До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.
Все время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья...
Как я рада, что есть у Пастернака эти строки - почти всем известные, но разве от этого они что-то потеряли?
И, "свершая открытья" в себе самой, я думаю, что очень многое у меня не от меня. Конечно, почти ничего я не могу считать простым заимствованием, списком, копией - как в отношении себя, так и в отношении других людей. Мне всегда хочется спорить, когда я слышу высказывания типа "заедает среда", "друзья плохо влияют" и так далее. Нельзя рассуждать так примитивно, все в жизни гораздо сложнее. И проще одновременно.
Может быть, мне было бы проще доходить до сути, будь у меня эталон для сопоставления - человек, чей авторитет оказался для меня столь великим, всеобъемлющим, решающим, что я могла бы всю жизнь сверяться с образом и поступками этого человека. Я с чистым сердцем говорю, что присутствие в моей жизни такого человека, личности, которая бы вызвала во мне желание подражать и равняться по ней, было бы, наверное, для меня немалым благом. Но...
У всего моего поколения благодаря советскому воспитанию многие правильные ориентиры оказались стерты. Личности перестали представлять для нас авторитет. Авторитет был у партии, у коллектива, у каких-то организаций. От авторитета личности нас отучили. Такая категория - личный авторитет умного человека, интересного человека - вообще выпала из обращения, нас отучили ею мыслить, что я встречаю как в себе, так и во многих других людях.
И авторитет родителей подвергся в нашем обществе тому же. Школа и пионерская организация значили больше, Павлик Морозов оставался абсолютно бессмертен, хотя со временем людоедский ореол вокруг его образа несколько померк. Так что понятие "авторитет личности" стало для меня оформляться очень поздно. До него существовало (и теперь тоже сохранилось) понятие "авторитет идеи". Вот идее я буду подражать, носиться с ней, и параллельно в чем-то, возможно, буду считать авторитетом того, кто привел меня к этой идее, разделил ее со мной.
Наверное, плохо то, что я с трудом запоминаю имена и названия. Причин тому две. Первая: память, должно быть, стихийно экономит себя, чтобы я могла помнить свое, актерское, текст, рисунок роли и т. д. И вторая: во всем, что мной прочитано, узнано от какой-то личности напрямую или через созданный ею текст, мне важней всего переданная мне мысль. Так что невольно "за бортом" остается все прочее: как звали героев, какое заглавие было у рассказа или повести, кто его автор. Хвастаться тут нечем, просто говорю, как оно есть.
Надеюсь, что люди, от которых я переняла что-то важное для меня, не будут в претензии за мое "пренебрежение" к ним как к персонам. Дело ведь не в том, что люди мне неинтересны. Просто я как очень увлекающийся человек беру от встреч с людьми - реально существующими или вымышленными, изображенными - то, что меня поражает, что ярче всего выдается в образе, что становится путеводной звездой.
Столь целостной личности, чтобы в ней для меня все сияло, пленяло и увлекало, я не встретила. Зато человек, по большинству своих черт не слишком значимый, мимо которого пройдут многие и не посмотрят в его сторону, но этот человек в чем-то одном оказался любопытен для меня, вот он может меня заинтересовать. И я буду стремиться к общению, к новым встречам, зачастую вызывая недоумение окружающих: что я тут нашла, как я оказалась рядом и не только оказалась, а задержалась всерьез и надолго.
Ну а в целом я просто не поклонница по натуре. Чтобы кого-то взять и поставить на вечный пьедестал, относиться к нему без всякой критики, смотреть только снизу вверх - такого со мной никогда не бывало. Если бы было так, значит, я жила бы не своей, а чьей-то жизнью.
Здесь есть противоречие, но его легко разъяснить. Жить чужой жизнью это вообще-то профессия актера. Но профессия подразумевает жить лишь постольку-поскольку, временно и только в том аспекте, какого требует роль, работа. А еще: жить кусочком чужой жизни - слишком непохожим на мои внутренние, вдоль и поперек знакомые переживания - это уже мое собственное свойство. Вроде как побывать на увлекательной экскурсии, узнать, увидеть новое и освоиться в нем. Но оставаться собой. Мне интересно чужое, но - как свое.
Что касается моих родителей, близких, любимых - не приобретенных в любимые, а данных - меня всегда очень волновал вопрос: почему моя любовь к родным по крови людям зачастую уступает позиции моей любви к людям чужим, иногда таким, кого я могу очень мало знать? Я корю себя, мучаюсь угрызениями совести, но вопрос остается...
Интересы, проблемы, занятия, которыми я заражалась - все это, как правило, приходило ко мне не от родителей. Единственное, в чем они подавали и подают мне пример для подражания - это их отношение к людям. Ко всем людям вообще, но особенно - к друзьям. Меня восхищает их до сих пор молодой, веселый, празднично-студенческий подъем духа, проявляемый в способности дружить и напропалую предаваться этому занятию. Дружеские связи моих родителей за всю их жизнь ни в чем не изветшали, не стали обузой, скукой, обременительной обязанностью. Мои родители в этом молодые, красивые, легкие. В остальном их контакты с жизнью, с этим миром нередко заставляют меня испытывать грусть.
Мне больно, обидно, что мало от жизни взято ими - не в материальном смысле, а в смысле достичь, стать. Моя любовь к родным - во многом "переводится" как жалость за то, что многое упущено. Я сама такой человек, который берет больше, чем дано. Таких моментов упущенности я для себя не знаю. Кроме тех, когда я что-то упустила сознательно, за ненадобностью, рассудив и сделав выбор. Безусловно, предложено мне было больше, чем я взяла. Но это с моей стороны были отказы: я отказалась, а не проспала.
Ведь каждому дан талант от Бога. Я восхищаюсь художественными способностями моей матери, ее талантом красоты, умением видеть красоту в природе, в людях, в обстановке. Но - упущено. И это горько. Я бы хотела видеть своих родителей в ореоле признания, осознавать их авторитет. О детях я сужу иначе. Их авторитет я все равно могла бы осознать только будучи лет эдак девяноста, когда мои дочери тоже были бы в соответствующем возрасте. А пока я к ним отношусь как к детям. Естественно, что я так отношусь к младшей, четырехлетней Полине, но то же самое и к старшей, которая сама уже стала мамой. Все очень просто: я за них отвечаю. Полина будет взрослеть, и с ней в какой-то обязательной мере повторится история всех "отцов и детей"... Но пусть дочери мои были-есть-будут активные, дерзкие, самостоятельные и ни в каких авторитетах-умах-плечах-поддержках подчеркнуто не нуждающиеся - пусть, ради Бога. Но до тех пор, пока на неких незримых весах груз моральной ответственности на их чаше весов не перетянет мою чашу, я буду чувствовать: они для меня - дети, и все у них еще впереди.
А мои мама, папа... Могли бы они добиться многого, и многого заслуживали - умные, красивые, талантливые, незлобивые, дружелюбные. Не добились. Зато сколько раз не прошли мимо чужих проблем. Был у моего брата друг - впрочем, он и сейчас есть. В молодости он попал в автокатастрофу и пострадал ужасно: перелом позвоночника, отнялись ноги... А случилось это с ним дома, в Самарканде. Мои родители связались с ним, перевезли в Москву, поместили в больницу, нашли хирурга (который тоже стал их другом, как все на всю жизнь). И в конце концов вместо беспомощного калеки стал опять человек - встал на ноги, женился, завел детей, работает. Грубо говоря: надо было моим родителям хлопотать и расходовать себя? Ну, пострадал, ну, жалко молодого человека, который когда-то месяц пожил в нашем доме - просто в силу того, что брат тогда гулял с очередной своей компанией. Ведь напрашивался один-единственный вывод: у вас свои проблемы, у нас свои. Нет, с ними все не так. Я не знаю других таких людей.
И все же, все же... Пусть мало было "закладок", как с дедушкой: дерево - мост через пропасть. Пусть свое свободное время родители по молодости тратили на себя. Я их не так много видела: они много работали, потом я уже много работала. И все равно я им обязана очень важными вещами. Кроме всего прочего, чем обязаны бывают дети - жизнью, здоровьем, образованием - я им обязана ощущением крепкого дома, полного жизни: любви, встреч, разговоров, новостей, вечного коловращения, веселья, количества народу. У нас ведь вечно кто-то жил - подолгу, месяцами, целыми семьями, с детьми и собаками как в Москве, так и на даче. Там, на даче, видя кого-то, я порой просто не успевала запомнить: а это кто?
Новый год всегда встречали у нас. Делали складчину, скидывались деньгами несколько семей. Готовила всегда мама. Собирались друзья, приводя своих друзей, знакомство с которыми происходило тут же, за минуту до того, как сесть за стол. Мама встречала, открывала дверь - еще вся в хлопотах, с ножом в руке, в фартуке на поясе, в бигуди. Эти бигуди снимались с привлечением общественных усилий, в несколько рук, когда мужчины уже открывали шампанское и вот-вот пора было чокаться, поздравлять друг друга "с Новым годом, с новым счастьем". И праздник каждый раз получался на славу: шумный, многолюдный, карнавальный, с танцами и вываливанием толпой на улицу.
До сих пор я больше всего люблю даже не новогоднюю ночь, а первое января - с тех самых, детских пор. Когда воздух в доме был напитан запахом елки, вкусной еды - салата оливье, жаркого, фруктов, шампанского. Когда гости просыпались к часу дня, и веселье еще продолжалось, но уже потише. (Ночная гульба всегда была не про меня: в девять часов меня неудержимо клонило в сон, а весь этот шум, ликующие крики, открыванье шампанского мешали спокойно отключиться.)
Хорошие были праздники... И будни тоже: не бывает так, чтобы люди жили-скучали изо дня в день, а потом вдруг здорово и лихо отметили какой-нибудь праздник. У нас всегда преобладало приподнятое настроение, атмосфера легкости, стремления быть "над" плоскостью. Одно из самых важных обстоятельств моего детства: я всегда знала, что родители - мои друзья. И очень гордилась этим. У меня никогда не было проблемы что-нибудь рассказать им из своих проблем. И хотя я почти всегда решала их самостоятельно, не рассказывая, но само ощущение и сознание, что я могу сказать, что у меня есть кому сказать, очень помогали мне в юношеские годы. Мои родители были в первую очередь мои друзья, а не родители.
А моя мама, в свою очередь, гордится тем, что она ни разу в жизни не использовала на себя ни одного крема, ни разу не красила волосы и ни разу ничего не сделала в заботу о своей фигуре. Это не отсутствие внимания к себе, не то, что называется махнуть на себя рукой, уйти в работу, в детей или в домашнее хозяйство. Мама по-нормальному неравнодушна к своей внешности, к вниманию в свой адрес. Но не ценой того, чтобы превратить уход за собой в постоянное времяпрепровождение. Или в самодрессировку: косметические процедуры для лица, голодание и гимнастика для фигуры, поиск новых методик для того и другого.
Мама всегда была хороша и потому, уверенная в своей привлекательности, никогда "за собой не следила" - в том узком смысле, который иногда имеет это выражение. Ничего, что с годами размерчик стал... э-э-э... больше пятидесятого. Мама обтягивает на себе платье и приводит неотразимый, по ее мнению, аргумент:
- Но ведь талия-то есть!
Она действительно есть, талия, весь вопрос в том, какого она объема!..
Стоп! Беру себя в руки - и останавливаюсь! Иначе на страницы книги выльется нескончаемый спор мамы, праведной и энергичной поборницы натуральных достоинств женской внешности, и дочки, "помешанной" на всяких экспериментах. Некий глубинный эквивалент стойкости у нас одинаков. Например, я не покладая рук веду вечный бой за самосовершенствование во всем, "от ушей до хвоста". А мама проявляет такую же силу духа, не поддаваясь искусам борьбы за "повышение качества себя". Это как две параллельные прямые - не пересекутся никогда, никогда не оборвутся, так и будут вечно спорить друг с другом, обе абсолютно уверенные в своем праве на бесконечность. И для каждой найдется масса доказательств, причем одинаковых - цветов, подарков, пылких признаний.
Как-то раз Махмуд Эсамбаев, друг нашей семьи, прилетел из Америки. Мне было тогда лет тринадцать, то есть дело было давно, когда для простых смертных заграница была почти так же недоступна, как Луна. А тут - Боже мой, Америка!
Так вот, он оттуда прилетел, примчался к нам и коленопреклоненно преподнес маме презент:
- Это тебе, о красивейшая из женщин!
Мама, как была в бигуди (опять же), упорхнула с подарком в крохотную ванную - переодеваться. Вышла - и у меня от восторга замерло сердце. Так и не сняв бигуди, мама стояла истинной Афродитой в пене кружев. Бесчисленные сборки шли от талии, почти как балетная пачка, сам материал был с разноцветным отливом, а кружева - черно-белыми, они образовывали сложный переплетающийся узор. Разобраться в нем было невозможно. Ясно видно было только одно: моя мама - совершенная красавица, королева, богиня. И само собой разумеется, что платье-сказка - это то, во что она должна быть одета.
Многие вещи у нас в семье разумелись сами собой: мама - красивая, праздники - веселые, друзей - много. И к тому, что идет само собой, относишься легко, безоглядно, не вымученно. Но до чего же часто происходит иначе, когда вообще в человеческих - а особенно в тесных семейных отношениях каждое событие проходит "со скрипом". Когда день рождения жены или мужа - проблема, подарок - головная боль, слова поздравления - повод для ссоры, друзья или родственники с той или другой стороны - стихийное бедствие... Почему люди мучают друг друга? (Это совсем не моя роль, но сейчас мне так и просится на ум - страстное, с заламыванием красивых рук: "Почему люди не летают, как птицы?" Смешно и грустно одновременно...)
Серебряную свадьбу мои родители отметили так же, как прожили до юбилея эти четверть века. Я говорю не о внешнем оформлении, а о внутреннем характере событий, об отношении людей к жизни.
Хорошо помню, как утром мама вдруг сказала:
- Ой, кстати... Нам сегодня - двадцать пять лет!
А отец:
- Да?.. Кх... Ты извини, я что-то того, забыл...
- Да ладно, ладно! Я привыкла. Как всегда... Мы праздновать ничего не будем.
Она говорила быстро, обычным тоном. Но, конечно, обида чувствовалась. А мы, я и брат, растерялись: как-то надо бы исправить положение, а что бедные студенты могут соорудить, да еще вдруг?
Под вечер мы все-таки что-то приготовили, нарезали какие-то салатики, купили бутылку вина и заявили:
- Садитесь, молодые! Мы ничего не знаем, кто на кого обиделся или нет. У нас праздник. Будем "горько!" кричать.