64659.fb2
Не все гранды — высшая знать — шли на поводу у Фердинанда и Изабеллы. Кое-где гранды держали свой двор, вокруг них объединялись идальго — низший слой дворянства. Таких же идальго, не имевших «ничего кроме чести», а также зажиточных дворян было немало в городах. Дворяне воевали за короля и королеву, были их вассалами. Но их отношения с королевской властью определял закон, и отклонение от него могло стать предметом судебного разбирательства. В 1513 г. после смерти Колумба его сын Диего счел, что нарушены права, дарованные отцу. Было начато судебное следствие, направленное против испанской казны. Диего Колумб проиграл процесс, хотя позднее часть его привилегий была подтверждена.
Будущий адмирал видел, что судьба его проекта зависела от королевского двора, который из-за войны с маврами чаще всего пребывал в Андалусии. Там же поселился и Колумб, зарабатывая на жизнь торговлей печатными книгами. Свободное время, надо думать, он уделял своему проекту, и уже зимой 1486–1487 гг. в Саламанке, университетском городе, состоялось посвященное ему совещание высокопоставленных лиц. Предложения Колумба были отвергнуты, но с мая 1487 г. он стал получать от испанской казны денежную помощь, довольно нерегулярную.
Так или иначе, за полтора года после прибытия в Испанию будущий адмирал сумел как-то устроить свою жизнь, а главное — сумел попасть ко двору, приблизиться к тем, от кого зависела заморская экспедиция. Правда, утекло еще немало воды, прежде чем эта экспедиция состоялась.
О том, как генуэзский моряк добрался до королевского двора, можно судить лишь предположительно. Став книготорговцем, Колумб столкнулся с людьми просвещенными, в том числе духовного звания. Сам он позднее писал, что в Испании в течение семи лет его планы считались несбыточными, а верил в него и помогал ему только один человек — монах А. де Марчена.[17] Имя Марчены поминал и Фернандо Колумб, путая его, правда, с другим монахом. Марчена, по словам Фернандо Колумба, вскоре после прибытия будущего адмирала в Испанию сообщил о нем влиятельным лицам. Трудно сказать, с кем был связан Марчена, человек грамотный, о котором известно, что он разбирался в астрономии. Во всяком случае выглядит убедительным предположение, что именно он помог Колумбу проложить дорогу в Саламанку.
Совещание, посвященное Колумбу, состоялось в Саламанке не потому, что там находился университет, один из первых в Европе. В этом городе провел зиму 1486–1487 гг. королевский двор, который дал согласие на консультации по поводу планов будущего адмирала. Состав участников совещания частично известен. Это были представители двора и духовные лица, включая кардинала П.Г. де Мендосу. Они дружно отвергли план Колумба, но, по-видимому, их уверенность в своей правоте не была велика. Через несколько лет бывшие участники саламанкского совещания, включая Мендосу, склонились на сторону Колумба, помогли (или не стали мешать) его экспедиции.
Кое-какие подробности о дискуссии в Саламанке передал Фернандо Колумб. По его словам, там собрались сторонники закостепевших церковных канонов. Для них Земля была плоской, а главный аргумент, выдвинутый против будущего адмирала, гласил: будь Земля шаром, люди ходили бы вверх ногами. Свидетельство Фернандо Колумба вряд ли стоит целиком отвергать. Конечно, желание поддержать добрую память об отце заводило его далеко, но есть другое свидетельство, косвенно подтверждающее его правоту. Через несколько лет на подобном же совещании под Гранадой одному из участников, священнику, пришлось, как он писал, советовать Мендосе не искать аргументов против Колумба в богословии.[18] Мендоса, судя по всему, прислушался к совету, и тем самым церковь в его лице молчаливо признала представление о шарообразности Земли, о возможности, отправившись на запад от европейских берегов, добраться до Индии, Китая и других восточных стран.
Аргументы противников экспедиции или тех, кто предлагал ее отложить на какое-то время, по-видимому, не сводились лишь к разговорам о хождении вверх ногами. Участники совещания в Саламанке знали, что для далеких путешествий нужны деньги и благоприятный политический климат, который мог сложиться только после войны с маврами. Испания, отдающая силы борьбе с исламом, могла не понять организацию экспедиции для завоевания неведомых земель. В свою очередь Колумб мог выдвинуть доводы о выгодности заморской экспедиции, как он это сделал, в частности, в письмах казначеям Испании Л. де Сантанхелю и Г. Санчесу, отправленных после возвращения из Нового Света (дальние страны дадут золото, пряности и рабов). Аргументы в этих письмах вряд ли заметно отличались от того, что был способен сказать Колумб в Саламанке.
После Саламанки Колумбу надо было ждать окончания войны с маврами, сохраняя контакты с испанским двором. Там, видимо, готовы были милостиво смотреть на мореплавателя, предлагавшего соблазнительный проект.
Судя по свидетельствам современников, Изабелла относилась к планам будущего адмирала с большей благосклонностью, чем ее муж.[19] Сдержанность Фердинанда можно объяснить трезвостью его ума, а расположение королевы — ее личной симпатией. Но, прежде всего, дело было не в этом. На испанском троне Фердинанд оставался королем Арагона, Изабелла — королевой Кастилии. Владея Каталонией — соседкой Франции, — Сицилией, Балеарскими островами, Арагон ориентировался на связи с бассейном Средиземного моря. Для Кастилии эти связи играли меньшую роль. Кастильское Дворянство больше, чем арагонское, было вовлечено в войны с маврами, а в будущем ему должно было потребоваться новое поприще для экспансии, экспедиции за океан. К ним могли быть привлечены, помимо дворян, моряки, судовладельцы, коммерсанты. Окончание войны с Гранадой было не за горами, и Изабелле приходилось думать о будущем.
Чтобы поддержать контакты с испанским двором, Колумб следовал за ним. Двор не имел постоянной резиденции, а потому Испания не имела столицы. Мадрид был третьеразрядным городом, двор — штабом армии, чаще всего приближенным к театру военных действий в Андалусии. Правда, двору нельзя было постоянно находиться на Юге, так как одни и те же города не могли долго нести расходы по пребыванию коронованных особ с их свитами. По этой и другим причинам — например, спасаясь от эпидемий, — двор время от времени разъезжал по провинциям.
В мае 1487 г. Колумб оказался в Кордове, в августе — в Малаге, затем — опять в Кордове. Странствия по градам и весям давали, может быть, не меньше пищи для размышлений, чем знакомство с королевским двором.
Андалусия, которую Колумб знал лучше всего, была благодатным краем. На севере за оливковыми рощами и виноградниками высились горы, где долгие месяцы лежал снег. На юге, в самом теплом районе Европы, встречались дикорастущие пальмы. Но не для всех этот край был раем. В поместьях на полях, как и в Португалии, трудились рабы, завезенные из Африки, плененные в войнах с маврами. Крестьяне ютились по жалким хижинам. От города к городу тянулись паломники и нищие, предпочитавшие передвигаться группами, так как дороги не были безопасными. Вера поддерживала тех, кто шел, сбивая ноги, и в зной, и в стужу, чтобы найти приют в очередной монастырской ночлежке. Монастырей и церквей было много. Их доходов хватало, чтобы помочь богомольцам и нищим, а заодно откупиться от местных сеньоров, полупокровителей-полуразбойников.
Власти пытались очистить дороги от шаек грабителей, взять под контроль неуемных сеньоров. Фердинанд и Изабелла обратились к опыту германдад («братств»), как называли союзы городов и крестьянских общин, созданные для самообороны. Была образована Святая Германдада, куда крестьяне должны были посылать по одному кавалеристу от ста дворов. Св. Германдаду, опору королевской власти, боялись и правый, и виноватый. Она помогла разрушить часть замков, не нужных для защиты от внешних врагов. А на дорогах, завидев ее отряды в белых камзолах и синих беретах, путники спешили где-нибудь укрыться.
Города Андалусии, в которых жил Колумб, по своим нравам напоминали Геную. На его родине, как уже говорилось, знатные кланы устраивали кровавые столкновения. Их причиной чаще всего была борьба за власть, а не романтические злоключения Монтекки и Капулетти. В андалусских городах по тем же причинам враждовали кланы Гусман, Понсе де Леон, Агилар и др. В свои банды (они так и назывались по-испански — бандас) кланы втягивали вассалов, отставных солдат, просто разбойников с большой дороги. Лилась кровь горожан и селян, горели церкви, разорялись целые области.
Наблюдая жизнь в Испании, Колумб должен был задуматься. В случае согласия двора с его планами предстояло уйти в далекое плавание с экипажем из кастильцев. Дворяне должны были встать во главе будущих заморских владений, принести туда порядки своей родины. Разница могла быть лишь в уровне цивилизации и в том, что в чужих странах у дворян были бы развязаны руки, над ними не было бы контроля — ни церкви, ни короля, ни Св. Германдады. Колумб сталкивался со схожей обстановкой в португальской Эльмине, где шли восстание за восстанием. Возможно, он думал не только о своей безопасности и своей карьере, когда позднее стал добиваться широких военных и гражданских полномочий, титула вице-короля в землях, которые предстояло открыть.
О жизни Колумба в течение четырех-пяти лет после саламанкского совещания сохранились такие же скупые сведения, как и о предыдущих годах. Известно, однако, что в это время произошли важные для него события. Среди архивных документов найдена копия грамоты, отправленной Колумбу Жуаном II, королем Португалии, в марте 1488 г. Согласно грамоте, король в ответ на просьбу Колумба разрешал ему вернуться в Португалию и обещал не возбуждать против него судебного преследования. Грамота не содержала каких-либо сведений о цели пребывания в Португалии. Эта цель могла быть связана с личной жизнью Колумба или с его планами заокеанского путешествия, а может быть, и с тем, и с другим. Не исключено, что разрешение было выдано по случаю смерти жены. Возможно, речь шла о переговорах с лиссабонским двором, о чем есть в письмах Колумба Фердинанду и Изабелле глухие упоминания, так же, как о контактах будущего адмирала с Англией и Францией.
В конце 1487 г. в Кордове Колумб сблизился с Беатрисой Энрикес де Арана, девушкой из местной небогатой семьи. В августе следующего года Беатриса родила сына Фернандо. Возможно, тогда же Колумб посетил Португалию и забрал в Испанию законного сына Диего. Как отец он всегда заботился об обоих детях и, по-видимому, сохранял добрые отношения с родственниками Беатрисы, судя по тому, что ее брат позднее командовал кораблем в эскадре адмирала. Может быть, браку с Беатрисой помешали нелегкие материальные условия, в которых жил Колумб до отъезда в Новый Свет, а может быть, все еще была жива его жена? Но, скорее всего, причина была в другом. Беатриса не была дворянкой, и брак с ней мог помешать Колумбу стать на равную ногу с испанскими придворными. Это могло нанести удар по планам, которые будущий адмирал отстаивал при дворе. Что касается внебрачной связи, то среди испанских дворян в те времена она могла иметь почти легальную окраску. Никто Колумба не осуждал, кроме него самого. В завещании он просил Диего как наследника обеспечить Беатрисе «достойную жизнь» и тем самым «снять большую тяжесть» с его души.
Пребывание в Португалии не помогло планам Колумба. К тому же проект западного пути в Индию стал мало перспективен для Лиссабона с декабря 1488 г., когда в Европу вернулся из путешествия вдоль африканских берегов Б. Диаш. Он только что обогнул юг Африки и прошел 60 миль за бух. Алгоа, где теперь стоит Порт-Элизабет. Берег уходил к северо-востоку, и португалец вернулся лишь из-за недовольства экипажа. Теряли смысл переговоры о западном пути, когда восточный сулил скорые выгоды.
В Испании перспективы путешествия, задуманного Колумбом, были по-прежнему неопределенными. Фердинанд и Изабелла готовились к осаде крепости База, прикрывавшей с востока подступы к Гранаде. Осенью 1489 г. начались наводнения, пришел голод. Это не помешало королевским войскам приступить к уничтожению посевов вокруг Гранады, чтобы лишить мавров съестных припасов. Базу захватили, и победу долго праздновали. Затем готовили свадьбу старшей дочери Фердинанда и Изабеллы с португальским принцем. Свадьбу отпраздновали в апреле 1490 г. с балами, турнирами и факельными шествиями.
О Колумбе никто не думал, и после мая 1489 г. (даты вызова ко двору, помянутой в архивах) он, по-видимому, утратил материальную поддержку Фердинанда и Изабеллы. Найдено письмо Л. де ла Серда, герцога Медина-Сели, который сообщал кардиналу Мендосе, что задержал отъезд Колумба во Францию и дал ему на два года приют в своих владениях, видимо, с конца 1489 г. По словам герцога, он готов был поставить под командование Колумба три-четыре корабля, но полагал, что будет лучше, если путешествие организуют Фердинанд и Изабелла.[20] Скорее всего, герцог боялся королевской немилости. Он мог не раз убедиться, что монархи желали ограничить независимость грандов, способных организовать крупные экспедиции, будь то на суше или на море.
Два года, проведенные у герцога в замке Сан Маркос, около Кадиса, не могли пройти даром. Это были, надо полагать, годы занятий и подготовки экспедиции. Из письма де ла Серды, адресованного Мендосе, следовало, что корабли для экспедиции фактически уже были подготовлены. Трудно допустить, чтобы Колумб не принял деятельного участия в их снаряжении. Кроме того, как сообщал Лас Касас, вместе с Колумбом в замке Сан Маркос был X. де ла Коса, будущий картограф Нового Света. Неудивительно, что на встрече с Фердинандом и Изабеллой в конце 1491 г. Колумб появился, по словам хрониста А. Бернальдеса (лично знавшего адмирала), с картой мира в руках, произведшей благоприятное впечатление на монархов.
С апреля 1491 г. Фердинанд и Изабелла находились под стенами осажденной Гранады, а с августа — занимались сооружением рядом со столицей мавров замка Санта Фе. Его строительство имело важное военное и психологическое значение: маврам надлежало видеть в замке свидетельство того, что испанцы не отойдут от Гранады. В последние месяцы 1491 г. в лагере Санта Фе Колумб в очередной раз пытался добиться положительного решения своих дел, и вновь безуспешно. Покинув Санта Фе, он отправился в Уэльву, приморский андалусский город, захватив с собой сына Диего, чтобы оставить его там у родственника жены (мужа ее сестры).
В десятке километров от Уэльвы при слиянии рек Тинто и Одьель стоит до наших дней францисканский монастырь Св. Марии Рабида; рядом с ним — портовый городок Палос. Францисканские монастыри всегда были приютом бедняков. Так было и осенью 1491 г., когда к воротам Рабиды подошел мужчина лет сорока и попросил у монахов хлеба и воды для сопровождавшего его ребенка. Со странником, который, судя по его речи, был иностранцем, разговорился старый монах Хуан Перес. Разговор настолько увлек монаха, что он вскоре послал за палосским грамотеем, врачом. Тот никак не мог подумать, что историю его встречи с Колумбом придется через двадцать с лишним лет пересказать судейским писцам в ходе разбирательства тяжбы между казной и Диего Колумбом, которого он когда-то встретил ребенком в монастырском дворе. А суть дела была в том, что тогда, в Рабиде, врач и монах во всем поддержали Колумба. Монах определенно заявил, что Колумб шел по верному пути и предложил ему свою помощь.
Встреча с Пересом принесла успех Колумбу. Монах, прозорливый и решительный, в прошлом был исповедником королевы Изабеллы. Он тут же вызвался отправить гонца в Санта Фе ходатайствовать за будущего адмирала. Через две недели гонец вернулся с письмом, в котором Изабелла просила Колумба без промедления вновь прибыть в Санта Фе.
Св. Мария Рабида помогла открытиям Колумба. Молва гласит, Что стоящая там на серебряном алтаре гипсовая статуя богоматери с младенцем изготовлена в мастерской св. евангелиста Луки. Монахи говорят иное. По их словам, богоматерь была изваяна около 1400 г., за статую соперничали Уэльва и Палос. Спор разрешили мирно: поставили статую в лодку и стали ждать, куда ее прибьет. Лодку прибило к монастырскому берегу. Со времен Колумба Св. Мария Рабида — покровительница Латинской Америки. Каждую годовщину открытия Нового Света, 12 октября, звонят колокола в латиноамериканских столицах. Поминают и Св. Марию Рабида. Америка хранит память о Колумбе и о монастыре, который стал вехой на его пути за океан.
Переговоры с Колумбом, начатые в Санта Фе, были продолжены в Гранаде, захваченной 2 января 1492 г. В судовом журнале первого путешествия адмирал писал, что видел, как королевские войска входили в Гранаду, как были подняты флаги Фердинанда и Изабеллы на башнях Альгамбры — внутренней крепости и дворца эмиров. Последний из эмиров, целовавший руки королю и королеве у городских ворот, с октября вел с ними тайные переговоры, упрашивая поскорее войти в город. Капитуляция избавляла эмира от страха перед чернью, требовавшей продолжать сопротивление. Простонародье знало, чем для него будет испанское владычество. В Базе, Кадисе и Альмерии, ранее захваченных испанцами, было уже объявлено, что населению, если оно не желает быть обвиненным в никому неизвестных заговорах, разрешается отправиться на все четыре стороны.
Тучи собирались не над одними арабами. За еврейскими общинами Кастилии и Арагона еще признавалось право на существование. Но уже инквизиция жгла на кострах марранов — новообращенных христиан, — выискав тех, кто тайно читал Тору или совершал обряд обрезания над новорожденными мальчиками. В марте 1492 г. наконец появилось предписание всем евреям креститься или покинуть Испанию. Конечный срок был назван: до начала августа того же года.
В ходе переговоров Колумб обнаружил, что теперь у него много союзников. На совещании, подобном саламанкскому, проведенном в Гранаде, большинство придворных и служителей церкви высказались в поддержку экспедиции. Настало время Колумбу заявить, на что он лично претендовал. Он просил дать ему дворянство, титулы адмирала, губернатора и вице-короля в тех странах, которые он откроет. Из будущих доходов от торговли он хотел бы получить одну десятую, а также хотел бы участвовать в торговых экспедициях на правах пайщика, несущего одну восьмую часть издержек и получающего соответствующую прибыль. Фернандо Колумб утверждал, что в феврале 1492 г. переговоры были прерваны, так как двор счел требования его отца чрезмерными. Будущий адмирал покинул город, но его догнали на мосту через ущелье, за две лиги от Гранады, и вернули во дворец.
В конце концов встал практический вопрос: кто оплатит экспедицию? Казна была пуста. Контрибуция, полученная от Гранады, тут же ушла на оплату долгов. По словам Фернандо Колумба и Лас Касаса, Изабелла, уверовав в генуэзского мореплавателя, заявила, что готова заложить свои драгоценности. Может быть и так, только драгоценностей у нее не было. Прошло три года, как они были заложены у ростовщиков Валенсии и Барселоны. Если кто и мог теперь помочь Колумбу, так это были не короли, не придворные и не монахи, а те, у кого водились капиталы. Вот почему год спустя, по возвращении из Нового Света, первыми адресатами писем адмирала стали испанские казначеи, среди которых наиболее значительной фигурой (по крайней мере для Колумба) был Л. де Сантанхель.
Сантанхель, выходец из семьи крещеных евреев, коммерсант и финансист, был казначеем Св. Германдады и «эскривано де расион» — секретарем по хозяйственным делам в Арагоне. Его личное состояние было достаточным, чтобы ссудить Колумбу, как видно из бухгалтерских книг Св. Германдады, свыше миллиона мараведи. Фактически, по-видимому, он ссудил намного больше: 4–4,5 млн мараведи, или 17 тыс. золотых флоринов весом около 3,5 г каждый. Документ о 17 тыс. флоринов был найден в архиве Арагона историком XVII в. Б.Л. Архенсолой.
Нет сведений о мотивах, которыми руководствовался Сантанхель, ссужая Колумбу личные средства. Правда, известно, что такие люди, как Сантанхель, в те времена получили немало от еврейской общины. Многие евреи не желали ни креститься, ни покидать Испанию. Они знали, что погибнут от руки инквизиции, и предпочитали отказывать свое имущество марранам, нежели ждать его конфискации. Может быть, Сантанхель рассчитывал помочь бывшим единоверцам, передавая деньги Колумбу? Может быть, надеялся, что в далеких странах, которые откроет генуэзец, евреям удастся спастись от своих гонителей?
Если верить только документам, собранным архивистом М.Ф. де Наваррете, то Колумб получил от Сантанхеля 1 млн 140 тыс. мараведи. Эта сумма позднее была возвращена Сантанхелю до единого мараведи короной через кассу Св. Германдады. 17 апреля 1492 г. Фердинанд и Изабелла подписали капитуляцию (жалованную грамоту), по которой Колумб получал все просимые титулы и привилегии, а через две недели было подписано «свидетельство о пожаловании титула».[21] Тогда же городские власти Палоса получили приказ нанять два корабля. Палос стал базой для подготовки экспедиции, по-видимому, по той причине, что рядом была Рабида, откуда исходила инициатива поддержки Колумба. Городу тут же припомнили, что шесть лет назад он проявил своеволие, отказавшись дать корабли неаполитанскому королю, союзнику Изабеллы. Теперь в наказание Палосу следовало нанять на два месяца два корабля и оплатить жалование их командам за четыре месяца. Моряки, пожелавшие принять участие в экспедиции, приравнивались к экипажам военных кораблей с соответствующим заработком. Морским советам Андалусии предписывалось за умеренную плату поставить на корабли провиант и боеприпасы.
Колумбу было разрешено к двум кораблям присоединить третий, снаряженный за свой счет. Лично он потратил на экспедицию полмиллиона мараведи, полученных, частично или полностью, от соотечественников-итальянцев. Эти деньги составили, по словам Лас Касаса, одну восьмую от общих затрат, и, значит, вся сумма все-таки равнялась, круглым счетом, 4 млн мараведи.
Моряки Палоса, бывалые люди, не торопились вербоваться в плавание на край света, откуда еще никто не возвращался. Власти это предвидели, а потому было решено пустить в ход обычное средство, которое использовали не только в Испании, чтобы обеспечить флот рабочими руками. Было объявлено, что находящиеся в тюрьмах преступники получат свободу, отправившись за океан. Одного из них, приговоренного в Палосе к смерти за убийство, не пришлось долго уговаривать. Но остальных, судя по всему, было недостаточно, чтобы укомплектовать корабли Колумба.
Положение изменилось в июне 1492 г., когда в Палое вернулся из плавания М.А. Пинсон, опытный моряк и- местный судовладелец. Он принял сторону Колумба и вызвался сам пойти с ним в океан. Пинсону доверяли в Палосе и близлежащих местностях; с его помощью были набраны 90 человек, нужных для экспедиции. В конце июля все три корабля — «Св. Мария», «Пинта» и «Нинья» — были готовы. Из Палоса их вывели на веслах к отмели Сальтес в устье Тинго.
На рассвете 3 августа 1492 г. корабли снялись с якорей. Впереди за мутной речной водой Тинто катились прозрачные волны океана. За день до этого, 2 августа, истек срок пребывания евреев в Испании. Возможно, выйдя в открытое море, Колумб увидел последние корабли, увозившие изгнанников. Экспедиция Колумба должна была обогатить Испанию, но на его глазах страна беднела, теряя ремесленников, торговцев, грамотных горожан.
Инструкций, касавшихся экспедиции, в испанских архивах нет. Но они, скорее всего, существовали, если учесть внимание, которым был окружен Колумб, в частности письменные распоряжения, отданные властям Палоса и лицам, ответственным за оружейные и провиантские склады, снабжавшие адмирала. Можно также попытаться восстановить в общих чертах королевские повеления по другим документам. Во вступительной части судового журнала, который сохранился в сокращенном виде, адмирал писал, что после падения Гранады он беседовал с Фердинандом и Изабеллой «о землях Индии», о «великом хане», т. е. о монгольском правителе Китая. В результате беседы (или бесед) адмиралу было поручено «увидеть этих правителей, народы и земли, их расположение и все в целом, а также изучить способ их обращения в нашу святую веру».[22]
Перед экспедицией, таким образом, ставились разведывательные и миссионерские цели, понятные для испанцев, боровшихся с исламом во имя укрепления христианства. Но дело было не только в этом. По жалованной грамоте 17 апреля 1492 г. Колумб назначался вице-королем на всех островах и материках («тиеррас-фирмес»), которые он «откроет или приобретет». В дальних странах предстояло обрести «жемчуг, драгоценные камни, золото, серебро, пряности». Этого перечня было достаточно, чтобы объяснить цели экспедиции. Слово «золото» здесь присутствовало с самого начала, притом; предоставляя Колумбу грамоту, Фердинанд и Изабелла обошлись без упоминания, казалось бы уместного, христианизации далеких земель.
На пути к этим землям испанцы могли сделать остановку на Канарских островах — их единственном владении в Атлантическом океане.
Судьба Канарских островов, разбросанных у берегов современного Марокко и Западной Сахары, во многом предвосхитила судьбу стран, которые предстояло открыть Колумбу в Новом Свете. Коренные жители Канар, гуанчи — светлокожие, подчас голубоглазые, — говорили на языках, близких берберским диалектам соседней Северной Африки. Первобытные обитатели пещер, они были одеты в шкуры коз и собак. Последние дали название островам: «канариэ» — по-латыни «собачьи». В 80-е годы XV в. кастильцы подчинили почти всю островную группу, преодолев отчаянное сопротивление гуанчей. Их последние вожди бросились на скалы с одной из вершин острова Гран-Канария, чтобы не сдаться победителям. Гуанчи как народ исчезли. Оставшиеся в живых были вывезены в Кастилию как рабы или ассимилированы испанскими колонистами. Последующая история Канар приобрела европейские черты. Завоеватели, кастильские дворяне, не уживались друг с другом. Незадолго до путешествий Колумба двое предводителей конкистадоров были арестованы по ложным доносам и в кандалах отправлены в Европу. Их пример мог бы заставить адмирала задуматься о том, что ждало его самого.
Канары послужили Колумбу последней базой для пополнения запасов воды и провианта на пути за океан. Далее на юг простиралась сфера влияния Португалии, которая, согласно португало-кастильскому соглашению в Алькасовасе (1479), подтвержденному папской буллой (1481), владела всем «по ту сторону Канарских островов». Лиссабон склонен был толковать соглашение в Алькасовасе расширительно, чтобы присвоить все территории к югу от линии, проходящей в широтном направлении через Канары. Следовательно, заокеанские земли, куда отправлялся Колумб, рассматривались Лиссабоном как своя сфера влияния, если эти земли лежали южнее 27°30′ — широты самого южного из Канар о. Иерро (от него на Пиренейском полуострове вели счет меридианам).
Колумб должен был все это знать, хотя сообщил в Лиссабоне, вернувшись из Нового Света, что не ведал о былых соглашениях Кастилии с Португалией. В письмах, предназначенных для публикации, сразу после возвращения адмирал писал, что шел все время на запад на широте Иерро и приблизительно на этой широте сделал свои открытия.[23] Заявления адмирала были дипломатичны и не компрометировали Испанию, хотя в действительности открытые Куба и Эспаньола (Гаити), а также центральная часть Багамских островов лежали на юг от широты Иерро.
Надо думать, адмирал заранее готовился сообщить в Европе удобные для споров с Португалией координаты, а потому в судовой журнал он вносил вдвое увеличенные данные о широте ряда пунктов Вест-Индии. Наваррете, которому историки обязаны многочисленными документами о Колумбе, отмечал, что на квадранте, которым адмирал определял широту, величины делений также были обозначены удвоенными цифрами, т. е. когда адмирал писал, что побывал под 42°, следовало, что он находится на 20 с.ш., и т. д.
Так или иначе, неверные сведения судового журнала послужили основанием для части историков обвинить Колумба в неграмотности, заявить, что он просто не умел пользоваться навигационными инструментами. Учитывая все, что было сказано, эти обвинения выглядят беспочвенными. К тому же известно, что после первого путешествия, когда Испания и Португалия договорились о сферах влияния и когда нечего было скрывать, Колумб приводил верные сведения о своих измерениях широты. В бумагах адмирала есть, например, запись о том, что в феврале 1504 г. в Санта-Глория на Ямайке он определил широту по Малой Медведице в 18°. Ошибка составила всего 10, что допустимо для несовершенных инструментов, которыми он пользовался.
Другое дело — трудности, с которыми сталкивался адмирал, определяя долготу. Никаких хронометров для определения разницы во времени Европы и Нового Света не существовало. Механические часы с пружиной появились только в XVI в. Долготу можно было найти либо линейными измерениями, либо подсчетами по таблицам затмений небесных светил (европейское время затмений было подсчитано на много лет вперед). Поскольку затмение происходит одновременно во всех географических точках, откуда его наблюдают, разница между местным и европейским временем дает разрыв в часах и минутах, равный искомой долготе. В сентябре 1494 г. на острове у южных берегов Эспаньолы Колумб попытался воспользоваться лунным затмением для своих подсчетов. По-видимому, мешала бурная погода, не позволявшая точно определить восход солнца и тем самым дать точное местное время. Ошибка Колумба, находившегося на 71° з.д., составила 16° (приблизительно 1,6 тыс. км).
И все же, судя по другим подсчетам, Колумб знал, на каком удалении от Европы он находился. Для этих подсчетов он использовал оценку ветров, течений и скорости своих кораблей. В ноябре 1492 г. на Кубе он записал, что прошел от Иерро 1142 лиги. Просчитав по карте его путь, Наваррете отметил, что было пройдено в действительности 1105 лиг (6 тыс. с лишним километров). Ошибка составила всего-навсего 37 лиг, т. е. половину экваториального градуса.
Экспедиция Колумба состояла из трех кораблей и имела меньше сотни моряков. В распоряжении адмирала находился один относительно крупный по тем временам корабль — нао, как называли испанцы суда с повышенным тоннажем. Чтобы заслужить такое название, «Св. Мария» должна была иметь водоизмещение по меньшей мере в сотню тонеладас (единственное число — тонелада) — старинных испанских мер объема. В разных районах Пиренейского полуострова тонелада составляла от 1 до 1,8 метрической тонны. Входившие во флотилию два других корабля, каравеллы (т. е. среднетоннажные суда, по тогдашним меркам), были меньше, особенно «Нинья», имевшая, по-видимому, около 60 тонеладас. Никаких чертежей или рисунков «Св. Марии» и обеих каравелл, «Пинты» и «Ниньи», не сохранилось. Но известно, что все они были палубными трехмачтовыми кораблями.
Размеры судов Колумба не раз исследовались историками. Американец С.Э. Морисон, организовавший перед второй мировой войной экспедицию на парусниках по маршрутам Колумба, считал, что «Св. Мария» имела около ста метрических тонн водоизмещения. При этом он ссылался на то, что Лас Касас однажды, упоминая «Св. Марию», поставил ее в один ряд с другим кораблем в сотню тонеладас. По мнению Морисона, каждая тонелада равнялась примерно сорока кубическим футам, т. е. 1,1 метрической тонны. Другие специалисты, говоря о «Св. Марии», давали иные цифры, подчас намного более значительные. По одной из оценок, этот корабль имел 400, «Пинта» — 300, «Нинья» — 200 т водоизмещения. Более скромные цифры, стоящие, по-видимому, ближе к истине, предложил в конце XIX в. испанский капитан С.Ф. Дуро, руководивший строительством копии «Св. Марии» к юбилею открытия Нового Света. Дуро нашел свидетельство о вместимости «Св. Марии» и, исходя из него, подсчитал водоизмещение, которое оказалось равно 237 метрическим тоннам. При этом «Св. Мария» имела 23 м длины («между перпендикулярами», как говорят моряки). Что касается «Пинты», то ее длина оценивалась в 20 м, а длина «Ниньи» — в 17,5 м.[24]
Как известно, «Св. Мария» потерпела крушение в декабре 1492 г. Корабль, или, вернее, то, что могло от него остаться, покоится под песками у северных берегов Гаити. «Пинта» уцелела, вернулась в начале 1493 г. на родину, после чего следы ее затерялись. А «Нинье» была уготована другая судьба. Прочная и ходкая, эта любимица адмирала не только проделала обратный путь из Нового Света в Испанию. Еще дважды ходила она за океан, уцелела в страшный шторм 1495 г., когда отправился на дно весь вест-индский флот. «Нинья» проплавала за свою морскую жизнь 25 тыс. миль под адмиральским флагом, что стало своего рода мировым рекордом для судов таких размеров.