В дверь протиснулись двое. Они несли ногами вперед убитого товарища. Руки у мертвого, чтобы не болтались, были засунуты за ременный кушак.
Убитого вынесли во двор и положили вверх лицом на каменные плиты. Вышедшие с чердака товарищи стали вокруг него кружком и сняли шапки. Убитый был молод, почти мальчик, да и остальные шестеро тоже. Они были в высоких сапогах, в куртках, опоясанных ремнями, с маузерами в деревянных кобурах. Глаза у всех ввалились, на запотелых, словно у забойщиков, когда они выходят на-гора, лицах сверкали белки глаз. Одежда порвана и в ржавчине от ползания по крыше.
Из кухни вышли женщины. От лазарета прибежали Чириков и Варкин с Андрюшкой.
- Возьми кольт, Генрих, - сказал один из бойцов, у которого на плече лежал пулемет, а в другой руке болталось пустое ведерко. - Я останусь, посторожу Васю, а вы ступайте. Да еще ведерко отдам девчонке. Надо ей сказать спасибо. Пришлите, если можно, грузовичок: Васю свезти.
Генрих взял на плечо пулемет:
- Пошли, товарищи?
- Пошли.
- А где та девчонка? - спросил боец.
- В лазарете, - ответила Лизавета Ивановна.
- Неужто я ее так кирпичом зашиб?
- Нет, вот этот. - Лизавета Ивановна указала на убитого юнкера.
- Здорово подбило девчонку?
- Не очень.
- Выживет?
- Конечно.
- Можно к ней сходить?
- Можно.
- А этого кто? - спросил красногвардеец.
- Моя работа, - отозвался Чириков. - Братцы, возьмите меня с собой.
- Пойдем.
- Только винтовку захвачу.
Пятеро бойцов направились гуськом к воротам. Чириков с винтовкой бегом пустился догонять их.
- Пойдем к девчонке, - сказал красногвардеец. - Васю, надеюсь, никто не потревожит?
- Никто! - ответила Лизавета Ивановна и двинулась к лазарету.
Федор Иванович схватил за руку Лизавету Ивановну и, ничего не говоря, смотрел ей в глаза.
- В погребе! - поняв его немой вопрос, бросила Лизавета Ивановна.
Красногвардеец с ведерком в руке, Лизавета Ивановна, Варкин и мальчишки гурьбой пошли к флигелю.
Федор Иванович спустился в погреб, оставив дверь и люк открытыми, Анна Петровна в бреду и забытьи лежала на промокшем ковре. Около нее возилась няня.
- Папа! Папа! Мы погибли! - кинулся Костя к отцу, целуя ему руку.
Федор Иванович молча отстранил сына, опустился на стул и долго смотрел в лицо жены, затем перевел глаза на пламя свечи. Свеча догорала. В чашечке шандала оставалось чуть-чуть расплавленного стеарина. Фитиль свернулся набок. Поморгал фиолетовый глазок, и огонек погас.
Вскоре на дворе зафыркал автомобиль. Сверху послышались голоса. Затемняя свет, в погреб спускались двое. Думая, что они хотят помочь вынести из погреба больную, Федор Иванович приподнял Анну Петровну под руки.
- Это дело второе! - кинул, взглянув на хозяйку, Ферапонт. - Вот тут в рундуке товарищ!
Открыв рундук, Ферапонт с шофером достали оттуда мертвого солдата и вынесли наверх. У погреба, задом к двери, стоял грузовичок. В кузове его уже лежал убитый на крыше Вася. Солдата положили рядом. Шофер сел за руль, и грузовик покатился со двора.
- Теперь займемся барыней! - сказал самому себе Ферапонт, спускаясь в погреб.
Вдвоем с Федором Ивановичем Ферапонт с помощью няньки и Кости выволокли Анну Петровну и понесли к дому. Костя, закрывая лицо платком, плелся позади.
Ликующее знамя
В комнатке Лизаветы Ивановны пулеметом стучит швейная машинка.
- Чего же ты перестал петь? - спросил дворник Ферапонт Варкина. - Все пел, а теперь молчишь.
- Что? - строго сдвинув брови, ответил Варкин.
- Как - что? Сколько раз я слыхал от тебя про солдата и прапора, а до конца ты не допел ни разу.
- Эта песня кончена, Ферапонт Иванович! - Варкин приложил руку к самому верху груди и прибавил: - У меня тут такая песня складается, что моего голоса не хватит!
Лизавета Ивановна остановила рукой маховичок машинки: она в своей комнатке строчила из трех красных полотнищ, оторванных от трех трехцветных флагов, первый красный флаг.
Варкин с древком для флага и Ферапонт с молотком и гвоздями ожидали, стоя около машинки, конца этой спешной работы. Приостановив машинку, Лизавета Ивановна порылась в ящичке стола, достала из-под колоды старых карт листок и молча протянула его Варкину. Развернув листок, Варкин прочитал вслух бледно отпечатанное на пишущей машинке:
ПРОЛЕТАРИАТ
Я есмь огонь. Я меч и пламя!
Я озарил вас, скрытых тьмой,
И первый ринулся под знамя,
И первый ринулся на бой
Гремит труба. Мы победили