За Государем шла большая свита. Обойдя полк, Государь стал посреди манежа. Трубачи сыграли "На молитву" и полковой адъютант подвел штандарты к аналою. По команде командира, полк снял каски на молитву и начался молебен. Государь стоял на ковре, перед аналоем, а за ним великие князья. Я помню среди них 18-тилетнего Андрея Владимировича, в кавалергардском мундире.
По окончании молебна протопресвитер Желобовский окропил штандарты святой водой, а затем обошел полк, тоже кропя его святой водой. Государь с великими князьями и начальством шел за ним. Я обратил внимание на то, что когда Государю кадили, во время молебна, он кланялся, наклоняя только голову, а не голову и корпус, как делает большинство молящихся. Михаил Александрович делал так же.
По команде трубачи сыграли: "отбой", полк надел каски, штандарты стали перед полком, и начался церемониальный марш. Полк проходил дважды мимо царя, по полуэскадронно и справа по шести, и оба раза удостоился царского "спасибо".
Я помню среди офицеров полка графа Комаровского, племянника уже упомянутой А. Е. Комаровской. Он был потрясающе некрасив и громадного роста. Он имел обыкновение гулять по Морской улице, причем его палаш волочился по тротуару, а изо рта торчала большая сигара. Говорили, что нянюшки пугали им детей, но мы с Иоанчиком его очень любили.
Во время прохождения справа по шести Государь переменил место и стал по другую сторону проходивших, чтобы быть со стороны офицеров, которые шли с левого фланга. По окончании церемониального марша Государь выпил за здоровье полка чарку вина и принял рапорт вахмистра лейб-эскадрона. Парад кончился, полк вышел из манежа и разошелся по казармам. Государь и все бывшие в манеже вышли на двор, чтобы присутствовать при передаче первым взводом лейб-эскадрона штандартов конному взводу, для отвоза их обратно в Зимний Дворец и Благовещенский собор. Эта церемония всегда происходила на площадке между манежем и эскадронным флигелем.
Мы на двор не пошли, а поехали домой и побежали к бабушке, в столовую, где все сидели за завтраком и, захлебываясь от восторга, делились своими впечатлениями. Я помню, что у отца болело горло и поэтому он не поехал на парад.
Конная гвардия считалась в нашем доме своим родным полком. Наш дед, великий князь Константин Николаевич, с детства числился в ней. Отец и дяденька, а также их старший брат, Николай Константинович, числились в Конной гвардии с самого рождения. Поэтому Иоанчик с раннего детства решил, что тоже будет конногвардейцем и, действительно, прослужил в полку десять лет - до самой революции, беззаветно любя его. Последние годы перед войной Иоанчик тоже назначался ассистентом к штандартам на Благовещенском параде - как в свое время наш отец и дед. Таким образом - три поколения нашей семьи стояли на том же самом месте, на том же самом параде.
В 1897 году три главы великих держав приезжали в Россию с визитом к Государю.
Весной приехал австрийский император Франц-Иосиф, летом - германский император Вильгельм II с императрицей Августой-Викторией, а также президент Французской Республики Феликс Фор.
В день приезда австрийского императора Тинтин, Иоанчик и я пошли к Зимнему Дворцу и стали на Дворрцовой площади, неподалеку от подъезда ее величества, чтобы видеть приезд Государя вместе с императором. По пути проезда Государя и австрийского императора, от Николаевского вокзала вплоть до Зимнего Дворца, шпалерами стояли войска. Государь вместе с императором! приехали в коляске; Государь был в австрийской форме, а император - в форме лейб-гвардии Кексгольмского полка, шефом которого он состоял. Как мне помнится, у него пальто было надето в накидку. Когда коляска остановилась перед подъездом, он выскочил из нее, как молодой человек, несмотря на свои шестьдесят пять лет.
По случаю приезда австрийского императора, на Марсовом поле был устроен парад. Нас в Иоанчиком привезли в ландо, из которого мы смотрели на прохождение войск. Государь лично командовал парадом, и потому все время был с вынутой шашкой. Став во главе войск, он, проезжая перед императором, салютовал ему шашкой и, заехав галопом, стал рядом с ним. За Государем ехала громадная свита, которая тоже заехала галопом и стала позади императоров. Я помню, скачущим в свите, великих князей Андрея Владимировича и Александра Михайловича. За императорами стояли два трубача, конвойца, а рядом с ними приехавший вместе с императором эрцгерцог Оттон Австрийский, отец последнего австрийского императора Карла.
Отец был тогда командиром Преображенского полка и провел его перед двумя императорами. Он, как и Государь, был в ленте ордена Святого Стефана. Дяденька был очень эффектен перед конно-гренадерами, в особенности, когда заезжал к Государю полевым галопом. Он и его лошадь составляли одно целое, лошадь шла под ним, как часы. Совершенно было незаметно, как дяденька ею управляет.
Парад окончился атакой кавалерии. Эта атака была гвоздем всего парада. В конце Марсова поля выстроилась вся бывшая на параде конница, то есть две дивизии. По приказанию Государя, два конвойных трубача, стоявших за ним, сыграли сигнал "карьер". Тогда, по команде великого князя Николая Николаевича, вся масса конницы ринулась в карьер на императоров. Николай Николаевич скакал перед серединой всей этой массы, а непосредственно за ним - дяденька, за которым скакали конно-гренадеры на вороных лошадях, в черных касках, с поперечным волосяным гребнем.
Картина была поистине величественная, и даже жуткая. Николай Николаевич остановился в нескольких шагах от императоров и скомандовал: "Стой! Рав-няйсь!" Вся скакавшая масса конницы в один миг остановилась перед императорами. Николай Николаевич повернулся к ней лицом и скомандовал: "Палаши, шашки, сабли вон, пики в руку, слушай!" Блеснули на солнце палаши, шашки и сабли. "Господа офицеры!" снова раздался голос Николая Николаевича. Офицеры опустили оружие, отдавая честь, а трубачи заиграли Гвардейский поход. Николай Николаевич и дяденька повернулись, с опущенными шашками, лицом к императорам.
Австрийский император подъехал к Николаю Николаевичу и пожал ему руку.
Германский император с императрицей и Феликс Фор приезжали летом, в Петергоф, когда мы были в I, Павловске, и поэтому мы их не видели. По случаю их приезда, были парады и разные торжества. Для германского императора был парадный спектакль в Петергофе, на одном из островов, на озере. Германский император назначил нашего отца шефом Прусского 5-го гвардейско-гренадерского полка. Отец заказал себе немецкую форму и снялся в ней. Он подарил фотографию в немецком мундире няне Ваве и написал на ней: "Твой питомец в виде супостата".
Г л а в а п я т а я
5 сентября 1900 года, в день именин матушки, Иоанчик и я были зачислены в Кадетские корпуса: Иоанчик - в Первый, а я - в Первый Московский. Отец определил нас в корпуса по их старшинству: Иоанчика, как старшего, - в самый старший корпус, а меня - в следующий по старшинству. Когда дошла очередь до братьев, Константина зачислили в Нижегородский, Олега - в Полоцкий, Игоря - в Петровско-Полтавский и, наконец, Георгия - в Орловский Бахтина.
Мы узнали об этом великом событии накануне вечером. Отец вручил Иоанчику и мне по приказу (за своей подписью) по военно-учебным заведениям, No 100-ый, в котором было сказано о нашем зачислении. Мы были невыразимо счастливы, что будем носить военную форму, и, действительно, уже на следующий день на нас надели однобортные черные мундиры, с гладкими медными пуговицами, черными же воротниками, с красными петлицами и золотым галуном, красный кушак, черные длинные штаны и фуражки с красным околышем и черной тульей с красным кантом. У Иоанчика были красные погоны с желтой цифрой и буквой, "I. К." - 1 Кадетский, а у меня красные погоны с синим кантом и с желтыми "I. M." - Первый московский.
Нам полагались черные шинели такого же покроя, как у солдат, и простые сапоги с короткими, грубой кожи голенищами, которые надевались под штаны. Мы могли носить белые замшевые перчатки. Дома же мы ходили в сурового полотна гимнастерках или в бушлатах.
Переехав в Петербург, мы стали ездить на строевые занятия в Первый Кадетский корпус, на Васильевском Острове, а также на уроки ручного труда. Все остальные предметы мы проходили у себя дома. Иоанчика зачислили в IV-ый класс, а меня в III-й, но на строевых занятиях в корпусе я был вместе с Иоанчиком.
Ручному труду нас обучал один из воспитателей корпуса, подполковник Соловьев, а директором корпуса был полковник генерального штаба Покотило. Кадеты звали его "дядя Пуп".
В 1900 году, осенью, Государь Император, живя в Крыму, в Ливадии, заболел брюшным тифом. Когда, после болезни, он вернулся в Петербург, по всему пути, от вокзала до Зимнего Дворца, были выстроены шпалерами войска, а кадеты были выстроены на Дворцовой площади. Я очень радовался тому, что буду встречать Государя, но накануне почувствовал себя нездоровым, вечером мне смерили температуру, оказался жар, и вместо Дворцовой площади я попал в постель. Я был в отчаянии и даже плакал. Иоанчик пошел один.
Он рассказывал потом, что едва видел Государя, так как их величества ехали в закрытой карете. Мне помнится, говорили, что Государь был не доволен, что ему подали карету, благодаря чему он плохо видел войска, как и они его. Я лично думаю, что ему подали карету нарочно, чтобы он не простудился после болезни, возвращаясь из теплого крымского климата в холодный Петербург.
Отец, став во главе Военно-учебных заведений, начал приводить их в более военный вид. Так, корпуса снова, как в прежние времена, стали выносить в строй свои знамена. Возвращение знамени совершалось в торжественной обстановке, обыкновенно отец сам при этом присутствовал. Мне кажется, что это торжество в 1-ом кадетском корпусе совпало с праздником корпуса, 17 февраля 1901 года.
После обедни, нас выстроили в громадном корпусном зале, который считался одним из самых больших в Петербурге. Говорили, что самым большим был зал Морского корпуса. На правом фланге стояла первая рота, с ружьями, и музыканты Павловского военного училища. Парадом командовал сам директор корпуса, он был большой молодчина, и что называется "человек с перцем". Обыкновенно директорами корпусов того времени бывали люди, давно не бывшие в строю, и потому парадами командовал кто-нибудь из ротных командиров.
В зале была устроена ложа для матушки, в которой она стояла со своей фрейлиной, баронессой С. Н. Корф. Отец принимал парад. Перед строем служили молебен, после которого, обращаясь к корпусу, отец сказал речь по поводу возвращения знамени. Затем корпус два раза прошел перед отцом церемониальным маршем, под музыку. Мы с Иоанчиком шли на правом фланге наших отделений, отдавая честь. Я был очень счастлив.
После парада внизу, в большой корпусной столовой, был парадный завтрак, на котором присутствовало много бывших кадет 1-го корпуса. Один из них, военный юрист, генерал-лейтенант Щербаков, выпуска 1863 года, продекламировал стихи своего сочинения, которые я до сих пор помню:
Сказать вам надо без сомненья,
Как первый корпус наш возник,
Как в историческом значеньи
Он стал героями велик.
Возник он в дни Царицы Анны,
Ее указом дан завет
Гнездо орлиное кадет
России дать для службы бранной.
Заря в Румянцеве блеснула,
И корпус славой был покрыт,
Герою Ларги и Кагула
Навеки памятник открыт!
Дальше, между прочим, было сказано, что Иоанчик прославляет погоны корпуса. Отцу сначала как будто бы понравились эти стихи, но вчитавшись в них, он нашел их плохими.
Одно время нас с Иоанчиком заставляли самих чистить свои сапоги и медные пуговицы на мундирах. Это было перед тем, как нас отправили на неделю в наши корпуса, его - на Васильевский Остров, а меня - в Москву. Так как кадетам полагалось самим чистить сапоги и пуговицы, мы тоже должны были уметь это делать.
В Великом посту я поехал с родителями в Москву. Родители остановились в генерал-губернаторском доме, у великого князя Сергея Александровича и великой княгини Елизаветы Федоровны.
Дядя Сергей был в то время московским генерал-губернатором и командующим войсками Московского военного округа. Родители поместились в первом этаже. Не успели мы приехать, как вошел милый дядя Сергей и радостно, со свойственной ему приветливостью, привествовал матушку.
Отец отвез меня в корпус, который находился далеко от центра, в Лефортове. Он помещался в громадном Екатерининском дворце, разделенном на две части: в одной помещался 1-ый Московский корпус, а в другой, рядом, П-ой Московский Императора Николая 1-го. У последнего были синие погоны с вензелем Императора Николая I. Можно было пройти из корпуса в корпус, не выходя на улицу.
Мы поднялись по красивой лестнице, украшенной медными римскими шлемами. В первом этаже, в столовой, был выстроен корпус, с музыкантами, из кадет же. Когда мы вошли, они встретили нас маршем. Я шел за отцом и старался идти с ним в ногу.
Меня определили в третий класс, в первое отделение. Воспитателем был подполковник Трубников, служивший раньше в одном из Московских гренадерских полков. Он был очень симпатичный, небольшого роста, с маленькой бородкой. Трубников был прекрасным воспитателем, любил кадет и заботился о них. Он был живой человек и кадеты его любили.
Итак, я в первый раз в жизни остался один, среди чужих людей. Но мне было хорошо и приятно. Я спал в большой спальне, вместе с кадетами. Мою кровать поставили у стены и повесили на ней образ моего святого - Архангела Гавриила, с зажженным фонарем в руке. Во время уроков я сидел с правой стороны, во втором ряду. Я учился недурно, но очень плохо писал по-французски. Кажется, за диктовку или сочинение на французском языке я получил пятерку или шестерку (по двенадцатибалльной системе).
Отец несколько раз приезжал при мне в корпус и был в корпусной церкви, у всенощной. Он стоял спереди, я стоял в строю. Матушка тоже как-то приехала в корпус, приходила к нам в третью роту и снялась вместе с нами.