносить проблемы. Она говорила, что его врожденная предрасположенность — огрызаться на людей и держать все в себе. Когда он был ребенком, она заметила у него резкую смену настроения, его наклонности были больше негативные, чем позитивные.
«Но затем он нашел тебя, — говорила она. — Он нашел тебя. Ты научила его своими словами и действиями, что жизнь не всегда должна быть серьезной. Что жизнь нужна для того, чтобы жить. Что жизнь — одно великое приключение, жить нужно было полной и насыщенной жизнью».
Его мама была права во всем.
Когда я наблюдала, как этот мальчик источает темноту, я осознала, что это был тот Рун, которым ожидала миссис Кристиансен — нет, боялась — он станет. Это была та врожденная переменчивость настроения, которая укрывалась под поверхностью других качеств ее сына.
Склонность к тьме, не к свету.
Молча я решила развернуться. Оставить Руна в одиночестве с его гневом.
Лунные сердца и солнечные улыбки. Я повторяла мантру бабушки в своей голове. Я зажмурила глаза и пыталась оттолкнуть боль, что грозила затопить меня. Пыталась предотвратить эту боль в груди, боль, которая говорила мне то, во что я не хотела верить.
Что я сотворила это с Руном.
Я начала двигаться вперед, чтобы уйти, самосохранение захватило контроль. Когда я сделала это, то ощутила пальцы вокруг своего запястья и развернулась.
Зрачки Руна были поглощены его кристально-голубыми радужками.
— Нет! Стой здесь и расскажи мне. — Он сделал глубокий вдох и, потеряв контроль, закричал: — Скажи мне, какого черта ты оставила меня одного!
На этот раз его злость была безгранична. На этот раз в его словах была сила пощечины. Вишневая роща поплыла передо мной, мне потребовалось время, чтобы осознать, что слезы застилали мой взор.
Слеза покатилась по моей щеке, мрачный взгляд Руна не дрогнул.
— Кто ты? — прошептала я. Я покачала головой, когда Рун продолжал пялиться на меня, небольшая морщинка в углу глаза была единственным свидетельством, что мои слова оказали хоть какой-то эффект на него. — Кем ты стал? — Я посмотрела на пальцы, которые все еще держали мое запястье. Чувствуя комок в горле, я сказала: — Где мальчик, которого я любила? — Рискнув еще раз посмотреть в его лицо, я прошептала: — Где мой Рун?
Внезапно Рун отцепил свои пальцы от моей руки, как будто моя кожа обжигала. Мерзкий смех слетел с его губ, когда он пригвоздил меня взглядом. Он поднял руку и нежно погладил мои волосы — противоречиво мягкий жест по сравнению с ядом, который он выдал:
— Ты хочешь узнать, куда делся тот мальчик? — Я сглотнула, когда он рассматривал каждую часть моего лица — каждую черточку, кроме моих глаз. — Ты хочешь узнать, куда делся твой Рун? — Он скривил губы в отвращении. Как будто мой Рун был кем-то недостойным. Как будто мой Рун не стоил всей любви, что я чувствовала к нему.
Склонившись, он встретился со мной взглядом, его взгляд был таким суровым, отчего мурашки поползли по моей спине. Он резко прошептал:
— Тот Рун умер, когда ты оставила его одного. — Я пыталась отвернуться, но Рун преградил мне путь, не давая избежать его уничтожающей жестокости. Я втянула резкий вдох, но Рун не закончил. В его глазах я видела, что он далек от конца.
— Я ждал тебя, — сказал он. — Я ждал и ждал, что ты позвонишь и все объяснишь. Я звонил всем, кого знал здесь, пытаясь найти тебя. Но ты исчезла. Уехала заботиться о какой-то больной тете, о существовании которой я даже не знал. Твой отец не стал говорить со мной, когда я пытался, ты полностью отгородилась от меня. — Он сжал губы, когда пытался облегчить боль. Я видела это. Видела боль в каждом его движении, в каждом слове, он снова перенесся в болезненные воспоминания.
— Я говорил себе потерпеть, что со временем ты все объяснишь. Но когда дни превратились в недели, а недели в месяцы, я перестал надеяться. Вместо этого я погрузился в боль. Вместо этого я погрузился в темноту, которую ты создала. Когда прошел год, и мои письма и сообщения остались без ответа, я позволил боли поглотить меня, пока ничего не осталось от прежнего Руна. Потому что пришел такой день, когда я не смог смотреть в зеркало, не смог больше быть на месте того Руна. Потому что у того Руна была ты. У того Руна была Поппимин. У того Руна было целое сердце. Твоя половинка и моя. Но твоя половинка бросила меня. Она исчезла, и я позволил тому, что во мне есть сейчас, пустить корни. Темноте. Боли. Гребаной куче злости.
Рун наклонился, пока его дыхание не опалило мое лицо.
— Ты сделала меня таким, Поппи. Тот Рун, которого ты знала, умер, когда ты превратилась в суку и нарушила каждое свое обещание.
Я отшатнулась, не в состоянии сохранить равновесие от его слов. Его слова были как пули в мое сердце. На лице Руна не выражалось ни капли сожаления. Я не видела сочувствия в его взгляде. Просто холодная, жесткая правда.
Он имел в виду каждое слово.
Затем, взяв с него пример, я позволила гневу завладеть мной. Я передала контроль всему гневу, что был внутри меня. Я бросилась вперед и ударила Руна в грудь. Не ожидая, что он хоть шелохнется. Я была удивлена, что он отшатнулся, прежде чем быстро вернул равновесие.
Но я не остановилась.
Я ударила его снова, обжигающие слезы катились по моему лицу. Я снова и снова била его по груди. Крепко стоя на земле, Рун не шелохнулся. Поэтому я била энергично. Всхлип сорвался с моих губ, когда я ударила его по туловищу, мышцы перекатывались под его футболкой, пока я высвобождала все, что накопилось внутри меня.
— Я ненавижу тебя! — я кричала во всю силу своих легких. — Я ненавижу тебя за это! Я ненавижу человека, которым ты стал! Я ненавижу вас обоих! — я задыхалась от криков и пошатнулась, изможденная.
Видя, что его взгляд по-прежнему решительно направлен на меня, я использовала последнюю каплю своей энергии, чтобы крикнуть:
— Я спасала тебя, Рун! Я спасала тебя от боли. Я спасала тебя от чувства беспомощности, которое охватило всех, кого я люблю.
Светло-русые брови Руна слились в одну хмурую линию над его глазами. Замешательство исказило его красивое лицо.
Я сделала еще один шаг назад.
— Потому что я не могла видеть тебя, не могла вынести саму мысль, что ты увидишь то, что случится со мной. Я не могла сделать это с тобой, когда ты был так далеко. — Всхлип покинул мое горло. Так много всхлипов, что моя грудь захрипела от напряжения.
Я закашляла, прочищая горло, и двинулась вперед туда, где Рун все еще стоял как статуя. Положив руку на сердце, я сказала хриплым голосом:
— Я должна была бороться. Отдать на это все силы. Я должна была попытаться. И больше всего на свете я хотела, чтобы ты был рядом все это время. — Мои мокрые ресницы начали сохнуть на прохладном воздухе. — Ты бы бросил все, чтобы попытаться добраться до меня. Ты уже ненавидел своих родителей, ненавидел свою жизнь в Осло, я могла слышать это каждый раз, когда мы говорили. Ты становился таким жестоким. Как бы ты смог совладать с этим?
В моей голове пульсировало, головная боль атаковала меня.
Мне нужно было уйти. Мне нужно было уйти от всего этого. Я попятилась. Рун по-прежнему стоял неподвижно. Я даже не была уверена, что он моргал.
— Мне нужно идти, Рун. — Я схватилась за грудь, зная, что последний кусочек моего сердца разобьется после следующих слов: — Просто оставь всё как есть, в вишневой роще, которую мы так сильно любили. Позволь нам закончить, что мы должны... что бы у нас ни было. — Мой голос почти затих, но собрав все силы, я сказала: — Я буду держаться от тебя подальше. Ты держись подальше от меня. Мы, наконец, оставим нас в прошлом. Потому что таков наш путь. — Я отвела взгляд, не желая видеть боль в глазах Руна. — Я не вынесу всю эту боль, — я слабо рассмеялась.
— Мне нужны лунные сердца и солнечные улыбки, — я улыбнулась про себя. — Вот, что держит меня. Я не перестала верить в красоту мира. Я не позволю этому разрушить меня. — Я заставила себя посмотреть на Руна. — И я не буду причиной того, что кому-то еще больно.
Когда повернула голову, я увидела, что агония исказила лицо Руна. Но я не задержалась. Я побежала. Бежала быстро, только сумев преодолеть свое любимое дерево, когда Рун схватил меня за руку и развернул снова.
— Что? — потребовал он. — О чем, черт побери, ты говоришь? — Он отрывисто дышал. — Ты ничего не объяснила! Ты заявила, что спасаешь и бережешь меня. Но от чего? Что, по твоему мнению, я не смогу выдержать?
— Рун, пожалуйста, — умоляла я, и оттолкнула его. Он был возле меня в мгновение ока: руки на моих плечах, удерживая меня на месте.
— Ответь мне! — закричал он.
Я снова оттолкнула его.
— Отпусти меня! — мое сердце беспокойно колотилось. Мою кожу покалывало от мурашек. Я снова повернулась, чтобы уйти, но его руки удержали меня на месте. Я боролась снова и снова, пытаясь уйти, на этот раз пытаясь сбежать от дерева, чьи ветви всегда приносили мне удовлетворение.
— Оставь меня в покое! — закричала я снова.
Рун наклонился.
— Нет, расскажи мне. Объясни! — закричал он.
— Рун...
— Объясни! — закричал он, перебивая меня.
Я быстро замотала головой, не желая ничего говорить, пытаясь избежать этого.
— Пожалуйста! Пожалуйста! — умоляла я.
— Поппи!
— НЕТ!
— ОБЪЯСНИ!
— Я УМИРАЮ! — закричал я в тишине рощи, не в состоянии больше бороться. — Я умираю, — добавила я, не дыша. — Я.... умираю.
Когда я сжала грудь, пытаясь восстановить дыхание, чудовищность того, что я натворила, медленно наполнила мой мозг. Мое сердце бешено колотилось. Оно колотилось от натиска паники. Оно колотилось и ускорялось от ужасного понимания того, что я только признала... или в чем только что призналась.
Я продолжала смотреть на землю. Где-то в моем мозгу я заметила, что руки Руна замерли на моих плечах. Когда я почувствовала тепло от его ладоней, я также осознала, что они дрожали. Я слышала его затрудненное дыхание.
Я заставила себя поднять голову и встретиться взглядом с Руном. Его глаза были широко раскрыты, и в них отражалась боль.
В этот момент я возненавидела себя. Потому что этот взгляд в его глазах, этот загнанный в ловушку, опустошенный взгляд, был причиной, почему я нарушила свое обещание, данное два года назад.
Вот, почему я освободила его.
Как оказалось, я просто заключила его в тюрьму с гневом вместо решеток.
— Поппи, — прошептал он с сильным акцентом, когда его лицо стало белее белого.
— У меня лимфома Ходжкина2. Она прогрессировала. И она в конечной стадии. — Мой голос дрожал, когда я добавила: — У меня осталось несколько месяцев жизни, Рун. Ничего нельзя изменить.
Я ждала. Я ждала, что скажет Рун, но он молчал. Вместо этого он попятился. Его глаза вглядывались в мое лицо, в поисках какого-либо признак обмана. Когда он ничего не обнаружил, то покачал головой. Тихое «нет» слетело с его губ. Затем он побежал. Он повернулся спиной ко мне и побежал.
Прошло много времени, прежде чем я нашла силы двигаться.
Прошло десять минут, прежде чем я прошла через дверь своего дома, где мои мама и папа сидели с Кристиансенами.
Но прошла лишь секунда, когда при виде меня мама бросилась ко мне, и я упала в ее объятия.
Когда мое сердце разбилось из-за сердца, которое я только что разбила.
Сердца, которое я всегда стремилась уберечь.