Пожалуй, немудрено, что никто как бы и не заметил, что браку моих родителей исполнилось двадцать пять лет. Они поженились совсем молодыми, едва окончив школу, а роман их разворачивался еще за школьной партой, в десятом классе московской школы. Ранние браки - наша фамильная черта: то же было с бабушкой-дедушкой, родителями отца, то же случилось со мной. "И жить торопимся, и чувствовать спешим" - в самую точку про нас. А что плохого, скажите на милость? Ничего, уж во всяком случае, в отношении моих родителей. Способность жить сердцем, не умирающая в течение всей жизни,именно она сделала наш дом. И многим людям вокруг него тоже было хорошо. Они приходили однажды по делу или за компанию с кем-то - и оставались навсегда. Так стал другом семьи Вячеслав Семенов, заместитель директора "Мосфильма". Он по работе был приятелем моего дедушки, появился раз-другой в нашем доме и стал близким другом отца и мамы, которым был ближе по возрасту, по характеру. И тот же Эсамбаев, и многие другие. Знаменитым людям было интересно и хорошо с моими "незнаменитыми" родителями. И они один за другим прибавлялись к той компании, что сложилась у моих отца и матери со школьных лет. В число друзей входит и моя украинская нянечка если помните, та женщина, о которой я упоминала в самом начале рассказа, говоря о жизни родителей в военных лагерях под Львовом. Она приезжала тоже не одна, привозила деревенскую колбасу и сало, и жила месяц-другой в Москве, выстаивала очереди в наших универмагах за дефицитом, чтобы одеть-обуть свою семью. "Все смешалось в доме" Прокловых - снова правы творцы великих произведений. Только в нашем доме "все смешалось" надо понимать с таким оттенком смысла: друзья у нас никогда не подвергались сортировке, расчетливому делению на "нужных и ненужных", престижных и непрестижных.
Для моих родителей люди - это люди, и все они равны, и нет ни на ком таблички "начальник", или "знаменитость", или "простой человек". Я горжусь этим, я этим восхищаюсь, и я от этого же... прихожу в отчаяние. Потому что там, где нельзя с людьми быть как с людьми - в любом нашем административном или хозяйственном заведении - мои родители не видят разницы. И всерьез могут атаковать любого взяточника, любого прожженного карьериста "грозным" словесным оружием - типа "войдите же в наше (а гораздо чаще - в их) положение" или "неужели вам не стыдно?!".
Этим, наверное, тоже надо бы гордиться... Я и гордилась бы, если б еще не жалко было видеть, как нерешенные проблемы со здоровьем, с бытом остаются у моих родителей нерешенными проблемами. Как их заступничество за других людей оборачивается моральными травмами от невозможности, взывая к совести, прошибить стену чиновничьих отказов. И то ведь еще меня тяготит, что родители мои не очень-то позволяют себя защитить. Гордые! Признаюсь честно: я не столь красива душой, как они. Ну и пусть: ведь должен же кто-то "пойти другим путем" ради блага менее приспособленных к жизни родных и любимых людей. Но не тут-то было: невозможность поступиться принципами это, я вам доложу, крепость еще та!
У моих родителей нет возраста. Только если болезнь какая-то прихватит посерьезней, тут он все-таки проявляется. А отпустит чуть-чуть - и снова, особенно маме - пятнадцать лет, ей-богу! Все нипочем, море по колено, глазки блестят, и опять проявляются все ее манеры, ее привычное поведение этакое "неглиже с отвагой".
Возьмем отношение к житейским сложностям, к проблемам. Для меня, если возникли проблемы, значит, меня бросили "в прорыв". Как батальон спецназа, как подразделение министерства чрезвычайных ситуаций - делай что хочешь, но борись, сопротивляйся, не оставайся в бездействии. И я воюю, борюсь, изживаю проблему в корне. У родителей скорей всего не так. Очень часто проблемы решаются путем их нерешения: само пройдет, рассосется.
Такое качество в высшей степени унаследовал мой брат Виктор, еще увеличив и усугубив эту способность: всяким проблемам и житейским сложностям надо дать понять, что их - нет. Сгустились, навалились, почти задушили... Надо что-то делать? Как бы не так! Он уезжает. На два месяца. На рыбалку. Над ним крыша горит, под ним пол проваливается - он уезжает ловить рыбку. Наконец приезжает - и оказывается совсем даже не на пепелище, а в нормальном состоянии всего, что горело и проваливалось.
Ужасно я порой завидую такому "буддизму местного значения". Но сколько ни примеряю его на себя - не получается. Снова какая-нибудь проблема бросает мне вызов, и снова я его принимаю. Только я не хочу, чтобы создалось впечатление, что "на мне дом держится" - или несколько домов. Это уж чересчур.
И я, кстати, никогда не бываю инициатором предприятия какого-нибудь. Никогда я не соберу народ под знамена, не скажу "вперед, братцы, за мной!" или "а ну-ка, дружно взяли бревнышко". Быть вовлеченной, подставить плечо, впрячься в общий воз, а дальше сделать еще больше - много больше, чем, может быть, от меня ждали,- да, на это я гожусь самым лучшим образом. Пожалуй, именно такую роль я играю для нашей семьи.
Еще одно "кстати": мне слишком рано пришлось уйти из замкнутого семейного круга, из этого накопителя простых духовных ценностей, уйти во внешний мир - съемки, поездки, новые люди. И этот мир начал требовать от меня отдачи, диктуя свои законы. Мир семейный сдал свои позиции без борьбы. И когда Виталий, первый мой муж, стал заново замыкать круг, по своим понятиям требуя, чтобы я была ближе к очагу (пусть не в прямом смысле бессменного стояния у плиты, а имея в виду главенство семейных интересов), мне это показалось тяжело и неправильно. Это теперь я могу с благодарностью вспомнить многие моменты, все-таки привнесенные им в мое отношение к дому. "Ничто на земле не проходит бесследно", ничто не забывается, прорастая когда-нибудь потом.
Об этом я еще расскажу, а сейчас не хочу расставаться с темой кровного родства. Брат мой Виктор... Один из самых любимых моих и близких, дорогих людей...
Виктор старше меня на четыре года. Но, если судить по отзывам со стороны, то роль старшей отведена мне. Условно, конечно,- настолько, насколько слова "сильная, неунывающая, стоящая на своих ногах" можно заменить словом "старшая". Но, во всяком случае, то верно, что, слыша такие оценки, я по ним и живу, оправдывая мнение окружающих. А сколько живу столько помню Виктора. Он такой...
Когда он учился в школе и ему доставалось от ребят, то доставалось всегда безнаказанно. Брат приходил домой, плакал, а мама говорила:
- Ну дай ты им сдачи! Ну, Витечка, ну почему? Почему ты не можешь дать сдачи? Смотри, кулак вот так сжимается, видишь? И ты ударь им, если тебя ударили. Не сиди ты, ради Бога, как тютя!
Вот так она его умоляла.
А на следующий день Витя возвращался из школы не один. Его вела учительница. И у него была замотана бинтом рука. Оказалось, что он дал-таки сдачи и... сломал руку.
Что тут можно сказать? Да, случайность. И - нет, совсем никакая не случайность. Дать сдачи, разрешить конфликт сопротивлением и борьбой - не судьба. И вот пожалуйста: смолоду - доказательство тому, самое наглядное, самое "вещественное".
Что оставалось делать? Мне - сражаться за своего брата. Если помните, есть эпизод моей потасовки с мальчишками в фильме "Звонят, откройте дверь!"? Он хотя и не списан с меня, но и не выдуман. Зимой, видя в окно, как на улице бьют моего старшего брата, я, забыв одеться, в домашних тапочках вылетала его спасать и разгоняла мальчишек. Моего брата не имел права тронуть никто. Меня все мальчишки во дворе боялись. И все очень уважали. А я с детства знала, что моему брату нужна моя забота и опека, моя в единственном моем числе и лице вооруженная гвардия. Потому что сам он никогда не вооружится. Оружия не найдет и даже искать не подумает.
По образованию он архитектор, по профессии - ювелир. Вы когда-нибудь видели ювелира "без штанов" - бедного, безденежного ювелира? Даже не верите, что такие бывают? Зря. У меня есть все основания спорить с вами. Виктор - редкого таланта художник и мастер. У него есть заказчики, которые обращаются только к нему. Тем не менее...
Заказов хватает, безработица Виктору не грозит. Не исключено, что вот в эту самую минуту он напряженно трудится. А в следующую повторится старая-старая история.
- Тебе эта вещь нравится?
- Да.
- Бери, твоя.
Участники диалога - Виктор и милая девушка. Какая именно, это учету не поддается. Девушек мой брат очень любит, они ему мстят тем же. И уж обязательно та, которая любима сегодня, ходит вся в дареном узорочье (старинное слово, очень красивое, правда?). А заказчики устраивают Виктору неприятности...
Вот мой брат. Для него очень трудно найти какую-то графу в человеческой таблице, как-то его "классифицировать". Он не блаженный, он очень умный человек. Просто он - не отсюда. У него нет материальных ценностей - в смысле обладания имуществом и в смысле представления о ценностях жизни. Зато - огромное количество друзей: со школы, с института. Яблочко от яблони недалеко падает, родительские гены дружбы Виктор унаследовал вполне и еще преумножил. Всю жизнь количество товарищей-приятелей-друзей не уменьшалось, а только увеличивалось, с каждым его новым шагом по жизни. Кто ни познакомится с Витей - тот становится другом. И навсегда.
Пословицу о рублях и друзьях брат оправдывает буквально, только без поучительно-практического вывода из этой народной мудрости. Того, о чем сказано "не имей" - он не имеет. А имея то, что велено, и в количестве гораздо большем, чем велено, отнюдь не подменяет рублевую пользу дружеской. Не умеет. Отдавать он готов всегда, а брать - то же самое, что и драться: не дано ему, руки у него не так привешены.
Я злюсь иногда на него ужасно, до белого каления: ух, только ты мне на глаза покажись! Он показывается:
- Ленусик! Сеструха моя родная, любимая!
Я вижу его лицо, руки, протянутые ко мне, и все забываю, и как не было со мной ничего такого - кипения, злости, ярости, желания по шее надавать, живьем проглотить, жить научить...
Да какое может быть "научить жить", если и родители наши давно уже от такой мысли отказались. Живи, Витенька, как сам знаешь. Он и живет. Зная о жизни, может быть, что-то такое, что нам не дано... Судите сами. У любого человека ведь должно быть нечто такое, чего у него нельзя отнять. И, значит, чем больше неотнимаемого, тем лучше.
Наверное, это неплохая логика. Но до нее я как бы специально додумываюсь, письменная речь обязывает. А внутри себя я не пытаюсь определить, чем мне так дорог брат. Это не нужно. Есть кровное родство, есть белая зависть к его умению жить так, как я не умею. Есть знание, что Виктор очень много значит в моей жизни, очень важен для меня. Мне даны судьбой близкие люди - родители, дети, брат, муж. Они даны, они все мной любимы, они часть меня. А Виктор к тому же - часть особенная и... Нет, отказываюсь уточнять: есть грань невыразимого. Не на все "почему" можно и нужно отвечать.
Разве что привести одно сравнение. Виктор - такой человек, как те, кто в свое время проморгал революцию. Те, кто жил в мире родственных связей, дружеских общений, культуры, входил в круг порядочных людей - и не мог с таким своим видением мира разглядеть в нем то, что взорвало мир. Они нас обрекли на ужасную историю, но я перед этими людьми все равно преклоняюсь.
Глупо было бы говорить обо всем этом, не надеясь быть понятой. И я довольно твердо рассчитываю на взаимность будущих читателей, на совпадение моих и ваших толкований. Хотя желание еще раз подстраховаться мне не чуждо - во избежание даже малой возможности быть понятой не так. В моих отношениях с братом нет неравенства, никакой житейской несправедливости. Параллель "Обломов и Штольц в юбке (или, что еще проще, Ольга Ильинская)" это ложь. Когда-то дедушка готовил меня к жизни и дал массу прекрасных уроков, я ему бесконечно благодарна. А брату благодарна не меньше. Без практического приложения к нему дедушкиных уроков я бы многого лишилась. Не было бы где-то глубоко внутри одной такой тоненькой нити, проводочка, некой линии связи, которая находится постоянно в рабочем режиме и дополняет собой любую повседневность.
Всегда, от всех своих занятий я люблю видеть отдачу. Ощутимую, наглядную, заметную не только для меня. Ведь я Дева - практичная, трезвая, экономная. Ну а Виктор одним фактом своего существования дает мне возможность быть другой, и быть не зря. Внешняя отдача от этого обыденна и не стоит постороннего внимания: позвонить, приехать, поговорить, понять, ободрить - что особенного? И все-таки особенное есть, глубоко личное, ни на что не похожее. Мне от этого хорошо.
Я знаю, что высказалась о брате необъективно, если принять за объективность какую-то арифметическую сумму воспоминаний, впечатлений, мнений и событий в жизни скольких-то людей, кто так или иначе его знал и знает. Но для меня, в моей личной жизни, Виктор стал тем, кем он стал. Он мало что для меня сделал. Но не сделать можно так же очень по-разному, как и сделать что-то. После очень большой беды, случившейся со мной, я нашла единственное место, где мне более-менее можно было укрыться - у Виктора. И там же потом началась моя новая жизнь. Я, конечно, расскажу об этом, но не сразу сейчас. А пока, я чувствую, требуется тематическое отступление, путь в обход.
Глава 8
О ВЕГЕТАРИАНСТВЕ, ОХОТЕ, РЫБАЛКЕ...
Сколько раз я встречалась с журналистами, отвечала на вопросы, давала интервью, что-то рассказывала о себе и о своей работе - невозможно вспомнить. Иногда мне приходилось отказываться от встреч: нет времени, уезжаю, возникли всякие-разные проблемы и сложности. Но потом опять кто-то мне звонил из очередной газеты или журнала, просил, настаивал от имени читателей, которые, мол, давно с нетерпением ждут встречи с актрисой... Надеюсь, что это действительно было так, и читатели не оставались разочарованы в своих ожиданиях. Я как могла честно отвечала на задаваемые мне вопросы, не подвергая их критике: насколько они глубоки, последовательны, вообще уместны и так далее. Раз уж ко мне обратились, раз уж проявили свою профессиональную инициативу, значит, люди знают, что делают и что им нужно. Я доверяю профессионалам.
В итоге интервью и бесед было много, очень много, и ни разу мне не пришлось спросить: зачем? А вот сейчас, кажется, настало для этого время. Я взялась за совершенно новую для меня работу над книгой. Я сама пишу о себе... Зачем?
Небольшой, но очень сложный вопрос: зачем я собралась писать о себе?
Мне понадобилась исповедь, захотелось апофеоза искренности? Нет, абсолютной искренности, по-моему, не существует. Можно сколько угодно оставаться наедине с самим собой, глядеть себе в душу, но этого озарения, стопроцентной искренности не достичь.
Мне пришла мысль о подведении итогов? Нет, это мне рано, еще совсем рано. До конечных итогов очень далеко.
Тогда, может быть, для лишней славы? Для того, чтобы освежить впечатление в представлении зрителей, а теперь - читателей? Но мне как раз известно, я имела случай убедиться, что внимание к себе еще легче привлечь, если сделать что-то обратное всем способам привлечения внимания. Например, уйти - блеснуть, что называется, своим отсутствием. Прекрасный способ! Хотя я открыла его для себя совершенно случайно. Когда я ушла из театра пять лет назад, то вслед за этим все словно спохватились: умерла? неизлечимо заболела? получила наследство за границей? уехала в кругосветку? стала наркоманкой? жертвой мафиозных разборок? И так далее, и тому подобное только выбирай. И радуйся: что бы ни случилось - люди тебя помнят, не иссякло их внимание и интерес.
Тогда, может быть, я вдруг вздумала переквалифицироваться, попробовать себя на литературном поприще? Ну нет, это вовсе далеко от истины. Если и написано мной в разное время некоторое количество стихов и рассказов, то это все возникло и существует просто как память о моих настроениях, как часть моего внутреннего духовного обихода. Никакому опубликованию эти стихи и рассказы не подлежат. Я, пожалуй, вправе считать их литературными произведениями, но возникли они совсем не для того, чтобы причислить мое имя к именам профессиональных литераторов. А то конкретно повествование, на середине которого мы в данный момент находимся, имеет совсем немного общего с моим представлением о литературе в строгом смысле этого слова. Я работаю над книгой, да, но это не есть попытка создания художественного произведения.
Так зачем же еще пишутся книги? Да, бывает, что ради заработка. И, если сниматься ради заработка - это вещь более чем реальная, то и писать тоже. Но это теперь уже не мой случай. Теперь я ни за какую, пожалуй, работу не возьмусь, если ее мне надо сделать только ради денег.
Так ради чего же все-таки? Главным образом ради того, чтобы разобраться. Как я разбиралась в характерах своих ролей. Теперь я работаю над книгой, все больше и все глубже входя в роль себя. Это очень любопытная для меня роль, любопытный характер, когда я пытаюсь на себя, на свои желания, мысли, эмоции, поступки посмотреть извне и изнутри, "то вместе, то поврозь, а то попеременно". Или одновременно. Быть собой и попробовать узнать, как я преподношу это другим людям,- вот что значит по-честному в себе разобраться. Вот что я пытаюсь делать, полагая, что это интересно не только мне или моим близким, но и тем людям, кто меня знает по фильмам, спектаклям, понаслышке. Или совсем не знает. А я окажусь для этого человека интересной! Почему бы и нет?
Трудно, конечно, чисто технически трудно... Непривычно. Ведь процесс, происходящий на сцене или перед кинокамерой, он более-менее обусловлен и оформлен до моего в нем участия. А тут как будто... Просто не знаю, как сказать... Как будто я сижу на тыне и кричу в поле с подсолнухами. Кто там в поле, кроме подсолнухов? Слышат ли меня? Наверное, стоит на это надеяться... Но одно я могу сказать наверняка: профессия у писателей очень трудная.
И чтобы эта книга получилась, я работаю над ней не одна. Текст - мой, хотя с моей стороны он предстает лишь в устной форме, но я честно вкладываю в него душу, ищу нужные подробности, точные слова и с чистой совестью могу согласиться на высокое звание автора. А выговориться так, чтобы быть услышанной (прочитанной), мне помогает профессиональный журналист, специальный корреспондент журнала "Витрина читающей России" Мария Пупшева. Наша совместная работа продолжается второй месяц, и, кажется, мы неплохо понимаем друг друга. А непосредственно сейчас мы принимаем коллективное решение о том, что неплохо бы на время прервать повествование-монолог - и "съехать" на такой знакомый нам обеим жанр интервью. Этот прием позволит...
- ...спросить у актрисы, имеющей огромный опыт общения с журналистами: было ли что-нибудь общее в тех интервью, которые вы давали до сего дня?
- Было! Все - или за малым исключением почти все - журналисты очень стеснялись, спрашивая меня в конце нашей беседы: "Ой, вы извините, а можно теперь задать личный вопрос?"