- Не надо, - просила Эра, громко и прерывисто дыша, и прижимала к себе Шурку крепче.
Глаза ее были закрыты, а Шуркины, наоборот, широко открыты. В стеклах его очков отражался огонь костра. Оттуда доносилась дружная и озорная песня:
Когда же помрешь ты, милый мой дедочек?
Ой, когда помрешь ты, сизый голубочек?
Во середу, бабка, во середу, Любка,
Во середу, ты моя сизая голубка.
- Не на-адо...
- страстно шептала Эра.
- Хорошо, - охотно согласился Шурка и с усилием высвободился из объятия.
На кого оставишь, милый мой дедочек?
На кого оставишь, сизый голубочек?
На деверя, бабка, на деверя, Любка,
На деверя, ты моя сизая голубка!
- Знаешь, я сейчас смотрю - и вижу их, - глядя на костер, сказал Шурка.
- Кого?
- Наших. Может быть, они вот так же сидели здесь у костра и пели... Может быть, даже эту самую песню.
Эра громко вздохнула, открыла глаза и выпрямилась. Во взгляде ее на Шурку была досада и даже раздражение.
- У тебя маниакально-депрессивное состояние, ты не находишь?
Шурка не обиделся, он, кажется, даже не услышал.
- Понимаешь, Эра, это какое-то недоразумение... Гигантское недоразумение. Трагическое недоразумение! Это должны знать все, а... не знает никто...
- Ты все это выдумал, Муромцев, выдумал! - закричала Эра.
- Выдумал?! - с ликованием в голосе спросил Шурка.
Озорная песня у костра вдруг сбилась и пропала, а вместо нее донесся строгий начальнический голос Ямина. Шурка и Эра прислушались.
Едем мы, друзья,
В дальние края!
Станем новоселами
И ты, и я! - громко запели у костра новую песню.
- Выдумал... - прошептал Шурка. - Эрка, скажи, ты умеешь хранить тайны?
- Конечно, - с готовностью ответила Эра.
- Дай слово, что не расскажешь никому... Даже под пыткой!
- Честное комсомольское! - Она смотрела в Шуркины глаза прямо и искренне.
Шурка вытащил из-под ковбойки завернутую в целлофан тетрадь.
- Это дневник. Его вел во время похода комиссар Григорий Брускин.Шурка осторожно переворачивал ветхие странички. - Вот! Они здесь были! Именно здесь, в Мертвом городе. Видишь? 23 февр. 1923года. Мертвый город. Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Только не знаю, поймет ли меня Новиков...
- А кто такой Новиков?
- шепотом спросила Эра.
- Не знаю. Пока не знаю. Но он здесь часто упоминается. И еще Наталья. Мне кажется, он ее любил.
- Новиков?
- Брускин. А может, и Новиков... А вот смотри: Сталин - это Ленин в Индии. Что это значит? Я не понимаю! А вот даже рисунок.
Во всю страницу было нарисовано развевающееся красное знамя.
- 31 декабря 1925 года. Они нас не замечают.
Теперь заметят.
Эра завороженно переворачивала страницы и остановилась еще на одном рисунке.
- А это что?
- Понятия не имею...
- А я знаю. Это женщина, - уверенно сказала Эра.
- Женщина?
- Да. Голая и к тому же беременная. На девятом месяце наверняка, видишь, живот какой большой?
Ой, Шурка, как интересно! У меня мурашки по спине бегут. Давай покажем Олегу Януариевичу!
Шурка испуганно закрыл тетрадь.