Москва. Гостиница Националь.
1 февраля 1923 года.
В огромной комнате с высокими потолками с лепниной и росписями стояли штук сорок железных коек. На одной из стен висел длинный кумач, на котором было заявлено: Мы боремся за звание лучшего номера гостиницы.
На койках спали, лежали, сидели, курили, сушили портянки, просматривали одежные швы гостиничные постояльцы.
У стены расположились Иван и Шишкин. Шишкин был простужен, он сидел на кровати скрестив ноги и накинув на голову суконное одеяло, хлюпал носом, собиралс чихать и говорил шепотом. Новик курил, щурил глаза, глядя испытующе на Шишкина.
- Вы не поверите, Иван Васильевич, мы в этом номере с папашей однажды останавливались. Он еще скандал устроил:
не привык, говорит, жить в такой тесноте. А вы знаете, я спросил сегодн у метрдотеля, он теперь называется... начпопрож... Так вот я у него спросил, что будет, если наш номер станет лучшим в гостинице. Знаете, что он ответил?
Прибавят коек!
Шишкин ждал реакции Новика, а Новик все курил и смотрел на Шишкина.
- Отправился я сегодня к Яру, - продолжал Шишкин, - а там вывеска:
Центробум. Думаю: чем им Яр не нравился? Хорошее русское слово... Захожу... Едой не пахнет! Все сидят, на счетах считают.
Подошел ко мне один, спрашивает: Что нужно, товарищ? Чарку водки, говорю, чистяковской и нежинский огурчик. Пошутил, Иван Васильевич, от обиды пошутил. Так меня чуть не арестовали!
Новик молчал.
- А эта погода? Я понимаю, если очень захотеть и постараться, можно все испортить. Но как им удалось испортить погоду?! Никогда в России не было таких зим! Иван Васильевич, давайте-ка собираться в обратный путь! В родную басурманию! - И Шишкин громко чихнул.
- Вот! Правильно! - воскликнул он удовлетворенно.
- Шишкин, - Новик был как никогда серьезен, - скажи, ты мне друг?
Шишкин взволновался.
- Иван Васильевич, я бы считал за честь... Вы спасли мне жизнь! А что должен сделать, Иван Васильевич?
Пристально и недоверчиво Сталин всматривался в лицо Шишкина так, что тот даже смутилс и перестал хлюпать носом.
- Ну как, похож?
- нетерпеливым шепотом спросил Новик.
Сталин опустил глаза, принимая решение, но так его и не принял.
- Пусть Троцкий смотрит, - буркнул он и повел Новика и Шишкина за собой по длинному коридору.
- Кто это? - на ходу спросил Шишкин.
- Сталин.
Шишкин скорчил недоуменную рожу.
Сталин открыл небольшую дверь и пропустил Новика и Шишкина вперед себя. Они оказались за кулисами какой-то сцены. На трибуне стоял Троцкий.
- Последствия нашего поражения в Польше не так страшны, - говорил он, как всегда, страстно и убедительно. - Последствия военные не означают последствий для Коммунистического Интернационала. Под шумок войны Коминтерн выковал оружие и отточил его так, что господа империалисты его не сломают...
Троцкий вдруг замолчал и повернул голову. Он увидел Шишкина, и глаза его за стеклышками пенсне просияли.
- Товарищи! - крикнул он в зал. - Владимир Ильич снова в строю!- И он побежал за кулисы.
Участники совещания - в основном военные - поднялись, наклонились, вытянули шеи, пытаясь заглянуть за кулисы.
- Владимир Ильич! - горячо проговорил Троцкий, от волнения не замечая Сталина, а тем более Новика.
Сталин что-то хотел сказать, остановить Троцкого, но тот уже вел Шишкина на сцену.
- Шени деда мобитхан!"21"" - сказал Сталин в пол.
Зал взорвался аплодисментами. Все встали, хлопали в ладоши и кричали:
- Ильич! Наш Ильич!
- Товарищ Ленин!
- А говорили - не встанет!
- Кто говорил - враги говорили!
- Ура товарищу Ленину!
- Ур-р-ра!!!
Троцкий успокаивающе поднял руки. Постепенно стало тихо и наступила мертвая тишина. Все ждали слова Ленина. Шишкина разбирал чих, но и сказать что-нибудь ему тоже хотелось. Он покосился за кулисы. Новик показывал ему здоровенный кулак. И тут Шишкин чихнул. Громко и весело.
- Будьте здоровы, Владимир Ильич! - дружным хором отозвался зал и вновь взорвался аплодисментами.
Мертвый город.
23 феврал 1923 года.
Властно порыкивая, могучий бенгальский тигр шел к Мертвому городу. Трудно сказать, что влекло его туда - запахи праздничной пищи или незнакомая песня, дружно и весело исполняемая множеством голосов:
Ох, когда помрешь ты,
Милый мой дедочек?
Ох, когда помрешь ты, Сизый голубочек!