- Кто?
- Да Прасковья-то.
- Скоренько ж, брат, откидываться вздумал,- лукаво усмехнулся саратовец.Неделя-то прошла ли?
- Сам не знаю, как это случилось,- сказал Василий Борисыч.- Лукавый подвел! И теперь так она мне опротивела, так опротивела, что как только вспомню про нее, тошнехонько станет!.. Как же после того век-от с ней вековать?.. Подумай, что за жизнь у нас будет?.. Маета одна.
- Про это надо бы, Васенька, прежде было подумать, допреж улангерского лесочка. А теперь, как дело уж сделано, на увертки поздно идти,- молвил Семен Петрович.- Нет, дружище, дело твое теперь вот какое: либо женись да принимай от тестя небольшие побои, либо брось и на погибель иди, смертного часа жди.
- Ох, господи, господи! - тосковал Василий Борисыч, хватая себя за волосы.
- Нечего пожиматься-то,- подхватил саратовец.- Жениться - горе, не жениться - вдвое. Решайся, раздумывать нечего. Долго думать - тому же быть... Состряпать, что ли, самокрутку?.. Уж я постарался бы!
- Убегу я, Семенушка! - после недолгого молчания молвил Василий Борисыч.
- Куда?-- спросил Семен Петрович.- От Чапурина, брат, не ухоронишься, со дна морского достанет.
- Я бы за рубеж, к некрасовцам,- вполголоса сказал Василий Борисыч.- Там у меня много знакомцев - не выдадут. Долга рука у Чапурина, а туда не дохватит.
- А по-моему, разве только на том свете от него ты укроешься,- молвил Семен Петрович.-- У тебя за рубежом знакомцы, а у него деньги в кармане. Что перетянет?.. А?.. За границу уедешь... Да ведь граница-то не железной стеной огорожена. Сыщет тебя Чапурин и там. Не забудет дочернего позора, не помрет без того, чтоб не заплатить тебе за ее бесчестье...
- А может, не узнает,- промолвил Василий Борисыч.
- Не узнает?.. Как же?.. Разве такие дела остаются втайне?- сказал Семен Петрович.- Рано ли, поздно ли - беспременно в огласку пойдет... Несть тайны, яже не открыется!.. Узнал же вот я, по времени также и другие узнают. Оглянуться не успеешь, как ваше дело до Патапа дойдет. Только доброе молчится, а худое лукавый молвой по народу несет... А нешто сама Прасковья станет молчать как ты от нее откинешься?.. А?.. Не покается разве отцу с матерью? Тогда, брат, еще хуже будет...
- Ох, искушение!.. Право, не знаю, что и делать!- с отчаяньем молвил Василий Борисыч.
- Велеть нам с Петром Степанычем самокрутку ладить скорей, вот что надобно делать,- подхватил Семен Петрович.- Мы бы с ним зараз. Шапки с головы ухватить не успеешь, как будешь повенчан... Что же?.. Решай!..
- Подумать надо,- молвил Василий Борисыч и крепко задумался. Дуня Смолокурова с ума не сходила.
"Неужель придется навек расстаться с ней?" - думал московский посол.
- Ах ты, господи!- вскрикнул с досады Семен Петрович.- Ну, чего тут думать-то?.. Чего передумывать?.. За пазуху, что ли, голову-то спрячешь, как Чапурин ухватит тебя?.. Ну, Василий Борисыч, умный бы ты был человек, кабы не дурак!.. Вот уж истинно: ни рыба ни мясо, ни кафтан ни ряса... Ты ему дело, а он чепуху, ты ему вдоль, а он поперек!.. Вот уж как есть ни сана, ни мана... (Выражение, употребляемое в Поволжье, взято от татар: "ни тебе, ни мне"). Так леший же побери тебя, не хочу и вступаться... Пущай с тебя Чапурин шкуру с живого сдерет. Вспомянешь меня под его кулаками, вспокаешься, что не хотел слушать меня.
- Ну, уж ты и осерчал! - жалобным голосом проговорил Василий Борисыч.Сказать ничего нельзя!.. Право... Чем бы посоветовать, потужить со мной, а он браниться! А еще приятель...
- Да как же на тебя не серчать-то? - с досадой ответил Семен Петрович.Все дело ему как на ладонке кажут, а он: "Подумаю!.." Нечего думать-то, коли цел хочешь быть. Венчайся, и делу конец!.. Экая мямля, прости господи!.. Эдакий чурбан!.. Вот уж настоящий пень лесной!.. Право!..
- Тебе бы только ругаться,- еще жалобней проговорил Василий Борисыч.
- Не стоишь разве?..- перебил саратовец.- Драть тебя надо, коли сам своей пользы не видишь. Все тебе рассказано, все тебе доказано; сам понимаешь, что одно спасенье тебе - жениться скорей. Не женишься - пиши письма к родным, за упокой поминали бы...
- Ин вот что,- начал было Василий Борисыч, но вдруг остановился и задумался.
После короткого раздумья, с живостью схватив Семена Петровича за руку, молвил он:
- Пойдем на всполье, Семенушка, за Каменный Вражек. Там на вольном воздухе дельней потолкуем. А здесь ты вон на всю обитель кричишь - услышать могут... Пойдем!
- Пожалуй, пойдем,- небрежно молвил саратовец.- Только, признаться, не жду, чтоб и там вышел какой толк из наших с тобой разговоров. Потому - дурак, пользы своей не понимаешь...
Пошли, но только поравнялись с домиком Марьи Гавриловны, как глядевший из окна Патап Максимыч стал их к себе закликать:
- Ну что?.. В голове не трещит ли?.. Заходите к нам чайничать!
Пытался было Василий Борисыч отговориться недосугами, но Патап Максимыч так решительно сказал ему, чтоб тотчас же шел к нему, что смущенный московский посланник ослушаться не посмел. Как провинившийся перед хозяином пес, поджав хвост и понурив морду, робко и послушно идет на повелительный зов, так Василий Борисыч пошел в домик Марьи Гавриловны на зов Патапа Максимыча.
Саратовец не пошел. Он направил путь свой в обитель Бояркиных к будущему хозяину.
* * *
Четверо за чаем сидело, когда в уютные горенки Марьи Гавриловны вступил совсем упавший духом Василий Борисыч. Кроме Патапа Максимыча, были тут Марко Данилыч, Михайло Васильич да кум Иван Григорьич. Вчерашнего похмелья на них и следов не осталось. Чинно, степенно сидели они, дельные речи вели, о торговых делах толковали. Про волжские низовья, про астраханские рыбные промыслы шла у них речь. Марко Данилыч был знатоком этого дела. Был он один из главных поволжских рыбных торговцев.
- Садись-ка, Василий Борисыч, да слушай,- сказал Патап Максимыч, когда тот, помолясь богу и отдав каждому из сидевших по особому поклону, молча подсел к самовару.
- Поэтому выходит, что вся, значит, тамошняя рыбная часть нашими местами держится? - сказал Иван Григорьич Марку Данилычу.
- От большого возьми до малого, все здешнее. Все здешним народом работается,- говорил Смолокуров.- Лодки ли взять, все до единой в Черноречье (Черноречье по левому берегу низовья Оки в Балахонском уезде. ) рублены: и морские, и кусовые, и ловецкие, и живодные, и реюшки с бударками, и косные (Кусовая морская - длиной от 10 до 13 сажен, поднимает до 25 тысяч пудов, ловецкая от 3 до 4 сажен, живодная - прорезь с садком для пойманной рыбы. В ней возят живую воблу, употребляемую при ловле белуг на "кус", то сеть на приманку. Реюшка - малая кусовая лодка для морского промысла, длиной 7 сажен, без закроя (палубы), с косыми парусами. При ней ходит бударка - узкая, с длинным носом и косым парусом. Эмбенка - при кусовой морской, длиной две-три сажени, без закроя. Косная - легкая лодка, для разъездов промысловых приказчиков и т. п., длиною от полутора до двух сажен, шестивесельная или восьмивесельная, с двумя косыми парусами. ).
Что за зиму их ни нарубят, все по весне на Низ плавят!.. Проволочная уда из Безводного, кованцы на кусовые самоловы тоже в здешних местах по Волге куют; дель на ставные сети и на плавные из Ягодного; бечева - горбатовская, лоцмана из Татинца да из Кадниц (Село Нижегородского уезда на Волге. Кованец большой рыболовный крюк для ловли больших рыб. Кусовой самолов - кованцы, подвешенные на хребтине (веревка с поводцами, к коим прикреплены кованцы), для ловли большой красной рыбы. Дель - конопляная ручная пряжа, из нее вяжут ловецкие (рыболовные) сети для промыслов в Ягодном, Княгининского уезда, и по окрестным селениям. Ставные сети - на красную рыбу стоят как тенета на одном месте во все время лова. Плавная сеть - подвижная, плывущая по течению реки. В Горбатове делают бечеву для ловецких снастей. Татинец, и Кадницы - приволжские села Макарьевского уезда Нижегородской губернии. ), ловцы тоже все почти из наших местов, да и промышленников взять, так здешних-то - больше половины. Исстари так повелось. Еще в те поры, как ловили рыбу "безданно, безъявочно" , на рыбных промыслах ватаги (Место для неводного залова рыбы.) бывали все нижегородские...
И когда московские пошлины на рыбу старыми царями были положены, сбирали их у Старого Макарья, для того что все промышленники вокруг того места проживали (Старый Макарий - город Макарьев на Волге, где до 1817 года бывала нынешняя Нижегородская ярмарка.). Самим низовцам без нашего брата ввек бы с рыбой не управиться... Говорят же, что в стары годы, когда нашего брата на Низу еще не было, астраханцы заместо белой рыбицы кобылятину в Новгород слали... Значит, рыбы от кобылы отличить не могли. И до сих пор астраханцев тем дразнят. И не любят же они того присловья! Захохотал Патап Максимыч. Употчевали, значит, постников калмыцкой маханиной (Маханина - конина. ),говорил он.
- Теперича на рыбных ватагах саратовцы в силу пошли, отбивают у нас рыбную часть,- продолжал Смолокуров.- Потому-то всякому здешнему тысячнику и советовал бы я этим делом заняться, поднять бы да поддержать дедовские промысла, не отдавать их саратовцам... Да и выгодно. Что вы, Патап Максимыч, на это скажете?
- Нельзя мне по разным делам разбиваться, Марко Данилыч,- ответил Чапурин.- И без того у меня их немало, дай бог и с теми управиться! Нет, уж зачем же мне лишню обузу брать на себя.
- Хоть для пробы маленько дельце завели бы, небольшую бы ватажку на откуп взяли,- продолжал Смолокуров.-- После за совет мне спасибо сказали бы. Лиха беда начать, а там все как по маслу пойдет. Право, подумайте - барыши хорошие, дело вести можно.
- Хозяйский глаз для того нужен, Марко Данилыч,- молвил Чапурин.- Самому в такую даль ехать мне не приходится, а верного человека не предвидится. Знающего ведь надо.
- Конечно, знающего,- ответил Смолокуров.- Без знающих людей рыбного дела нельзя вести. Главное, верных людей надо; их "разъездными" в косных по снятым водам рассылают наблюдать за ловцами... У нас, я вам скажу, дело вот как ведется. Снявши воды, ловцам их сдаем. Искать ловцов не надо, сами нагрянут, знай, выбирай, кому отдать. Народ бедный, кормиться тоже надо, а к другим промыслам непривычен. И как много их сойдется, сдача пойдет наперебой. Один перед другим проценты набавляет.
- Как проценты набавляет? - спросил Чапурин.
- А вот как,- стал объяснять Смолокуров.- Пишется "ловецкий контракт", без того нельзя: ряда не досада, а уговорец - нашему брату кормилец. Выговаривают, чтоб ловцы всю рыбу, что ни наловят, сдавали съемщику со скидкой десяти аль двенадцати копеек с рубля. А как пойдет у них наперебой, по двадцати да по двадцати по пяти копеек они и скидывают. Нашему брату барыш в руку и лезет...
- Понимаю теперь! - молвил Патап Максимыч.
- А кроме того, икра да вязига хозяину даром,- продолжал Марко Данилыч.Тут-то вот ловкие разъездные и нужны, потому что ловцы - народ вор. Из плута кроены, мошенником подбиты, с ними не зевай, во всяко время ухо востро держи.
- А что? - спросил кум Иван Григорьич.
- Да вот, к примеру сказать, как они, окаянные, раз меня самого провели,продолжал Марко Данилыч.- Еду я в косной, навстречу другая, гляжу - наши. Разъездной, как водится, тотчас в лодку, щупом везде пробует - нет ничего. А тут баба с ребеночком, кричит сердечный, так и заливается, есть хочет, а у матери-то молока, видно, мало. Пододвигает она к себе кринку, разъездной было за нее, а баба таково жалобно говорит: "Молочко маленькому в кринке-то". Разъездной не внемлет, хочет кринку раскрыть. Жалко мне стало ребеночка, не велел трогать. Что ж... сударь мой? После узнаю - в кринке-то икра была.
Захохотал во все горло Патап Максимыч, засмеялись и его собеседники.