Вскоре после меня приехали родители и братья. Иоанчик и Елена не были приглашены вместе с нами, так как они жили самостоятельно, хотя и в Мраморном дворце. Мы завтракали в столовой, рядом с кабинетом Александра III, в котором он принимал доклады министров. Сам он занимался наверху, в маленькой комнате, рядом с уборной комнатой Императрицы. Александр III любил маленькие и низкие комнаты, хотя сам был громадного роста. Рядом со столовой была уборная комната Александра III, посреди которой стояла вешалка, на которой висел его сюртук. Я не посмел войти в уборную и осмотреть ее, как следует. Комнаты покойного Государя сохранялись в том виде, в каком они были при нем.
Кроме нас за завтраком были две фрейлины Государыни, сестры гр. Кутузовы, старушка M-lle Lescail, бельгийка, бывшая воспитательница Императрицы, и состоявший при ней кн. Шервашидзе.
В кабинете Александра III висело много картин и портретов. Между портретами Императоров Петра III и Павла I висел портрет Александра II. После завтрака, когда Государыня разговаривала с моими родителями, кн. Шервашидзе, старик среднего роста с небольшой седой бородой, рассказывал мне, что Император Александр II, будучи однажды в Аничковом дворце, сказал Александру III (тогда еще наследнику), чтобы он его портрет перевесил. Но Александр III забыл об этом. В следующий свой приезд Александр II повторил свое желание, но и на этот раз Александр III забыл его исполнить. Как известно, Александр II был убит. Должно быть, он считал дурным предзнаменованием, что его портрет висит между портретами Государей, которые были убиты.
Завтрак подавали очень старые официанты, в синих фраках. Один из них, очень худой и высокий, был похож на мумию.
Этой же, зимой ставился в Зимнем дворце, в Эрмитажном театре, "Царь Иудейский", драма, написанная моим отцом. Мои братья, Константин и Игорь, были в числе артистов. Иоанчик принимал в пьесе косвенное участие, так как в ней участвовал его хор певчих. Я же в пьесе участия не принимал. Артистами были офицеры Лейб-гвардии Измайловского полка, потому что пьеса шла под флагом "Измайловского досуга".
Мой отец играл Иосифа Аримафейского. Главную женскую роль Иоанны, жены Хузы, домоправителя Ирода, играла артистка Александрийского театра Ведринская. Бывший измайловец А. А. Геркен изображал Понтия Пилата. Было много репетиций. Когда начались репетиции в костюмах, стали допускать публику.
Св. Правительствующий Синод был против постановки драмы, поэтому спектакли, на которые пускалась публика и на одном из которых был сам Государь, назывались репетициями.
Эрмитажный театр был очень красив. В самом низу, на полу, стояли кресла, а большинство публики си-Дело на ступенях, покрытых подушками и расположенных амфитеатром. Публики всегда бывало очень много.
Конечно, самым торжественным днем был спектакль в высочайшем присутствии. Государь с великими княжнами приехал из Царского Села. Государь надел жетон "Измайловского досуга", который Измайловцы ему поднесли, когда, будучи еще наследником, он посетил Досуг в офицерском собрании Измайловцев.
Спектакль прошел очень удачно. Громадное впечатление производила музыка Глазунова. Он прекрасно изобразил бичевание Христа. Императорский оркестр играл очень хорошо. После спектакля Государь пошел за кулисы говорить с отцом. Отец был чрезвычайно взволнован, с его лица тек пот, он тяжело дышал. Я никогда не видел его в таком состоянии. Когда он играл, он священнодействовал. На этом спектакле были также и некоторые члены Семейства. Говорили, что прежде, чем ехать на спектакль, великая княгиня Мария Павловна спросила священника, можно ли ехать, так как Синод был против постановки пьесы. Великий князь Николай Николаевич и Петр Николаевич с женами на спектакле не были. Должно быть, они были одного мнения с Синодом.
В день Крещения Господня 6-го января 1914 г. был в Зимнем дворце последний перед революцией большой высочайший выход и Крещенский парад. В залах были выстроены взводы от военно-учебных заведений и войсковых частей, со знаменами и штандартами. Как всегда, все Семейство собралось во внутренних покоях Государя и Государыни, в двух гостиных, между кабинетом Государыни и Малахитовой гостиной.
Вошли Государь и Государыня. Государь держал себя с большим достоинством и очень спокойно. Обе Царицы были в русских платьях, в сарафанах декольтэ, с длинными шлейфами и в кокошниках. На них были замечательные драгоценности. Императрицу Марию Федоровну я представляю себе в серебряном платье, в колье из громадных бриллиантов, и с бриллиантовой диадемой в виде лучей на кокошнике. Голубая Андреевская лента очень красиво выделялась на серебре ее сарафана. Царица-мать была небольшого роста, движения ее были спокойны и величественны, полные грации и изящества, и она казалась выше, чем на самом деле. Здороваясь, она как-то особенно красиво наклоняла голову.
Императрица Александра Федоровна была писаная красавица, высокого роста; она держала голову немного на бок. В ее улыбке было что-то грустное. Она была очень величественная, очень породистая. Редко можно встретить такую красивую и вместе с тем такую породистую женщину, с такими изящными манерами. Мне представляется она то в синем сарафане, вышитом золотом, с громадным шлейфом, отороченным широким, темным соболем, то в бледно-розовом с серебром. Ее кокошник покрыт бриллиантовой диадемой с жемчугами, на шее - бриллиантовое колье и дивные жемчуга, несколько рядов, зерно к зерну и очень большие. Она тоже в Андреевской ленте и с бриллиантовой звездой. Как и царица-мать, она очень любезно здоровалась. Императрицы целовали нас в щеку, как и мы их, и затем мы почтительно прикладывались к их руке. Когда входили Государь и Государыни, я испытывал трепет и волнение. Трудно передать эти чувства, они выходили из недр душевных и появлялись при виде Их Величеств.
Поздоровавшись с нами, Государь и Государыни выходили в Малахитовую гостиную. Обер-гофмаршал граф Бенкендорф с большим золотым жезлом, увенчанным двуглавым орлом, докладывал Государю, что к выходу все готово. Государь брал под-руку царицу-мать. Императрица Александра Федоровна шла во второй паре со старшим из присутствующих великих князей. Так как Михаил Александрович жил в то время заграницей, с Императрицей шел великий князь Кирилл Владимирович. Затем члены Семейства шли парами по старшинству престолонаследия.
В этот день на выходе были и мои родители. За последние годы они часто отсутствовали из-за болезни моего отца.
Когда Государь вошел в Николаевский зал, его встретил рапортом командовавший парадом великий князь Николай Николаевич. Он был громадного роста, а гренадерка Павловского полка его еще увеличивала. Я был далеко позади и все-таки видел его, благодаря его росту. В Николаевском зале стояли взводы гвардейской пехоты со знаменами, спиной к окнам, выходившим на Неву. Против них, по другую сторону зала, стояли лица, имевшие приезд ко Двору и, между прочим, городские дамы в русских платьях разных цветов. Среди них выделялась кн. 3. H. Юсупова, красавица, несметно богатая. Ее драгоценности равнялись по богатству, разнообразию и красоте драгоценностям Императриц.
Мой брат Константин был в этот день в строю взвода Измайловского полка. Он очень хорошо выглядел в строю. Государь, входя из залы в залу, здоровался с выстроенными в них частями. Музыканты играли "Боже Царя храни". Дивные звуки гимна плыли по залам и наполняли сердца благоговением и любовью к Царю. Незабываемые эти минуты неописуемо красивы и торжественны!
В Гербовом зале стояли взводы Гвардейской кавалерии со штандартами. Ими командовал ген. Безобразов. Он так сильно потел, что капли пота падали с его шеи на его белый мундир. Государь и Семейство входили в церковь. Большая церковь Зимнего дворца была разделена поперек золоченой решеткой. За решеткой становился Государь, Государыня и лица Императорской Фамилии. Остальные становились перед решеткой. Государь клал на кресло свой головной убор и перчатки. Моим братьям и мне, младшим по старшинству, не хватало места за решеткой, и мы становились перед ней, вместе с Лейхтенбергскими и Ольденбургскими. Певчие пели на два клироса.
По окончании обедни, Государь и Государыня прикладывались ко кресту, который выносил митрополит Владимир. После этого начинался выход на Иордань, по залам Зимнего дворца, вниз по Иорданской лестнице, затем налево, по большому и широкому коридору, на подъезд, и через Дворцовую набережную, на специально устроенную Иордань (место, на котором освящается вода 6-го января), под большой сенью, синею с золотыми на ней звездами и увенчанную крестом. Впереди шло множество духовенства и певчие. За духовенством следовали попарно Государь и Государыни, великие князья и княгини, а за ними несли знамена и штандарты. Духовенство было в шубах, поверх которых надевались облачения, поэтому они выглядели очень некрасиво. Однажды Александр III остался недоволен дурным видом духовенства и приказал им подтянуться, и впоследствии духовенство было одето лучше. Войска, стоявшие на Дворцовой набережной, возле Иордани, а также знаменщики были в шинелях или без них - в зависимости от погоды. Если было менее 5-ти градусов, они были в мундирах.
Во время шествия музыканты и трубачи играли "Коль славен". Певчие пели крещенский тропарь "Глас Господень на водах"... Торжественное шествие под звуки музыки и пения было замечательно. Ясно чувствовалось величие царя и России, близость царя к своему войску и войска к своему царю.
Государыни и великие княгини участвовали в шествии только до Помпеевской галлереи и уходили во внутренние покои, откуда смотрели в окна на водоосвящение на Неве.
В коридоре, перед подъездом, Государь и великие князья надевали пальто, которые им подавали их камердинеры. Государь и мы все становились под сенью Иордани, так же как и знамена, и штандарты.
Во время водоосвящения читались молитвы, поразительные по значению и красоте. Для освящения воды митрополит спускался на Неву, окованную крепким льдом, и освящал воду в проруби. Затем он кропил святой водой Государя, знамена и штандарты.
По окончании богослужения мы возвращались с Государем в Зимний Дворец, тем же порядком, как шли на Иордань. Государь останавливался в Гербовом зале. Против него выстраивались музыканты Преображенского полка и мимо Государя проносили церемониальным маршем под музыку знамена и штандарты. Перед каждым знаменем и штандартом шел адъютант части, которой знамя или штандарт принадлежали. После этого мы возвращались в комнаты Государя и Государыни, где подавался семейный завтрак, т. е. завтрак, за которым кроме Государя, Государыни и Семейства никого больше не было.
В день последнего выхода, вечером, мне позвонил по телефону Игорь, по просьбе Иоанчика, чтобы сообщить, что у его жены начались первые роды. Я пришел в столь мною любимый кабинет дедушки, а теперь Иоанчиков кабинет, и застал там отца, самого Иоанчика и Игоря, которые собрались в ожидании известия о прибавлении нашей семьи. Мы просидели возле камина до поздней ночи, так ничего и не дождавшись.
В эту ночь мне пришлось спать всего часа два или три, потому что я уехал, как всегда с первым поездом, в Царское Село, в полк. Вернувшись к вечеру из Царского, я пошел наверх в нашу бывшую детскую. С минуты на минуту ожидалось окончание родов. Я сидел в большой комнате, когда-то нашей игральной, вместе с тетей Милицей, женой дяди Петра Николаевича, приходившейся родной теткой Елене Петровне. Наконец, нам сообщили радостную весть о рождении Всеволода Иоанновича. Он появился на свет в бывшей нашей детской спальне.
Так как Иоанчик был очень религиозен, то братья его дразнили, что его сын родится с кадилом в руке. Поэтому они заказали маленькое кадило и как только Всеволод родился, ему вложили кадило в ручку. Так что Иоанчик впервые увидел своего сына с кадилом в руке.
В то время, когда родился Всеволод, отец был в Эрмитажном театре на репетиции "Царя Иудейского". Ему сразу же сообщили о рождении внука. Полетели телеграммы родственникам. На следующий день в Мраморном дворце был торжественный молебен, на который съехалось много родственников и знакомых; по случаю рождения первенца офицеры Конной гвардии поднесли Иоанчику икону Благовещения.
Вечером 10 января Государь принимал земских деятелей по случаю 50-тилетия земства. Прием был в Дворянском собрании. Я явился на прием вместе с отцом. Земских деятелей собралось очень много. Государь обходил земских деятелей и со многими разговаривал.
Глава двадцать пятая
Отец и матушка уезжали 14 января в Египет и предложили мне ехать с ними. Отцу, при его болезни почек, климат Египта был очень полезен. После тщательного обсуждения вопроса о том, как, при моих слабых легких, повлияет египетский климат на мой организм, мы пришли к заключению, что я поеду с ними. В день отъезда в Павловской дворцовой церкви был отслужен молебен. Наш поезд вечером уходил на Варшаву. Я сел в поезд в Петербурге, а родители - на Александровской станции, подле Царского Села. Их провожало масса народа, между прочим - все офицеры Измайловского полка. Нас, отъезжавших в Египет, было пятеро: родители, я, фрейлина матушки баронесса С. Н. Корф и кн. Шаховской. При нас также было много прислуги.
На следующее утро мы приехали в Варшаву и были встречены на вокзале женой генерал-губернатора г-жей Скалон и помощником командующего войсками варшавского военного округа ген. Рауш-фон-Траубенбергом. Его брат, Павел Александрович, был долгое время шталмейстером моего отца. Генерал был красивый мужчина с бородой и длинными усами. Я знал его с самого моего детства. Матушка, г-жа Скалон и я поехали в автомобиле в замок, а отец - в Суворовский кадетский корпус. Г-жа Скалон, урожденная баронесса Корф, из прибалтийских провинций, скорее была немкой, чем русской, но были и другие Корфы, больше русские, чем немцы. К последним принадлежала между прочим и фрейлина матушки, православная.
Я с матушкой завтракали у г-жи Скалон. Лакеи были в придворных ливреях. После завтрака дочь Скалонов показывала мне замок, он был громадный, и мы долго по нему ходили. В одной из комнат, в которой висели портреты варшавских генерал-губернаторов, я увидел, к большому моему удовольствию, портрет моего деда Константина Николаевича, бывшего наместником Царства Польского в 1862-63 годах.
В бывшей тронной зале висел прекрасный портрет Николая I верхом. Он сам приказал этим портретом прикрыть нишу, в которой до первого польского восстания стоял королевский трон.
На вокзале мы с отцом переоделись в штатское платье. На следующий день вечером мы проехали Венецию, которую так любил отец. Поезд стоял в Венеции довольно долго и мы вышли полюбоваться Большим Каналом, несмотря на то, что было уже довольно темно.
На следующее утро мы приехали в ужасное место - Бриндизи, порт, в котором должны были сесть на пароход. Долго ждали мы его, сидя в ресторане, на берегу моря. Писали домой открытки. Наконец, после долгого ожидания, пароход пришел.
Это было небольшое австрийское судно.
Вечером, к обеду, отец, Шаховской и я надели смокинги. Меня это очень забавляло. Во время обеда пароход немного качало. Шаховской неважно себя чувствовал и едва не вышел из-за стола. На третий день мы благополучно добрались до Александрии. Там нас встретили очень богатые египтяне Лотфала, которых родители знали еще с прошлого года и у которых отец крестил ребенка. Они повезли нас на своем автомобиле покататься по Александрии. Во время прогулки лопнула шина, но Лотфала не пожелали остановиться, и мы продолжали ехать с лопнувшей шиной.
Затем мы сели в поезд и вечером приехали в Каир. На вокзале нас встретил русский посланник А. А. Смирнов, пользовавшийся большим уважением в Каире. Он был старшиной дипломатического корпуса.
Мы остановились в гостинице Семирамис, на берегу Нила. По утрам отец, Шаховской и я спускались в столовую пить кофе. Мы осматривали достопримечательности Каира. Конечно, ездили смотреть на пирамиды и сфинкса. Возле пирамид я снялся верхом на верблюде, и фотограф предъявил мне счет за фотографию в 300 золотых египетских монет.
В Каире мы познакомились с четой Третьяковых, только что поженившихся и очень влюбленных друг в друга. Б. Н. Третьяков был корнетом Кирасирского Ее Величества полка; его прелестная жена была урожденная Апухтина. Третьяков числился при русской миссии в Каире.
В то время в Каире были также кавалергард бар. Фон-дер-Остен-Дризен, павший смертью храбрых в войну 1914-1918 г., и мой сослуживец по полку корнет С. Мальцов, приехавший полечиться в Египет.
Смирнов дал в нашу честь парадный обед. Все были во фраках, а дамы в вечерних платьях. Обед прошел в очень приятной атмосфере. После обеда я играл в покер.
В нашей гостинице устраивались балы, на которые приходили английские офицеры в очень красивой вечерней форме: у них были короткие красные куртки без фалд, открытые спереди крахмальные рубашки, черный галстук бантом и узкие черные штаны с золотым галуном.
Мне очень хотелось посмотреть учение английского драгунского полка, стоявшего в Каире. В то время английским представителем в Египте был известный лорд Китченер. Официально он не имел большой власти, но на самом деле творил в Египте все, что хотел. Так, он однажды объявил, что не поедет в Хелуан, пока из Каира в Хелуан не будет проведена хорошая дорога. Дорогу египтяне провели, и тогда он в Хелуан поехал. Он мне разрешил присутствовать на ученьи драгунского полка.
В назначенный день я надел гусарскую форму и в сопровождении англичанина, присланного Китченером, Третьякова и его жены, Мальцева и бар. фон дер Остен-Дризена поехал в казармы драгунского полка. Третьяков тоже был в форме, а Дризен и Мальцев - в штатском.
Нас сразу провели в офицерское собрание и угостили закуской с водкой. Закусив, мы сели на лошадей. Один из офицеров дал мне своего поло-пони. Я никогда не ездил на так хорошо выезженной лошади. Как только я увидел выстроенный в одну линию драгунский полк, я полевым галопом поскакал поздороваться со стоявшим перед полком командиром полка. Сопровождавшие меня скакали за мной. Моя лошадь моментально отвечала на каждое мое движение. Мне очень понравился вид полка.
Все солдаты были отлично одеты в походную форму цвета хаки и в тропические шлемы. Лошади были небольшие, в большинстве гнедые, и прекрасно вычищенные.
Во время отдыха, когда все спешились, я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова, потому что африканское солнце слишком нагрело мою красную фуражку. Тогда мне дали защитный шлем. Я вообще смотрел на ученье издали, а чтобы видеть подробности, скакал рядом с полком. Полк был хорошо съезжен. Ученье кончилось атакой.